НА ИСХОДЕ НОЧИ - Алексей КАЛУГИН

Он еще много чего успел наговорить, прежде чем обратил внимание на странный взгляд инспектора. Тот давно уже пытался дать понять собеседнику, что следует быть осторожнее в высказываниях и аккуратнее выбирать выражения. В конце концов, инспектор лично не имел ничего против чудаковатого ученого, который, казалось, вообще не представляет, что происходит за стенами института. Прольется дождь из дриз, предсказанный Ше-Шеолом, – он и то не заметит! Но инспектор дорожил своим рабочим местом: куда спокойнее сидеть в научном институте, прислушиваясь, о чем болтают сотрудники, нежели заниматься квартирными кражами, угонами машин и убийствами на бытовой почве, – через криминальный отдел секторного управления са-турата он уже прошел и не имел ни малейшего желания возвращаться обратно. И, ма-ше тахонас, у него ведь тоже были жена и дети! Двое детей, которых он любил, судьба которых беспокоила его куда больше, нежели вопрос о том, что станет с первым заместителем заведующего лабораторией биохимического баланса. Поэтому, нимало не колеблясь, инспектор-наблюдатель отнес кассету с записью плановой беседы с тем самым первым заместителем заведующего лабораторией биохимического баланса, который никак не мог взять в толк, что на любые вопросы лучше всего отвечать односложно: да, нет, не знаю, – в Инспекционную комиссию са-турата. Дальнейшее инспектора не касалось – он сделал свое дело, и больше от него ничего не зависело.

А бывший первый заместитель заведующего лабораторией биохимического баланса долго еще не мог понять, что произошло. Почему он получил уведомление об увольнении? И трудовую карточку с отметкой о профнепригодности? И почему от него ушла жена? Разве его вина в том, что общины просветленных были распущены во исполнение одобренного ва-цитиком указа? Но именно тогда, оставшись один в пустой квартире, лежа малыми циклами на диване и тупо глядя в белый потолок, он пришел к выводу, что между людьми не должно быть никакой недоговоренности. Если ты хочешь, чтобы человек мог полностью тебе доверять, ты должен не просто с предельной откровенностью отвечать на все его вопросы, но и стараться угадать, о чем собеседник хочет, но не решается спросить. Только так, и не иначе! Полная открытость – вот что дает тебе право заглянуть в душу другому человеку. И не только право, но и возможность сделать это. Он знал, что у него это получится. Был уверен. Настолько, что даже не хотел пробовать. Зачем, если это касается только его одного. Он не мог и не хотел передавать кому-либо удивительное знание – озарение? – пришедшее к нему в результате мысленного путешествия на край Ночи. Не к тому ее краю, за которым начинается День, а к тому, за которым простирается великое Ничто, которое так называют лишь потому, что у него нет и не может быть названия. О, это был путь в одну сторону, странствие без возврата. Да и некуда ему было возвращаться – не в пустую же квартиру, где единственная неперегоревшая лампочка тускло светила только в прихожей, где из крана на кухне на груду грязной и битой посуды постоянно капала ржавая вода, где на полу валялась упаковочная фольга от готовых завтраков «ГБ Ше-Матао», которые он в последнее время только и ел, даже не разогревая? Сколько малых циклов он вообще не ел – этого он уже не помнил. Но пить хотелось постоянно, и, для того чтобы не подниматься лишний раз с дивана, он наполнял водой две большие пластиковые бутыли и ставил их рядом, чтобы можно было рукой дотянуться.

Сколько так продолжалось – десять малых циклов? Двадцать? Двадцать девять? Кто бы сказал, а он так точно не знал. Дальнейшее – как сквозь плотную дымовую завесу. Кто-то пришел. Сначала долго звонили в дверь. Потом принялись стучать. Он не открывал. Ему было все равно. Наверное, в конце концов дверь все же сломали, потому что в комнате появились люди. Сколько – он не знал. Но не один и не двое – больше. Он махнул им рукой и сказал: «Привет!» Может быть, даже попытался улыбнуться. Они что-то говорили ему, но он ничего не понимал. Тогда его подхватили под руки и куда-то потащили. Он не сопротивлялся, ему было все равно. Он пришел в себя, опустошенный и раздавленный, но с мыслью о том, что теперь он кое-что понимает в этой жизни. И готов поделиться своим открытием с теми, кто захочет слушать. Слушатели нашлись, потому что он оказался в одной из тайных общин просветленных, среди адептов, прячущихся вдали от города, в заброшенной и всеми позабытой деревне. Его привезли сюда члены общины, которых попросила об этом жена. Она тоже была здесь. Оставив дома и у общих знакомых тайные знаки, которые должны были подсказать ему, где ее искать, она ждала, что он сам к ней приедет. Но, узнав о том, что с ним произошло, она поняла, что его надо спасать. И сделала для этого все, что было в ее силах. Трое, что были посланы за ним, всего лишь доставили по месту назначения тело. Она же смогла совершить почти невозможное – заставила вернуться назад его душу, уже познавшую великое Ничто. И это было единственным, о чем он рассказал только ей: то, что смерть – это просто смерть и после нее нет ничего. Вообще ничего. Поэтому о великом Ничто нельзя рассказать словами – описанное Ничто уже не есть Ничто. Впрочем, это было сказано еще задолго до него, он всего лишь убедился в справедливости умозрительного вывода, сделанного древним мудрецом.

– Почему тебя интересуют убийства? – спросил у Ше-Кентаро си-ноор. – Почему это интересует его, – он взглядом указал на Хази, – я знаю. Что ищешь ты, ловец?

И зачем он только назвал его ловцом? Чтобы подчеркнуть, что понимает Ше-Кентаро лучше других, а потому и не воспринимает его в отрыве от той работы, которой он занимается?

– Я хочу узнать истину.

– Сильный ход! Но ответ неправильный.

– Почему?

– Потому что истину хотят знать все. Ну или почти все. А меня интересуют твои личные мотивы.

– Ты, главное, не напрягайся, Ону, – по-дружески посоветовал Хази. – Наверняка ответ лежит где-то на поверхности.

Ше-Кентаро в раздумье поднял руку, нарисовал кистью полуокружность, посмотрел на кончики пальцев, пошевелил ими.

– Ну так что? – нетерпеливо дернул подбородком си-ноор.

– Я думаю… – медленно, глядя на неподвижные кончики пальцев, начал Ше-Кентаро. – Мне кажется… Сам не знаю почему… – Он положил руку на колено. – Да нет же, я почти уверен в том, что, если убийцу не остановить, я стану одной из его жертв!

Выпалив это, Ше-Кентаро сразу как-то сник. То, что он сказал, было полнейшей глупостью: никогда прежде он не представлял себя в роли жертвы, а орудующего в Ду-Морке маньяка воспринимал, как всякий нормальный человек, вполне отстраненно. То, что случилось с кем-то другим, никогда не может случиться со мной. Я никогда не попаду под машину, мне к горлу не приставят нож в темном переулке, в толпе у меня из кармана не вытянут кошелек, я не могу заболеть неизлечимой болезнью… И все же, не поднимая глаз, Ше-Кентаро негромко добавил:

– Не знаю только, какой по счету.

– А вот это уже похоже на правду.

Ше-Кентаро поднял удивленный взгляд. Глава общины просветленных сидел, откинувшись на спинку стула, и с интересом наблюдал за реакцией растерянного ловца.

– Я только сейчас об этом подумал. – Ше-Кентаро вяло улыбнулся, как будто извиняясь за невольно допущенный промах.

– Спонтанное прозрение, – с пониманием наклонил голову си-ноор. – Такое случается с теми, кто впервые попадает в храм.

– Ты хочешь сказать… – Ше-Кентаро был почти уверен, что ослышался. – Ты думаешь, что убийца действительно охотится за мной?

– Откуда же я знаю? – удивленно вскинул брови си-ноор. – Ты сам мне только что об этом сказал.

– Я ничего уже не понимаю, – честно признался Ше-Кентаро.

– Не бери в голову. – Подмигнув Ону, Хази обратился к си-ноору: – Теперь, полагаю, мы можем перейти к делу?

– Да, конечно, – быстро кивнул тот. – Итак, что нам известно об убийце?

Он сделал короткую паузу, чтобы посмотреть на заинтересованных слушателей, после чего сам же ответил на вопрос:

– Практически ничего. Он совершил семь небывалых по своей жестокости убийств и при этом умудрился не оставить никаких следов. Между жертвами на первый взгляд также нет ничего общего, кроме отрезанных и аккуратно уложенных в бумажники языков. Поскольку ни одна из жертв не была ограблена и не было обнаружено никаких признаков, указывающих на то, что преступления носят сексуальный характер, нам остается предположить, что либо в городе орудует полный псих, для которого убийства являются самоцелью, либо неизвестный нам пока преступник решает таким образом какую-то свою, также нам пока непонятную задачу. Я склонен считать, что если бы убийца был абсолютно ненормален, то его давно бы уже поймали. Сумасшедший может действовать хитро и изобретательно, но он не способен продумать преступление до мельчайших подробностей, а именно с такими, тщательно продуманными убийствами мы имеем дело. Кроме того, не стоит забывать о том, что убийца проявляет особый интерес к языкам своих жертв и совершает преступления с четкой прослеживающейся периодичностью – один средний и два малых цикла. Надо полагать, совершая каждый раз одни и те же действия, убийца пытается передать тем, кто станет его искать, некое послание. Я бы даже не стал исключать возможность того, что преступник хочет, чтобы его поймали, но поймали именно так, как ему это нужно. Он хочет всех заставить играть по своим правилам. Таким образом, если мы разгадаем послание убийцы, то сможем понять, где его искать. – Си-ноор с видом победителя посмотрел на притихших Ше-Кентаро и Слизня. – Есть возражения?