Цицерон. Между Сциллой и Харибдой - Анатолий Гаврилович Ильяхов

Антония, выставлявшего напоказ свои богатства. Что стоит, например, недавний «подарок» своему главному повару, архимагейру. Ничего удивительного не было, когда богатые римляне дарили вольноотпущенникам немалые ценности и даже дома. Марк Антоний подарил повару… поместье в Магнесии – так понравился приготовленный им ужин! При этом поместье было реквизировано Антонием у аристократа, обвинённого в преступлении «против народа и Рима» и убитого без суда по его приказу – с некоторых пор римляне стали ценить выдающихся поваров невероятно высоко!

Одолеваемый мрачными мыслями по такому поводу Цицерон однажды осторожно намекнул диктатору:

– Цезарь, если откровенно, у меня создалось впечатление, что ты зря так много доверяешь дел своему коллеге по власти – второму консулу.

Цезарь не удивился, словно ожидал таких слов от «друга Марка», ответил:

– Ты хочешь сказать, что Антоний – чудовище. Я это знаю, но он – моё чудовище, и будь на его месте другой разбойник или головорез, я бы так же доверял ему, и ему быть моим любимцем, и с этим ничего не могу поделать.

Будто в подтверждение своих слов, после этого разговора в очередном триумфе Цезарь проехал по городу в «царской» колеснице, которой сам управлял, а рядом с торжествующим видом сидел счастливый Марк Антоний.

Разрушение республики тихо и неприметно продолжалось, причиняя Цицерону страдания. И чем дольше длилось всеобщее безразличие римлян к тому, что происходит в повседневной жизни, тем явственнее проявлялось желание Цезаря обожествляться, недоставало всенародного поклонения кумиру. В его честь в Риме появился храм Юпитера Юлия, где жрецы совершали ритуальные процедуры «живому богу». По этому поводу Цицерон с раздражением заметил Аттику:

– Власть портит любого человека, даже если он воспитан добропорядочным гражданином. Я вспомнил ученика Платона и Аристотеля, философа Гермия: став царём Троады, он со временем превратился в спесивого правителя!

Аттик глубокомысленно заметил:

– Но ты забыл, что Аристотель, приехав в Троаду, сумел изменить своего ученика в лучшую сторону, правление Гермия стало менее деспотичным. И когда он в результате предательства оказался в оковах перед царём Персии, перед смертью заявил, что не сделал ничего недостойного философии.

Марк покачал головой, то ли соглашаясь, то ли сомневаясь.

– Цезарь не нуждается в помощи философа. Я слышал, в храме на Марсовом поле рядом со статуей божественного Ромула недавно появилась статуя Цезаря. История никого не учит – ведь царя убили за то, что он захотел быть богом!

Скоро всем в Риме стало очевидно, что при всём незаурядном уме Цезарю лесть нравилась, поэтому льстецы наперебой проливали её на него сладостными потоками. Уже повсюду говорили, что Цезарь – «великий, гений, несравненный, почти бог, он способен на всё», а сенаторы преподнесли ему титул «защитник отечества» – как в своё время Марку Цицерону.

С этого дня Цезарь появлялся в Сенате и в судах в пурпурном одеянии триумфатора и с лавровым венком на голове, сидел на курульном кресле из золота. С разрешения сената Цезарь впервые в римской истории приказал выбивать на золотых монетах своё изображение. По примеру древних римских царей носил сапоги-крепиды из красной кожи. Не только в Риме, но и в городах по всей Италии, и в провинциях спешно устанавливали его статуи, а на религиозных торжествах наравне с изображениями римских богов несли на руках и везли в священных колесницах статуи нового бога Цезаря.

Марк Антоний, избранный на год понтификом, предложил Сенату принять новый «солнечный календарь Созигена», в котором появился месяц, носящий имя Юлия Цезаря – квинтилий (от лат. «квинкве» – пять), иначе – июль. Цезарь настоял, «чтобы правильный счёт времени вёлся уже с очередных январских календ», после чего первым месяцем каждого нового года становился январь, посвящённый богу всякого начала Янусу. Семь дней недели в каждом месяце считались рабочими, на восьмой день обычно устраивали городские ярмарки, куда сходились люди из окрестных деревень; поскольку ярмарки имели название нундины, эти дни назывались также, обозначая воскресенье, или «день Солнца». Для римских земледельцев, являвшихся в нундины в город со своим товаром, этот день поистине был праздничным.

* * *

После плодотворных «тускуланских каникул» жизнь в суетном Риме показалась Цицерону странной и утомительной. Здесь «больше не обращают внимания на законы, а потому отсутствуют свободы, многое зависит от воли одного человека». Марк старательно поддерживал ровные отношения с цезарианцами, при встречах был подчёркнуто предупредительным, осторожным в высказываниях и даже с проверенными друзьями проявлял бдительность, ибо догадывался, что неосторожное слово может быть услышано Цезарем. Как оставаться верным себе, сохранить чистую совесть ради возрождения республики? В поисках ответа, Цицерон погружался в философию, в мир размышлений греческих стоиков, всё ещё сохраняя надежду, что диктатор призовёт его в работе над обновлением государства.

С разгромом политических сил Гнея Помпея и его сторонников Цезарь, сам не желая, достиг вершин тиранической власти. Ему не пришлось оставлять консульскую должность, участвовать в выборах народных трибунов. Униженный им Сенат сам преподнёс высшую в иерархии власти должность «бессрочного консула» с полномочиями диктатора и цензора. С этого времени Цезарь лично просматривал состав Сената, пополняя своими сторонниками поредевшие от репрессий ряды сенаторов. Во время избирательных кампаний рассылал в города Италии «рекомендательные письма» с именами нужных ему ставленников. Никто не возражал.

Желая превратить Рим в столицу, «достойную великой Империи», Цезарь издавал законы, предписывающие благоустраивать город за счёт казны и благотворительных пожертвований. Предложил воздвигнуть колоссальный храм в честь бога войны Марса, предварительно засыпав болото. У Тарпейской скалы, откуда во все времена сбрасывали приговорённых к смерти преступников, распорядился возвести вместительный цирк с театром. Он намеревался открыть греческие и римские библиотеки для публичного посещения, поручив ответственное дело республиканцу и большому интеллектуалу Марку Варрону. Цезарь настойчиво предлагал римскому муниципалитету осушить окружающие болота, выступал в Сенате за строительство удобных каменных дорог между Римом и городами по всей Италии. Наместнику Греции поручил прокопать на Пелопоннесе судоходный канал в самой узкой части у Коринфа, открыв тем самым доступ к двум морям.

Цицерон следил за действиями «пожизненного консула», присутствовал на заседаниях при обсуждении его предложений, согласно собственным убеждениям поддерживал или отвергал. Но каждый день ожидал, что Цезарь начнёт укрепление государства. А пока ничего подобного от него не исходило. Диктатор понял, что Римом позволительно управлять единолично, при этом республиканская система сохранялась – существовали Народное собрание, Сенат, наместники в провинциях, в городах – муниципалитеты. Цицерон не зря жаловался Аттику, что «республика стала пустым звуком».

Отношение римского общества к диктатору изменилось в худшую для него сторону после того, как в его доме появилась Клеопатра с младенцем. Египетская царица намеревалась получить разрешение отца дать ребёнку имя Цезарион. Но дело было даже не в этом. Цезарь поселил у себя любовницу в присутствии жены Кальпурнии, что вызвало в римском обществе широкое осуждение, и даже среди единомышленников Цезаря зрело недовольство.

Однажды сенаторы на заседании пожелали оказать ему дополнительные почести. При этом, по древнему обычаю, он был обязан встать, но вопреки здравому смыслу продолжал сидеть в консульском кресле. А всё потому, что льстецы наперебой повторяли при каждом удобном случае: «Цезарь – наше божество!»

Однажды в Сенате произошёл совсем уже неприятный случай. Прежде чем начать речь, с ростр выступающий приветствовал председателя заседания Цезаря – по обычаю. Сенаторы встали и дружно зааплодировали, кроме одного – это был пожилой народный трибун. Цезарь повернулся к нему.

– Ты бросаешь вызов традициям предков? – вкрадчиво спросил он.