Гражданин тьмы - Анатолий Афанасьев

После второй кружки бодрствовали недолго, может, минут пять. Задымили «Примой», но так и улеглись на полу рядом с Зямой с горящими чинариками в зубах. Сморило.

Утром инспектор из администрации еле-еле поднял троих пинками.

5. НА ВОЛЮ

К четвергу все было готово к побегу, да и тянуть дальше опасно. К Сидоркину, не соврал Клим Падучий, уже подбирались медики. Накануне взяли все анализы, включая мозговую пункцию, сняли энцефалограмму и просканиро-вали на аппарате «Сигма». Как раз утром в четверг за ним прибежал посыльный и отвел в центральное здание на третий этаж, к кабинету, на котором висела табличка "Личный представитель". Его принял маленький, гибкий, с хищным оскалом и немигающими желатиновыми глазками японец по имени Су Линь. Разговор был короткий, но содержательный. Су Линь поздравил его с удачным началом карьеры и сообщил, что рекомендации проверены и не вызывают сомнений. Потом спросил; кем он был раньше, до того как попал в хоспис.

— Никем, — отозвался Сидоркин. — Болтался, как говно в проруби.

— Я имею в виду профессию.

— Какая там профессия… Обыкновенный был совок, пока свободу не дали. А уж там, конечно, пробовал бизнесом заняться, но не очень получилось. Мозги-то ржавые.

Су Линь пронизывал его насквозь желатиновыми лучами.

— Откуда вы знаете господина Сипатого? Сидоркин скромно потупился:

— Просто посчастливилось. Оказал ему небольшую услугу.

— В качестве киллера?

— Что-то вроде того. Убрал одного субчика, который у него путался под ногами.

— Может быть, вы и Гаю Карловичу оказывали услуги? Сидоркин разгадал ловушку, поставленную в восточном духе.

— Ни в коем разе, господин Су. Мы свое место знаем. Выше головы не прыгнешь.

Японец удовлетворенно хмыкнул.

— Кам вам наша лечебница?

— Как в раю, — сказал Сидоркин.

— Работа нравится?

— Врать не буду, работа хорошая, чистая. Но хотелось бы продвинуться чуток повыше.

— Мечтаете о собственной иномарке? — улыбнулся Су Линь.

Сидоркин порозовел.

— Кто нынче не мечтает? Да не всякому везет.

— Образование какое?

— Какое там образование при коммуняках… Школу окончил с грехом пополам. Дорожные знаки различаю. В стройбате, опять же, честно скажу, был на хорошем счету. Имею значок "Отличника боевой и политической подготовки". По пьянке потерял, поверьте на слово.

— Выпить, значит, не дурак?

— Как любой россиянин. Но меру знаю. Не больше литра в день.

По доброму оттенку презрительной улыбки Су Линя было видно, что чем-то бойкий собеседник ему приглянулся.

— Что ж, солдатик, не так часто к нам попадают добровольцы, — пооткровенничал он. — Обычно набираем сотрудников по принудительной вербовке. Тем больше у вас шансов продвинуться. Пожалуй, будем готовить по методу Шабдурасулова, по третьей категории. Не возражаешь, любезный?

Сидоркин, которому так и не предложили присесть, вытянулся в струнку.

— Премного благодарен, — выпалил он, как на плацу. — Коли кто к нам добром, мы завсегда отслужим.

— Ступай, ступай, красавец… Ишь, глотка луженая…

Тянуть нельзя, да и незачем. При последней встрече в парке с Надин она едва заметно прикрыла глаза: дескать, все поняла, не подкачаю. Мысленно Сидоркин ее приободрил: держись, кроха, это все не больше чем игра. Как и вся наша жизнь.

Двух ночей и трех дней ему вполне хватило, чтобы основательно сообразоваться на местности. Действовать предстояло внаглую, на арапа, что было противно его дисциплинированной офицерской натуре, но время и обстановка не оставляли выбора. Или уложится в десять — пятнадцать минут, или…

В четверг, как по заказу, смена выдалась легкая, можно сказать, никакая. До часу ночи кремировали всего двоих: садовника Абрамыча (неизвестно чем провинился) и двойника налогового фельдмаршала Починка. Сидоркин уже поднабрался кое-какого опыта и сам, без подсказки Падучего, догадался, в чем дефект у Починка. Тот пришел на кремацию своими ногами, и перед тем как Падучий сделал ему обезболивающий укол, лишь истошно визжал и хрюкал. Не мог членораздельно пропищать даже свою знаменитую присказку: "Заполни декларацию и спи спокойно, товарищ!" Да и личиной был не очень схож. Тот, которого поставили главным мытарем, похож на сосущую попискивающую пиявку с продолговатой тыковкой, а двойник больше напоминал дождевого червя, случайно выползшего на солнцепек. Вдобавок с короткими ручками и ножками. Правда, не в халате, — в любимом фельдмаршальском мундире. Все равно вряд ли за такую поделку самый отмороженный американос отвалит больше сотняги. Явный брак.

Управившись с этими двоими, больше часа бездельничали, попивали пивко, перекинулись с Падучим в дурачка. Зяма набивался третьим, жалобно мычал, протягивая волосатую клешню, но Падучий грубо его одернул:

— Пошел на хрен, урод!

— Может, примем? — пожалел Сидоркин убогого.

— Думай, что говоришь. Обратной переделки не бывает. Животное — оно и есть животное.

Играли на интерес и по-крупному, хотя и в кредит. Сидоркин проиграл начальнику пять партий подряд и, вместе со вчерашним, задолжал ни много ни мало — около лимона зеленых. Падучий заметно подобрел, расслабился.

— Эх, парнишка, когда только расплотишься… А платить придется. Долг чести. Иначе — на счетчик.

— Расплачусь как-нибудь, — хмуро пообещал Сидоркин. — . Мне япошка повышение посулил. Конечно, после переделки.

— То-то и оно. После переделки. А где гарантия, что из тебя второго Зяму не слепят? Самураям нельзя верить. Они за свои слова не отвечают. Чуть что, харакири себе сделают — и с кого тогда спросить?.. Не-е, надо что-то другое придумать.

— Давай тогда последний кон на всю сумму, — предложил Сидоркин.

Раскинули карты, и вскоре он опять оказался в дураках. Долг подскочил к двум миллионам. Оба задумчиво смотрели друг на друга. Чтобы снять напряжение, Сидоркин сказал:

— Ладно, чего там… Буду отдавать частями. Вот, возьми пока сто рублей. На тачку копил. Придется, видно, похоронить мечту.

Падучий деньги взял, достал лист бумаги, карандаш — и погрузился в какие-то сложные расчеты. Сверху написал фамилию Сидоркина, вниз пошли крестики и бесконечные цифры. Сидоркин глянул на часы — без пятнадцати три. Пора.

— Пойду, что ли, курну на воле, — объявил безнадежным голосом.

Падучий даже не взглянул на него.

На дворе стояла тихая лунная ночь. Ни ветерка, ни звука. Сидоркин понимал, что тишина обманчива: и собаки бродят на цепи, и охранники в сторожевой будке у ворот не дремлют. Плюс сигнализация повсюду, где только можно. Хотя, с другой стороны, ночные меры предосторожности принимались больше для порядка. Обитатели хосписа, и пациенты, и персонал, после вечерних процедур валились вмертвую. Вопрос в том, сумеет ли Надин перехитрить надзор? Сидоркин полагал, что сумеет. Она из молодых, да ранняя. И его сердце тянулось к ней, как намагниченное.

В трехэтажном здании окна светились лишь на первом этаже: там, в диспетчерской, возле обзорных телеэкранов дежурят двое операторов. Тоже, небось, кемарят вполглаза. Им он собирался нанести визит в первую очередь.

По заранее продуманному маршруту, хоронясь в тени деревьев, обогнул здание и, перемахнув небольшое освещенное пространство, очутился возле закрытого мусорного люка, над которым поработал еще с вечера. Из инструментов y него были с собой пассатижи и длинная отвертка с массивной металлической ручкой. Но этого хватило, чтобы поддеть крышку и сдвинуть засов. Трудность была в том, чтобы по гладкому, почти отвесному желобу подняться на два-три метра — до первой дверцы из шахты. Разумеется, не самое сложное упражнение из тех, какие ему доводилось осваивать в программе подготовки спецгруппы «Варан», только когда туго было… Семь лет назад. С тех пор он заметно раздобрел, поэтому, без особых затруднений преодолев подъем, едва не застрял в узком входном «оконце», нелепо завис с башкой наружу и с туловищем в люке. На "переливание мышечной массы" по системе «Ниндзя» затратил, наверное, столько же энергии, сколько молотобоец расходует за рабочую смену. Но справился, ничего. Хотя потерял даром драгоценные секунды. Зато потом все пошло как по маслу. Ураганом ворвался в диспетчерскую и разбомбил операторов, даже не успев их разглядеть. Одного приложил мордой об компьютер, второго сбил со стула и задавил на полу.

Через минуту очутился в холле на первом этаже, постоял, привыкая к полумраку. Сюда должна подгрести Надин, но пока он слышал только звон в ушах, мощные удары успокаивающегося сердца — и больше ничего. Хоспис действительно спал мертвым сном.

Потом сверху, с лестницы, донеслись осторожные шлепки, будто по мокрому. Что-то в этих звуках было не так. Он шагнул навстречу — и понял что. Вместе с Надин спускался, судя по шаркающей походке, пожилой господин: его лицо оставалось в тени. Казалось, мужчина идет не сам по себе, а девушка тащит его насильно: оба двигались неуклюже, будто на ощупь. Сидоркин негромко окликнул: