НА ИСХОДЕ НОЧИ - Алексей КАЛУГИН

А может быть, поезд дальнего следования. Издалека, так, что стука колес не слышно, похоже на флуоресцирующую гусеницу, уверенно ползущую сквозь тьму туда, где еще не все сожрано, где можно еще ухватиться за сочный зеленый лист прожорливыми челюстями. А если смотришь изнутри, когда сам едешь в вагоне, то впечатление совсем иное, потому что не видно ничего, кроме собственного неясного, расплывающегося отражения за темным стеклом. Эй, кто ты? Чего ты там прячешься? – шепчешь ты ему тихо, чтобы не услышал никто другой. А он только угрюмо молчит в ответ. Или улыбается, но тоже довольно мрачно. Этот тип за стеклом кажется тебе смутно знакомым, кажется, что ты его точно где-то видел, но впечатление обманчиво, его не знает никто. Да он и сам не знает о себе почти ничего, только то, что должен смотреть, смотреть, смотреть – уперто и тупо – на те лица, что глядят на него из вагонов: скучные, усталые, задумчивые и никогда – веселые. Странно даже представить себе: человек едет сквозь ночь, – куда, зачем? – и улыбается. С чего бы вдруг? Человек улыбается, когда ему счастье подмигивает. Или когда радость распирает грудь так, что орать хочется. Но часто ли такое случается в жизни? А? Нет ответа. Потому что никто и не помнит. А электричка все едет и едет себе вдаль, сквозь ночь, из пункта А в пункт В, как будто машинист, сидящий в головном вагоне, точно знает, к чему стремится. И люди в вагонах покорно молчат. Кто-то дремлет, кто-то газету читает. Кто-то просто так пялится во тьму за окном, стараясь не обращать внимания на того, кто подмигивает ему с той стороны. Какие только обличья не принимают призраки Ночи!

– Ты почему на меня так смотришь?

– Как?

– Странно.

– Нормально смотрю.

– А мне не нравится!

– Слушай, я вообще не на тебя смотрю.

– Ты смотришь на меня!

– Должен же я куда-то смотреть. Мы уже пятый час едем. А ты сидишь как раз напротив.

– Смотри в окно.

– Там ничего нет.

– За окном Ночь!

– И что с того?

– Вот и смотри на свою Ночь!

– Послушай, успокойся…

– Не смотри на меня!

– Хорошо, я буду смотреть в окно.

Ири выдавил из себя улыбку и сделал успокаивающий жест руками. Вот только скандала прилюдного им сейчас и недоставало. Ири посмотрел по сторонам, на немногочисленных пассажиров, притихших и с интересом наблюдавших за ссорой, которая скорее всего представлялась им семейной, и извиняюще улыбнулся. Ну, женщина, ну, нервы не в порядке, ну, повздорили слегка – с кем не бывает? Тетушка с кошелкой на коленях – и куда она-то, спрашивается, едет? – с пониманием наклонила голову. Если бы Ири хотя бы на секунду встретился с ней взглядом, она бы восприняла это как приглашение, непременно пересела бы поближе и завела долгий разговор о том о сем, о капусте, о королях, о том, как ее муж бросил и как она одна растила троих детей, и ведь все трое в люди вышли, вот и ваша жена, как успокоится, так снова милой и пригожей сделается, да вы посмотрите сами, какая она у вас раскрасавица!…

Ири Ше-Рамшо украдкой глянул на Мейт. Девушка и в самом деле была хороша. Не красавица, конечно, но вся так и светится обаянием женственности, в котором сексуальная составляющая играет не самую малую роль. Да, наверное, ухажеров у нее было хоть в пруду топи, а вот настоящий мужик, который просто, в двух словах сумел бы объяснить, что она для него значит, да так, чтобы Мейт тут же поверила, наверное, так ни разу и не встретился. Беда с этими сексапильными девицами, да и только. Хотя без них, конечно, тоже беда.

Ше-Рамшо любил смотреть на красивых женщин, как эстет, оценивая их прелести отстраненно, с позиции человека, твердо уверенного в том, что вот ему-то они принадлежать никогда не будут. И он не страдал ни от каких комплексов в этой связи. Напротив, он чувствовал себя здоровее и мужественнее многих других. Уже хотя бы потому, что это он, а не они, именно он мог без всякого стеснения подойти к любой невозможно красивой женщине и заговорить с ней. Да, у него имелись темы для разговоров. И ему совершенно не нравились шуточки насчет хорошо подвешенного языка, которыми его то и дело одаривали воспитанники приюта при шахане, причем не только старшие, но и одногодки. Наверное, они ему просто завидовали. Во всяком случае, Ири предпочитал думать именно так. Завистники – они, конечно, не враги. Скорее уж они похожи на ночных насекомых, жужжащих над ухом и не дающих уснуть, потому что стоит только ослабить внимание, и они тут же попытаются залить свою жажду твоей теплой кровью. При этом они даже не знали, не имели ни малейшего представления о том, каков сакральный смысл символа, именуемого словом «кровь». А Ири Ше-Рамшо это знал. И именно поэтому он всех их ненавидел.

– Что ты молчишь?

– Что?

– Почему ты ничего не говоришь?

– А что я должен сказать? – Ири недоумевающе развел руками.

Глупые, совершенно бессмысленные, ничем не обоснованные придирки Мейт не раздражали его. Он понимал, что она просто нервничает. Он же был абсолютно спокоен – он привык все задуманное доводить до конца. Да. Так было правильно. Так было нужно. И он хотел, чтобы всегда именно так и было.

– Что я должен сказать?

– Не знаю! – Мейт раздраженно тряхнула головой, откидывая назад гриву рыжих волос. – Мы едем уже пятый час.

– Осталось недолго.

– Мне все это надоело!

– Это была твоя идея.

– Да?

– Да.

Ири пытался понять, что же привлекло его в Мейт, помимо чисто женского очарования? Почему он взялся помочь ей? Это было не в его правилах. Он ведь даже не знал человека, с которым у Мейт были какие-то свои счеты. К тому же Мейт постоянно цепляла его. Быть может, ее раздражало то, что он не предпринимал попыток забраться к ней в постель? А что толку стараться, если и без того ясно, каков будет результат.

– Станция Хо-Штек-семь! – хрипло проревел испорченный репродуктор в начале вагона.

– Ну вот и приехали! – радостно сообщил спутнице Ше-Рамшо.

– Что за название такое? – недовольно скривила губы Мейт. – Что это значит – Хо-Штек-семь?

– Откуда я знаю? – дернул плечом Ири. – Название как название.

– Дурацкое название, – мрачно изрекла Мейт.

– И что теперь? – всплеснул руками Ири. – Не будем выходить? Дальше поедем? До станции, которая носит не столь дурацкое название? Например, Хо-Штек-восемь? Или тебе больше по душе Хо-Штек-двенадцать?

Мейт окинула Ири презрительным взглядом, ничего не говоря, поднялась с места и пошла по проходу между сиденьями в сторону тамбура. Ше-Рамшо на секунду задумался – что он такого сказал? – затем сорвался с места и побежал следом за девушкой. По пути его поймала за руку тетка с авоськой:

– Не волнуйся, милок, все у вас будет нормально, – и улыбнулась ртом, из которого торчали два стертых, устрашающего вида клыка.

– Да, – быстро кивнул Ше-Рамшо. – Конечно.

Сработали тормозные колодки, вагон резко дернулся назад. Использовав инерционный момент, Ше-Рамшо вырвал руку из цепких пальцев доброжелательно настроенной, но все равно противной тетки и побежал к тамбуру.

Двери электрички были уже открыты. Мейт стояла на платформе и, сложив руки на груди, смотрела на стену мрака, что, казалось, только и ждала момента, когда перегорят лампы освещающих станцию фонарей, чтобы навалиться на нее и раздавить, расплющить, вдавить в землю, уничтожить само воспоминание о том, что здесь когда-то был островок света. Мейт как будто не было никакого дела до того, успеет ее спутник выйти из электрички или нет. Она даже не глянула в сторону Ири, когда Ше-Рамшо взял ее за локоть.

– Зачем мы сюда приехали? – полушепотом, растягивая шипящие звуки, спросила Мейт.

– Ты же знаешь, – посмотрел на профиль девушки Ири. – Мы все заранее обговорили.

– Я не о том. – Мейт медленно двинула головой из стороны в сторону. – Почему мы приехали именно сюда?

Ше-Рамшо в недоумении наклонил голову и сдавил пальцами нос. Он определенно не понимал, что хотела сказать Мейт.

– Собственно, мы ведь так и планировали…

Мейт посмотрела на него, и Ири умолк.

– Ночь сожрет этот полустанок, как только электричка отойдет от платформы.

За спиной у Ше-Рамшо сухо клацнули захлопнувшиеся двери. Раздался протяжный скрежещущий звук, и электричка двинулась с места. Ири невольно поежился.

– Я так не думаю. – Ше-Рамшо попытался улыбнуться. – Посмотри, – махнул он рукой, – мы здесь не одни.

Мейт оглянулась. Действительно, кроме них на затерявшемся в Ночи полустанке из электрички вышли еще человек двадцать. А у двери домика дежурного по станции стоял, заложив руки за спину, толстяк невысокого роста, но очень самоуверенной наружности, одетый в железнодорожную форму.

– Что им всем тут нужно?

Мейт выглядела растерянной. Хотя, казалось бы, с чего вдруг? Все шло по плану.

Мимо пронесся последний вагон электрички, Ше-Рамшо обдало потоком теплого, пахнущего машинным маслом воздуха.