Мост к людям - Савва Евсеевич Голованивский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И снова приходишь к выводу, что даже такая невинная поездка не была для него только способом отдохнуть на чистом воздухе или развлечься в кругу веселых товарищей. Персональный состав «экипажа» — руководитель Союза, недавний «противник» и молодой поэт — это была для него не просто приятная компания. Похоже, что даже для такой поездки он подобрал спутников, которые бы своеобразно демонстрировали идею единения литературных сил разных направлений и поколений — идею, за которую он много боролся на протяжении последних двух лет…
Наконец мы добрались до Умани. Тут Ивана Юлиановича знали все. Я хорошо помню, как бежал вслед за нами мальчишка со щеткой и коробкой ваксы в руках и кричал: «Товарищ Кулик, я хочу вам почистить башмаки!» Парню было лет восемнадцать, и он мог помнить Ивана Юлиановича еще с тех времен, когда подбирал гильзы после выстрелов его знаменитого маузера…
Мы бродили по тенистым аллеям Софиевки, где проходила молодость и Кулика, и Бажана. Оба они знали тут каждый уголок, знали немало преданий и легенд, связанных с этим романтическим парком. Я был тут впервые и жадно слушал. Мне приятно было видеть, с какой радостью мои старшие товарищи вспоминают свою юность и как приятно им, что этот прекрасный уголок украинской земли является их общей родиной.
Тут же, в Софиевке, уманчане устроили нам торжественный банкет. На поляне вблизи помещения сельскохозяйственного техникума выстроились столы, на которых пестрели бутылки со знаменитым сидром, изготовленным в подвалах техникума. Главным гостем, разумеется, был Кулик. За столом сидели люди, которые хорошо помнили все, что он сделал для уманчан, когда был красным командиром и членом украинского революционного правительства.
Потом мы пошли по городу и свернули на площадь имени Кулика. Тогда она еще ждала своего плана застройки и похожа была на пустынный выгон. Но все-таки она существовала в городе, где он родился и воевал; растроганный и взволнованный, Иван Юлианович едва заметно, словно бы виновато улыбался…
У меня сохранилось несколько книг Ивана Кулика, изданных при его жизни, к сожалению малоизвестных современному читателю. «Произведения, том I», «Антология американской поэзии». В первом томе большие циклы стихотворений, поэмы «Черная эпопея», «Прерии», «Ниагара»… «Антология» — продолжение или дополнение к ним.
Когда перечитываешь эти произведения сегодня, становится ясно, что Кулик не только выдающийся поэт и переводчик — он сыграл своеобразную роль и как первооткрыватель новой темы для украинской литературы. Вместе с романами и рассказами Олеся Досвитнего и драмами Мирослава Ирчана поэзия Ивана Кулика намного расширяла ее тематические горизонты. Для каждой литературы важна новая фактура, неизвестные ей пока люди и непривычный материал; для украинской это было особенно важно. Испокон веку ее питали исключительно «внутренние» проблемы. Острота, с которой их ставили и решали наши классики, сделала украинскую литературу значительной частью социального процесса, происходящего в нашем обществе. Но тематическая ограниченность не могла не сузить поля ее активных действий.
Три писателя, имена которых я только что назвал, немало сделали, чтобы расширить кругозор украинских литераторов и привлечь украинскую литературу к мировым интересам. Своими произведениями, в основе которых лежит материал, взятый из жизни народов других континентов, они ввели в украинскую литературу совершенно новую для нее тему и таким образом значительно увеличили круг ее интересов. В области поэзии заслуга принадлежит прежде всего Ивану Юлиановичу Кулику. Большая «Антология американской поэзии», которую он перевел от первой до последней строки, является вообще единственной попыткой в украинской литературе создать нечто подобное. Вместе с его поэтическими произведениями на американские темы она представляет собой своеобразный комплекс, характеризующий Кулика как поэта, который мог бы еще немало сделать для развития нашей литературы, если бы дольше жил.
И все же образ этого писателя состоит не только из его книг. Поэт и организатор литературного процесса, он одновременно сыграл заметную роль и как революционный деятель, как активный и честный воин, который боролся за свой народ в дни гражданской войны и послевоенного мира. Он был человеком активного революционного действия, одаренный к тому же талантом ведения борьбы, — он применял разные методы в зависимости от потребностей времени, становясь то поэтом, то дипломатом, то политиком. Но все они должны слиться в нашем воображении для того, чтобы можно было правильно понять, кем и каким был на самом деле Иван Кулик.
1967
Перевод К. Григорьева.
УРОКИ ПОЭЗИИ И ЖИЗНИ
1
17 мая 1929 года мы шли вдвоем с Леонидом Первомайским вниз по Сумской, торопясь в редакцию газеты «Вісті» для беседы с ответственным редактором Евгением Касьяненко, который накануне предложил нам поехать на Полтавщину и написать очерк.
Харьков сиял в блеске весеннего утра, ясное и безоблачное небо высоко вздымалось над ним, и настроение наше вполне соответствовало радостной атмосфере начала этого майского дня; веселые, преисполненные молодой энергией, мы, видимо, и сами чем-то напоминали то весеннее утро.
— Почему вы так сияете, ребята? — окликнул нас женский голос у входа в Государственное издательство Украины. У дверей стояла директор этого издательства Евгения Дмитриевна Шмайонок.
— А у Леонида сегодня день рождения! — выпалил я.
— Правда? — Она протянула руку Леониду. — Поздравляю. Сколько же вам стукнуло?
— Двадцать один, — с гордостью ответил Леонид. — Третий десяток.
— Ого! — воскликнула она и улыбнулась. — Серьезное событие! — И с неожиданной озабоченностью добавила: — По такому поводу надо бы вам что-нибудь подарить… — И тоном, не допускающим возражения, сказала: — Пошли!
Войдя в свой небольшой кабинет, она сняла трубку и позвонила на книжный склад издательства, помещавшийся в подвале того же дома, узнала, много ли еще осталось непроданных экземпляров из предыдущих изданий Леонида Первомайского, и ответ ее, как видно, удовлетворил. Она молча достала из ящика бланк издательского договора, быстро его заполнила и протянула Первомайскому:
— Подпишите.
Леонид подписал, спустя несколько минут получил в кассе довольно внушительный аванс в счет гонорара за переиздание его повести «Пятна на солнце», и мы вышли из издательства еще более веселые и довольные, чем были, когда в него входили.
Однако на следующий день я узнал, что веселились мы преждевременно: вернувшись домой, Леонид перечел свою повесть и решил, что переиздания она недостойна.
Когда он заявил об этом, Евгения Дмитриевна искренне удивилась: всякое бывало в ее издательской практике, но чтобы писатель отказывался от переиздания собственного произведения, такого она не помнила. Случай этот ее так заинтересовал, что она решила сама перечитать
