Второй фронт. Антигитлеровская коалиция: конфликт интересов - Валентин Фалин

«Неделимая безопасность» в определенной степени приравнивалась Рузвельтом к «неделимому мировому рынку»[479]. Японцы урезали свободу морей и создавали замкнутый район азиатского «сопроцветания», и это в условиях, когда Германия подчинила себе Европу. С утратой рядом государств своей политической независимости США было свыкнуться легче, чем с потерей доступа на их рынки.

Надежды Рузвельта на мирный исход могли оживиться после поступивших из Токио предложений о «компромиссе» в условиях вывода японских войск из Индокитая, окончания при американском посредничестве войны в Китае, обеспечения «нейтралитета» Филиппин, совместной разработки источников сырья в Голландской Индии, отмены американского торгового эмбарго. С 7 августа на протяжении почти двух месяцев премьер Коноэ добивался личной встречи с Рузвельтом в Гонолулу или на Аляске. Посол США в Токио Грю настойчиво рекомендовал президенту поддержать премьера, олицетворявшего «либеральный» элемент в японском руководстве. Противоположную позицию занял Хэлл. На его взгляд, японцы еще недостаточно поддались. Рузвельт принял сторону госсекретаря, которого подкреплял военный министр Стимсон. Как сложились бы события тех лет, дойди дело до встречи президент-премьер? Простор для спекуляций. Известно, однако, что личного контакта Рузвельта с Коноэ опасались и не хотели Берлин и Лондон.

Имперское совещание 7 сентября 1941 года, рассматривавшее план действий в связи с американским эмбарго, прошло под девизом: капитуляция или война. 16 октября Коноэ передал премьерский пост главе партии войны Тодзио. Имперское совещание 5 ноября высказалось за агрессию против США, если до 12.00 1 декабря 1941 года японо-американские переговоры не дадут удовлетворительных результатов. Окончательная точка была проставлена 1 декабря: в 16 часов 10 минут Хирохито подписал акт о состоянии войны с Соединенными Штатами[480].

Если реконструировать ход мыслей Рузвельта, особенно после введения нефтяного эмбарго, каким он был? Японское могущество зиждилось на ВМС. Без нефти флот уподоблялся рыбе, вытащенной из воды. Если агрессору обрезались пути экспансии на юг, то сам собой напрашивался вопрос: не вынудит ли это его искать отдушину на другом направлении? Такой вопрос возникал.

Прорабатывалось несколько возможностей. Отступление Японии обнажит ее слабости, вызовет внутренние пертурбации, разовьется в кризис системы. Тогда свертывание одной агрессии не обязательно спровоцирует другую. Но поспешного бегства японцев с захваченных ими территорий и позиций не ожидалось. За более вероятный шел вариант, что Токио разыграет Индокитай как козырь и затем, ухватившись за намек: никаких «дальнейших завоеваний», – займется наращиванием давления на советских границах.

Косвенно это подтверждают поступавшие от американцев в 1941 году неоднократные «предостережения» о намерении Японии атаковать СССР. Настораживая, приглашали Москву упредить повторение случившегося на Западе, в любом случае – сохранять в готовности весь контингент советских войск на Дальнем Востоке.

Можно попытаться проникнуть в суть, задавая себе сакраментальный вопрос: было ли США выгодно вступление СССР в войну против Японии в 1941 году, снимала ли японско-советская война у Вашингтона головную боль? 15 октября 1941 года Рузвельт писал Черчиллю: «Я думаю, что они (японцы) направляются на север, ввиду этого Вам и мне обеспечена двухмесячная передышка на Дальнем Востоке»[481]. 16 октября адмирал Старк ориентировал командующего тихоокеанским флотом X. Киммелла, что «наиболее вероятна война между Японией и Россией»[482].

Похоже, принятие Вашингтоном капитальных решений по Германии оттягивалось осенью 1941 года из-за непредсказуемости как событий на советско-германском фронте, так и реакции японцев на призывы из Берлина поторопиться с ударом по Советскому Приморью. С американского угла зрения, Япония поступала нелогично и иррационально, бросая вызов стране экономически более могущественной, с нетронутыми ресурсами, располагавшей мощным флотом, вместо того чтобы вцепиться в звено, которое уже подвергалось в тот момент наибольшим нагрузкам на разрыв.

По оценке американского профессора Г. Уайнберга, даже после Пёрл-Харбора президент не исключал, что дело обойдется без войны с немцами, войны в полном и прямом смысле слова[483]. Согласно данным радиоразведки, Германия в начале ноября 1941 года избегала столкновений с американцами, несмотря на участие ВМС США в морских операциях на стороне Англии. Возможно, Рузвельта не вдохновлял союз с государствами, из которых одно, как представлялось, дышало на ладан, а другое состояло на американском кормлении.

Именно Япония и Германия подвигнули Рузвельта на декларирование (и то не сразу) очевидных истин: США не могут помышлять о будущем, замыкаясь в себе или в Западном полушарии, они должны стать полнокровными участниками международного сообщества. То есть на заявление вслух того, что президент 21 января 1941 года написал послу Грю: «Проблемы, стоящие перед нами, столь огромны и так взаимопереплетены, что любая попытка их обрисовать заставляет думать об отношениях пяти континентов и семи морей… Я полагаю, фундаментально важно осознать, что сражения в Европе, в Африке и в Азии являются составными одного единого мирового конфликта»[484].

Но даже когда с глаз спадает пелена и мир предстает в реальном измерении, выводы, которые делаются, не обязательно бывают однозначными. В правящих кругах США кончались одни споры, чтобы уступить место другим, в том числе и тем, что переживут Вторую мировую войну и перейдут в наши дни.

Из поля зрения на время как-то ускользнула военная и гражданская оппозиция в Германии. Чем занималась она в 1941 году? К. Герделер пописывал «патриотические» проекты превращения военных успехов нацистов в приемлемый для германской элиты и западных демократий мир. В его записке «Цель» (99 страниц), подготовленной в начале 1941 года, ставились общие вопросы будущего социального и государственного устройства Германии: корпоративное общество, подчиненное сильной власти, надзирающей за стабильностью и традициями[485]. 30 мая 1941 года, вдогонку Гессу, Герделер переправил в Англию выдержанный в этом духе «мирный план». Реакция из Лондона разочаровала: идея «мира по взаимопониманию» не проходила.

Заключение между СССР и Великобританией соглашения от 12 июля 1941 года, воспрещавшего сепаратные переговоры с противником, Герделер и его круг приняли как тяжкий удар. Впрочем, не слишком оглушающий, как оказалось. После нападения гитлеровского рейха на СССР англичане перевели на этаж ниже контакты с оппозиционерами. Британскому генконсулу в Цюрихе «только» в августе 1941 года было разрешено «принимать сообщения», касавшиеся деятельности противников нацистского режима[486]. Эта инструкция не замыкалась на Швейцарии. Что касается американцев, то их службы вообще не ведали ограничений на поддержание связей с представителями Германии вплоть до объявления немцами войны США.

При значительном размахе контактов и их разношерстности неудивительно, что кое-какие сведения перепадали прессе, становились достоянием парламентариев, доходили до других адресатов. Упреждая разоблачения, Черчилль счел нужным продекларировать 10 ноября 1941 года в палате общин, что его правительство никогда не вступит в переговоры ни с Гитлером, ни с нацистским правительством. 19 ноября англичане передали НКИД СССР памятную записку, в которой говорилось о намерении Германии созвать европейскую конференцию с тем, чтобы при поддержке своих союзников и «нейтралов» обратиться к народам с призывом «к всеобщему миру». Английская сторона квалифицировала этот маневр Берлина как уловку в расчете на выигрыш времени[487].

Факт связей с немцами легализовывался, и возможные упреки заранее отводились. Рузвельт поддержал премьера в его «решимости» не иметь дел с Гитлером. А связи между тем не прерывались. Еще на ступеньку понизили их уровень. Ввели промежуточные шлюзы. Больше делалось оговорок и выказывалось чопорности даже при приеме именитых оппозиционеров и тех, кто выдавал себя за таковых или кого использовали Гиммлер и прочие рейхсфюреры под флагом «оппозиции». Не стоит уже говорить о вполне «нормальных» контактах с деятелями типа Петена, Салазара, Пия XII, испанских и турецких министров, а также эмиссаров спецслужб.

Только все это было, наверное, лишнее, когда перед англичанами лежали предложения Гитлера, доставленные Гессом: заключить мир, чтобы совместно идти против СССР или хотя бы условиться, что Лондон не будет мешать Берлину, как пояснил заместитель фюрера Киркпатрику 9 июня 1941 года, «предъявить России определенные требования, которые должны быть удовлетворены путем переговоров либо в результате войны»[488]. Об этом Черчилль ни тогда, ни позже ничего советской стороне не сообщал и в своих мемуарах упустил поведать.