Мост к людям - Савва Евсеевич Голованивский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вдруг раздался звонок — приехал курьер из Бельгийского посольства в Москве и вручил юбиляру пакет. Это были луковицы каких-то необыкновенных тубероз, присланные из Брюсселя бельгийской королевой Елизаветой, знавшей, что у Ильи Григорьевича в Истре есть небольшая оранжерея и он любит разводить цветы.
Курьер еще не успел уйти, когда раздался новый звонок. Вошла скромно одетая немолодая женщина с каким-то огромным предметом, который закрывал ее почти всю. Она опустила его на пол, газеты, в которые он был завернут, развернулись сами собой, и из-под них распрямились лакированные листья довольно большого фикуса, посаженного в деревянный ящик.
Эта женщина оказалась матерью известной партизанки, замученной гитлеровцами в одном из подмосковных сел, — фикус вырастила она, и мать сочла, что должна подарить его Илье Эренбургу в день его шестидесятилетия.
Оба подарка растрогали Илью Григорьевича. Но если первый был проявлением великосветского внимания королевской особы, то второй, подаренный несчастной матерью погибшей героини, являлся живым и непосредственным воплощением уважения и любви.
Оба подарка, полученные писателем одновременно, были свидетельствами широчайшей популярности Эренбурга. Но они говорили и о другом: о глубоком уважении тех, кто его любить не мог, и об искренности других — не только уважавших, но и горячо любивших.
1968
Перевод автора.
ТОВАРИЩ КУЛИК
Время — верховный судья, это так. Под его пристальным и строгим взглядом съеживается все поверхностное и равнодушное и только яркое и активное выдерживает суровый экзамен на долгую жизнь. Его приговоры в большинстве случаев справедливы, хотя и среди них встречаются акты судебных ошибок, как и во всяком суде.
Даже на нашем веку были случаи, когда их приходилось обжаловать. Перед кем? Да перед ним же, перед временем. Все мы были свидетелями того, как его именем из человеческой шеренги вычеркивали писателей, которым следовало в ней стоять. И вдруг оказывалось, что мертвые и забытые оживали и занимали свои места. Нужно ли называть фамилии?..
Иван Юлианович Кулик один из них. Человек кипучей революционной энергии, широкого мышления и незаурядного поэтического таланта, он не вмещается в рамки одних только своих книг. А впрочем, каждый настоящий художник — это не только его произведения, а и личная человеческая и гражданская судьба, цепь, состоящая из неразрывных звеньев, и представляет собой законченный образ художника. Разве можно, например, составить себе верное представление о романе «Как закалялась сталь» без учета личной судьбы Николая Островского? Даже о Тарасе Шевченко мы имели бы неполное представление, если бы характеризовали его одним «Кобзарем». Приговоры времени именно тогда и бывают ошибочными, когда — преимущественно в силу случайных и часто, внешних причин — начинают рассматривать деятельность писателей односторонне, принимая во внимание только одну сторону творческой личности, безразлично какую. Владимира Винниченко, например, мы и поныне рассматриваем только как политического деятеля, забывая, что он вместе с тем писал романы и пьесы… Ивана Кулика мы оцениваем только как писателя, игнорируя его общественную роль…
Недавно мне довелось увидеть плакат, на котором изображены портреты членов первого украинского Советского правительства. Среди них Иван Кулик. Почти все с бородками, делающими их лица значительно старшими, чем они были в действительности. Между тем Кулику тогда не исполнилось еще и двадцати. Двадцатилетний член правительства — не странно ли! В наше время парень в таком возрасте — это еще начинающий студент. Правда, по Конституции он уже имеет право избирать и быть избранным, но я глубоко убежден, что среди выдающихся деятелей — пожалуй, в целом свете — редко найдешь двадцатилетнего юношу. Возможно, это было характерной приметой бурной революционной поры и сами события заставляли людей раньше ощущать свою гражданскую ответственность? Нет. Я полагаю, что от самого человека зависит серьезность отношения к жизни — от его внутреннего содержания, от его собственных данных, среди которых талантливость и гражданская страсть занимают не последние места.
В октябре 1966 года, находясь в Канаде, я часто слышал фамилию Кулика. Старшие люди там и поныне его помнят: со времени его консульства в этой стране минуло почти полвека, через дипломатические представительства Советского Союза прошло уже немало выдающихся и заслуженных деятелей, но Кулик был первым, хотя тогда ему было лишь двадцать два. В Канаде и сейчас нелегко исполнять обязанности генерального консула Советского Союза — огромная иммиграция, составляющая значительную часть населения страны, политически разнообразна и состоит из совершенно противоположных идейных групп. Что же говорить о том времени, когда наша страна не имела еще ни нынешнего мирового престижа, ни нашей теперешней индустриальной мощи и была предметом постоянных яростных посягательств врагов? Однако, как утверждают свидетели, никто никогда и в ту пору не относился к Кулику как к молодому человеку, с которым можно позволить себе разговаривать без должного уважения. Государственный муж, выдающийся дипломат, человек, взвешивающий каждый свой шаг и каждое слово. Государство не имело еще нынешнего престижа, но именно такие дипломаты, как Иван Юлианович, создавали его.
Повторяю: ему тогда едва исполнилось двадцать два года. И тут, мне кажется, следует сказать несколько слов о молодежи вообще. Он принадлежал к самому молодому слою тогдашнего общества, а не просто к молодому поколению, которому, в соответствии с нашей привычной формулой, принадлежит будущее как неизбежное наследие — чуть ли не подарок от родителей. Нет, он завоевывал это будущее. Он боролся за него не на жизнь, а на смерть, но никогда не бил вслепую по представителям предыдущего поколения, ибо воевал с вражескими идеями, а не с предыдущим поколением вообще. Позже, перед Первым съездом советских писателей, мне не раз приходилось видеть, с какой страстью выступал он за объединение всех творческих сил, которые могли быть полезны Советской власти, — от Гната Хоткевича, относящегося к старшему поколению дореволюционной интеллигенции, и вплоть до Игоря Муратова, делавшего тогда в литературе только первый шаг. Никакого значения не имело для него, к какому поколению кто из них принадлежит, — он искал ту нить, которая связывает между собой дух разных десятилетий, ибо это — золотая нить. Почему он поступал именно так? Да прежде всего потому, что для него, как для убежденного марксиста, развитие культуры — это неразрывный процесс. Как это было не похоже на позицию некоторых наших молодых современников, которые, ей-ей, действительно убеждены в том, что современная украинская литература появилась на голом месте и началась с них!
Я хорошо помню день, когда впервые увидел Ивана Юлиановича в Харькове. Он тогда был уполномоченным Наркомата иностранных дел при правительстве Украинской Республики, но вместе с тем уже и автором «Записок
