На помощь! Как команда неотложки справляется с экстренными случаями - Михаэль Штайдль

— Все в порядке, у нас все под контролем, — у Энди вырывается стон, когда он поднимает явно дезориентированного пациента обратно в вертикальное положение. — Джентльмен споткнулся по дороге в туалет. Я видел, как он падал: он не ударялся головой.

Я узнаю темноволосого мужчину с густыми бровями: его забрали с праздника несколько часов назад и привезли к нам, с тех пор он находился в холле. Теперь он бормочет что-то непонятное по-итальянски, и я вспоминаю о двух домах на колесах, между которыми находится моя машина.

— Протрезветь в отделении неотложной помощи — не самое худшее, — шутит Майк, когда мы возвращаемся в травматологию. — За тобой понаблюдают и, может, даже поставят капельницу, которая гарантирует, что на следующий день у тебя не будет похмелья. Проблема в том, что вся жидкость в какой-то момент будет прорываться наружу. Вот почему обычно не нужно будить людей: желание сходить в туалет рано или поздно сделает это за нас. Но затем происходит нечто подобное.

Мы оба одновременно останавливаемся, когда узнаем мужчину из девятой палаты, ковыляющего по коридору в одних трусах и футболке.

— Где этот парень? — кричит он дрожащим от гнева голосом. По всей видимости, он подозревает, что водитель машины, попавшей в аварию, все еще находится поблизости.

Майк встает у него на пути как раз вовремя, прежде чем мужчина успевает открыть дверь десятой палаты и напугать до смерти совершенно невинную молодую женщину.

— Возвращайтесь в палату, — говорит Майк твердым тоном. — Во-первых, врач попросил вас пораньше лечь. Во-вторых, отделение неотложной помощи — не место для личной мести. И в-третьих, если я говорю, что мужчина, которого вы ищете, не в этой клинике, то так и есть. У меня имеются дела поважнее, чем рассказывать пациентам сказки.

— Но я… — начинает пациент, затем машет рукой, качает головой и, наконец, хромает обратно в девятую палату вместе с нами. — Как моя невеста? — спрашивает он, снова растянувшись на кушетке. Внезапно его речь звучит встревоженно и почти кротко. Как будто слова Майка отвратили неудержимый гнев и заставили перенести внимание на действительно важное.

— Ее обследуют, — отвечает Майк. — Насколько мне известно, состояние стабильное.

— Когда я смогу ее увидеть?

— Как только хирург-травматолог еще раз вас осмотрит.

После половины третьего я стою рядом с Майком у заднего выхода, и мы, задумавшись, смотрим на фары отъезжающей машины скорой помощи. Майк делает затяжку и выпускает дым в окружающую нас глубокую тьму. Я знаю, как справляться со стрессом. Сколько времени прошлой с моей первой ночной смены? Всего несколько недель, но мне они кажутся вечностью.

Небо затянуто облаками, не видно ни звезды. Свет над парадной площадью давно погас, а с ним исчез и фоновый шум. Фестиваль приостанавливается до позднего утра. Где-то вдалеке раздается звонок, затем мы слышим звук разбивающегося стекла. Вскоре с противоположной стороны улицы раздается вой сирены.

23 апреля 2020

Джентльмену, поступившему в клинику на несколько дней, около 75 лет. Когда я смотрю в окно или выхожу на мгновение за дверь, вижу, что он сидит на скамейке в саду перед четвертой палатой. Он откидывает голову назад и устремляет взгляд на верхний этаж. Там, где до недавнего времени находилось наше премиум-отделение, теперь, на безопасном расстоянии от зоны COVID-19, находится онкологическое отделение. Одна из многих мер, направленных на минимизацию риска заражения наиболее уязвимых пациентов. Вчера я увидел пожилую пациентку, стоявшую на балконе и махавшую человеку в саду. Он грустно улыбнулся и робко помахал в ответ. Эти двое, вероятно, прожили вместе десятилетия, преодолевая все трудности. А сейчас? Она тяжело больна, и он не может быть с ней. Что делать мужчине? Сидеть дома перед телевизором? Нет, он предпочитает приходить сюда каждый день и быть как можно ближе. А потому ждет час за часом и надеется, что сегодня она снова выйдет на балкон.

Как пандемия изменила жизнь большинства людей, так же и наша работа в отделении неотложной помощи не будет прежней, по крайней мере, в ближайшие несколько месяцев. Строгие карантинные и гигиенические меры, работа в средствах индивидуальной защиты, постоянное беспокойство о том, что невнимательность может поставить под угрозу пациентов, коллег или тебя самого, — все это будет по-прежнему определять работу. Мы до сих пор не знаем, когда достигнем пика волны заражений и последуют ли за этой первой волной другие, возможно, даже более серьезные. Однако мы уверены, что в обозримом будущем без COVID-19 не будет повседневной жизни. Изменить это могут только вакцина или высокоэффективные лекарства.

К счастью, мы еще не столкнулись с катастрофическими условиями, о которых сообщалось сначала из Италии, а затем из многих других частей Европы и мира. Тем не менее, бремя увеличивается, вирус определяет все сферы нашей работы в течение нескольких недель, и те, кто в итоге остается у нас, — не пациенты с умеренными симптомами или без жалоб. Мы снова и снова наблюдаем, насколько сильно болезнь может развиться у ослабленных, ранее перенесших болезнь или просто не столь удачливых.

Как и почти везде, в нашем районе есть дома престарелых, которые опустошает COVID-19. Кроме того, сильно пострадали отдельные семьи. Две недели назад в наше отделение интенсивной терапии в тяжелом состоянии попала женщина почти 60 лет, а через четыре дня были госпитализированы ее родители: они также страдали от COVID-19. Недавно ее мать смогла вернуться домой. Она выжила, но болезнь оставила в ее жизни трагический след, унеся жизни мужа и дочери.

Неизбежное следствие COVID-19 — это дистанция, которую мы вынуждены соблюдать не только в клинике, но и практически во всех сферах жизни. Это дополнительная нагрузка для тяжелобольных. У них есть прямой контакт только с лечащими врачами и ответственным за них медперсоналом — хотя даже эти люди неизбежно прячутся за барьером из средств индивидуальной защиты. Коллеги из отделения интенсивной терапии прилагают все усилия, чтобы оставаться рядом со своими пациентами. Они также регулярно звонят родственникам, которые в настоящее время находятся дома, обречены на бездействие и вынуждены мириться с мыслью, что их муж, жена, отец или мать будут сражаться в одиночку и, возможно, погибнут в одиночестве.