Цицерон. Между Сциллой и Харибдой - Анатолий Гаврилович Ильяхов

class="p1">– Я не желаю оказывать кому-либо незаслуженные почести! – невозмутимо ответил трибун, продолжая сидеть. Неожиданно Цезарь почти в бешенство, гневно воскликнул:

– Тогда не уйдёшь ли ты от нас в свой народ?

Трибун не стал больше испытывать судьбу и при полном молчании сенаторов вышел.

Однажды жрец священной коллегии гаруспиков, совершавший ритуал гадания, предупредил Цезаря о неблагоприятных знамениях для него, и все это слышали. Диктатор презрительно махнул рукой.

– Всё будет так, как я пожелаю!

Присутствующий при этом Марк Цицерон не удержался от шутки:

– Слава богам! Солнце утром появится на небосклоне, если позволит наш Юпитер Юлий.

Цезарь имел острый слух и отличную память, замечал и слышал всё, что ему нравилось и не нравилось. В тот момент он сделал вид, будто не услышал Марка, хотя все обратили внимание, что тонкая шутка диктатору понравилась.

Конец тирана

В последнее время Гай Цезарь в разговорах с приближёнными и на сенатских заседаниях всё чаще обращался к древней истории, когда римлянами правили цари. Убеждал сенаторов, что Рим нуждается в возрождении священных традиций с участием единоличных правителей. Цицерон слушал доводы, приходилось напоминать, как плохо кончил последний царь Тарквиний Гордый: бежал от гнева собственного народа, на который шёл войной с помощью врагов. Вот почему через пять столетий царского правления римляне избрали для себя более приемлемую форму власти – республику.

Цезарю приходилось цепляться за древние республиканские традиции, проявляя интерес к царской короне – к этому его приучило длительное пребывание на Востоке, в Египте и Азии, где раболепие, низменная лесть и обожествление являлись непременными атрибутами царской власти. Именно это обстоятельство заставило Цезаря однажды потребовать от Сената права занимать во время заседаний «именное» кресло из чистого золота, что делало похожим на царский трон, также позволить ему постоянно носить пурпурное одеяние и головной золотой венец…

Весной во время праздника луперкалий второй консул Марк Антоний проходил в шествии мимо сидящего на возвышении Гая Цезаря. Неожиданно Антоний отделился от толпы, подбежал к нему и простёрся у ног – «по-придворному, по-восточному». Став на одно колено, протянул диктатору золотую царскую диадему. В этот момент из толпы раздались явно заранее предусмотренные аплодисменты, приветственные возгласы клакеров… Цезарь немного наклонил голову – будто готов принять диадему, но, прислушавшись «к изъявлению народной радости», нашёл его неубедительным. Он ясно услышал крики недовольных граждан, оттого с брезгливой решимостью оттолкнул Антония с диадемой в руках.

Форум тут же взревел восторженными возгласами – римляне приветствовали поступок Цезаря. Но Марк Антоний снова протянул диадему, и снова Цезарь отверг драгоценное подношение. И снова восторженные рукоплескания… Так продолжалось несколько раз, пока Цезарь не вскочил с кресла. Сбегая с возвышения, закричал с раздражением:

– Если кто уверен, что Гай Юлий Цезарь хочет принять царскую власть, пусть перережет мне горло!

После празднования римляне медленно расходились по домам. По дороге замечали, что все статуи Цезаря в городе увенчаны позолоченными царскими диадемами. Льстецы заранее постарались угодить диктатору… Два трибуна приказали городским рабам убрать диадемы, чем вызвали восторг у народа.

Реакция Цезаря превзошла все ожидания – он приказал отрешить тех трибунов от должностей, а когда они пытались оправдаться перед народом, запретил это делать. Цезарь даже не принял во внимание, что его приказ, как и запрет в отношении народных трибунов, не входили в полномочия консула. Трибуны лишались всего, что им разрешалось по закону, лишь по решению Народного собрания или суда! Но это диктатора не остановило! Как показали дальнейшие события, «спектакль» с диадемами представлял собой часть подготовленного Антонием замысла. Он почему-то надеялся, что водружение этого главного символа царской власти на Цезаря пройдёт успешно, затем последует «всеримское народное одобрение»… Диктатор же, уловив настроение на Форуме, вовремя среагировал, подставив под удар Марка Антония.

На следующий день Цицерон в Сенате лицом к лицу столкнулся с Антонием и, не уступив дорогу, строго спросил великого льстеца:

– Вчера я заметил, как ты нижайше умолял консула стать римским царём. Но если хочешь, можешь стать его рабом, а я спрашиваю: почему ты позволяешь себе думать, будто все римляне этого хотят? Для себя одного ты проси что угодно у царя, но ни я, ни сенаторы, ни римский народ тебя не уполномочивали говорить и действовать за них!

Осознавая, что на Форуме случился откровенный скандал и Рим бурлит негодованием, Цезарь оставил «царскую затею», на время. К тому же назрела война с Парфией, которая долго испытывала терпение Рима. Цезарь не сомневался в победе над дикими варварами, хотя на это потребуется нескольких лет. Перед тем как оставить Рим, назначил двух преемников – главного начальника объединённых отрядов всадников – Лепида и Марка Антония, коллегу по консульству на текущий год. Перед сборами в Сенате заявил, что есть пророчество: «Парфию победит царь», ввиду чего сенаторы должны объявить Цезаря если не римским царём, так царём Востока с правом носить золотой венец и багряницу – царскую мантию багряного цвета.

Всем в Риме стало понятно, что Гай Юлий Цезарь не оставляет мыслей о царском престоле в Риме. Среди сенаторов и других влиятельных римлян стихийно возникло «патриотическое дело», иначе – заговор элиты. Возглавить попросили Тита Помпония Аттика, но он отказался, указав на молодых людей: Марка Брута и Кассия Лонгина как главных участников, остальные – приверженцы Помпея, которых Цезарь не только простил, но и поручил им ответственные посты преторов. Кроме них участие принимали ещё шестьдесят человек – как помпеянцы, так и цезарианцы, близкие к диктатору. Лонгин предлагал устранить и Марка Антония, «чтобы спасти Рим от тирании, поскольку живой пособник тирана постарается перехватить власть», но Брут не придал большого значения его словам, а Лонгин не настаивал.

* * *

Поскольку Цезарь торопился покинуть Рим, заговорщики наметили убийство в первой половине марта. Оставалось выбрать место, и это оказалось непростым делом. Как вариант во время голосования на Марсовом поле в тесноте постараться сбросить его с «разделительных мостков», а внизу подхватить и в суматохе заколоть. Или напасть по дороге в Сенат, или на входе в курию. Но Цезарь, так получилось, определил сам свою судьбу, назначив внеочередное заседание в недавно выстроенной курии Гнея Помпея.

В группе заговорщиков оказался осведомитель Цезаря, который решил наутро отослать в дом диктатора своего раба с посланием.

За последнее время жрецы не раз предупреждали Цезаря, о дурных предзнаменованиях:

…Недавно люди видели в ночном небе необъяснимые вспышки света, сполохи, странные шумы…

…На днях во время заседания Сената вовнутрь влетела неизвестная серенькая птица с оливковой веточкой в клюве. Её преследовали другие птицы, на лету клевали бедную и всё же растерзали…

…Вчера Цезарю передали совсем плохую весть: кони, которых он посвятил богам и отпустил пастись на лугах у Рубикона, «отказываются от еды, и глаза их наполняются настоящими слезами…».

Об опасениях жрецов Цезарь со смехом сообщил Бруту, говорил уверенно, что для него нет плохих знамений. Но не рассказал, как сегодня ночью проснулся от шума: оказалось, дверь в спальню распахнулась сама собой, с окна упала плотная ночная штора, и в глаза резко ударил яркий свет луны…

Жена тоже проснулась и закричала от страха, рассказала, что видела во сне, как сенаторы, окружив Цезаря, убивали его кинжалами, а он