Второй фронт. Антигитлеровская коалиция: конфликт интересов - Валентин Фалин

С этими и множеством других вопросов мир вступил в 1942 год. С вопросами и надеждой получить на них ответы. И снова – в который раз – Советскому Союзу предстояло убедиться, что в отношениях между государствами слова и дела имеют собственные орбиты, зачастую вовсе несхожие.

Глава 7

Проблемы коалиционного сотрудничества и организации второго фронта в 1942 году

Объективный – он не может не быть критическим – анализ процесса становления планов и открытия второго фронта изображается рядом историков как некое запоздалое сведение счетов между бывшими союзниками. «Вопреки советским утверждениям, оспаривающим это, – читаем мы у П. Бётгера, – как Великобритания, так и Соединенные Штаты Америки постоянно держались своего обязательства поддерживать Советский Союз всеми имевшимися в их распоряжении средствами»[497].

Его бы устами да мед пить. Никто не выиграет от смешения двух позиций и разных стратегий, которые определяли подходы Лондона и Вашингтона к проблеме союзничества с СССР и ко второму фронту как части этой проблемы, к архитектуре послевоенного мира. Представления об общем поучительном былом обеднеют и проиграют, если сложный переплет вокруг второго фронта сместится во времени и будет превращен в сомнительную находку холодной войны. Наконец, мы не сделаем комплимента Черчиллю, его правительству или британским военным, если закроем глаза на факты, чтобы не оказаться вынужденными выразить к ним свое отношение. Правильнее попробовать перенестись в положение тогдашней Англии и объяснить, не обязательно соглашаясь, мотивы поведения ее политиков.

От обвинений после наказания навар невелик. В конечном счете каждое правительство любого государства, если оно независимо, преследует собственные цели. Коль скоро, однако, на основании фактов и под их гнетом о явлении или образе действий сложится не восторженное суждение, это не причина обходить правду молчанием. В данном случае это не повод запечатывать уста, в частности, американским документам периода войны, которые по остроте оценок касательно линии Черчилля оставляют в тени большинство ученых трудов, когда-либо изданных в СССР.

Для ясности повторим, что лишь злой умысел может перелицовывать неверие демократий в способность Советского Союза устоять перед гитлеровским нашествием в желание сознательно подыграть поражению Советского или, точнее, Российского государства. Приписывать подобное желание правительству Черчилля, как и администрации Рузвельта, было бы грешно. Англичане и близкие им по настрою американцы полагали достаточным, если бы Россия вышла из войны не советской и с урезанными возможностями влиять на политический климат в Европе и Азии. О других континентах не стоит и говорить.

22 июня 1941 года Черчилль, клеймя нацистское нападение на СССР, аккуратно подбирал слова, адресованные Москве, но главную мысль передал внятно: пока Россия с Англией, в британских интересах ей помогать в меру возможностей. Как и насколько, премьер не счел целесообразным конкретизировать. В сентябре он напишет в Москву послу Криппсу, который критиковал Лондон за пассивное выжидание и требовал высадки британских войск на севере Франции или в другом месте, чтобы заставить нацистов снять часть дивизий с Восточного фронта, что разделяет чувства посла, наблюдающего «агонию России», но «ни симпатии, ни эмоции не должны затмевать фактов, с которыми нам приходится иметь дело»[498].

О каких фактах вел речь премьер? Политики и советники вокруг Черчилля были почти единодушны: Советский Союз ждет участь Франции. Г. Никольсон занес в свой дневник: 80 процентов экспертов в военном министерстве исходят из того, что «Россия будет в нокауте через 10 дней»[499]. Начальник Генерального штаба Дж. Дилл отводил Советскому Союзу на все про все семь недель, главнокомандующий британскими силами на Среднем Востоке А. Уавелл – «несколько недель», посол С. Криппс – «четыре недели». Моральная, политическая и символическая военная поддержка была продемонстрирована, но не больше. Высаживать крупные контингенты британских войск, перебрасывать в район операций основных соединений вермахта самолеты и другую технику считалось слишком рискованным. Второго Дюнкерка не ждали.

У Черчилля грудились в голове самые разные идеи, но все так или иначе связанные с укреплением, пока Советский Союз сопротивляется, имперской периферии Британии. Чтобы высвободить для этого дополнительные силы, премьер не остановился перед приглашением американцев высадиться в Северной Ирландии (операция «Магнет»). И в этом же обращении к Рузвельту он ставил президента в известность, что в ближайшие шесть месяцев англичане не смогут послать никаких сил в помощь России, и дал понять, что здесь не надо давить на британскую сторону.

Взглянем неполемично на ситуацию, в какой пребывала Англия во второй половине 1941 года. Соединенные Штаты держат Британию на плаву, «арсенал демократии» – не метафора, он работает. Но самое большее, что англичане одни, без США как военного союзника, в состоянии сделать, – это обороняться. Для наступательных операций не скоплено ни сил, позволяющих взять верх не уменьем, так числом, ни веры в себя. Нового поражения Англия и ее империя не переживут. Избежать этого крушения важнее, чем предотвратить поражение СССР. Поэтому не должно присягать задаче срыва «Барбароссы» во что бы то ни стало.

Англии нельзя становиться заложницей исхода битв на Восточном фронте. Правильнее держаться на дистанции и думать категориями пост-«Барбароссы», может быть и болезненными для Москвы.

Уступая настояниям советской стороны, У. Черчилль дал в конце концов добро на подписание (12 июля 1941 года) соглашения между правительствами СССР и Великобритании о совместных действиях в войне против Германии. Статья 2 фиксировала обязательство, что «в продолжение этой войны они (стороны) не будут ни вести переговоры, ни заключать перемирия или мирного договора, кроме как с обоюдного согласия»[500]. Точки над «i» проставлены – борьба до конца. И до победного тоже?

Но в сентябре-ноябре горизонт заволокло туманом. Сталин усомнился в наличии подобающей искренности во взаимных отношениях и потребовал договорного оформления обязательств о взаимопомощи и достижения согласия о целях войны и о планах организации мира после нее. Советское правительство располагало документами, из которых напрашивалось заключение: активизировались не только немецкие зондажи под сурдинку замирения, но и повысился интерес Лондона к нам.

В начале сентября премьер заявил военному кабинету: «Возможность сепаратного мира не может быть полностью исключена». Перед этим он направил письмо Г. Гопкинсу, которое в Белом доме было понято как намек на сползание к сепаратному урегулированию с рейхом. Затем то же самое Черчилль преподнес Рузвельту[501].

Президент Швейцарии Э. Уеттер и министр иностранных дел конфедерации М. Пиле-Гола, президент Турции И. Инёню и статс-секретарь турецкого МИДа Н. Менеменджиоглу, Ватикан, правительство Виши во главе с Петеном, К. Буркхардт в качестве президента Красного Креста пытались перещеголять один другого в стремлении помочь Черчиллю «опомниться». Не совсем, как видно, безрезультатно.

Накануне приезда Идена в Москву (15 декабря) дало себя знать желание Черчилля подразжижить обязательство, записанное в июльском (1941 года) соглашении, не заключать с Германией сепаратного мира или перемирия. Премьер аргументировал так: «Мы сделали публичное заявление о том, что не будем вести переговоры с Гитлером или нацистским режимом, но… мы пошли бы слишком далеко, если бы заявили, что не будем вести переговоров с Германией, взятой под контроль ее армией. Невозможно предсказать, какое по форме правительство может оказаться в Германии тогда, когда ее сопротивление будет ослаблено и она захочет вести переговоры»[502].

Премьер подправит свою тактическую линию под впечатлением поражения, понесенного вермахтом в Московской битве (по количеству задействованных в ней с обеих сторон войск и боевой техники она уступала лишь сражению на Курской дуге), и рекомендаций собственного военного кабинета, который принял сторону Идена, высказавшегося после декабрьских переговоров со Сталиным за более деловое сотрудничество с Советским Союзом и лучший учет его интересов. Это не означало, что Черчилль свернет или пересмотрит свои стратегические установки.

Нет, не случайный эпизод – телеграмма Черчилля Идену от 10 декабря 1941 года: Ливийская пустыня – «это наш второй фронт»[503]. Потом в ранг второго фронта он возведет операцию «Торч»[504], еще позже – взятие Сицилии и т. д. В закрытых дискуссиях и переписке премьер осенью 1941 года начал пробрасывать мысль о 1943 годе, «не раньше», как возможном сроке высадки в Северной Франции, а с 1942 года второй фронт в различных редакциях будет прилаживаться им лишь к 1944 году.