Отечественная война 2012 года. Человек технозойской эры. - Александр Тюрин

Я фактически признал, что с готовностью обменяю свои высокие принципы на что-нибудь более питательное. Мышь угодила в мышеловку, но ей не больно и сыр так вкусен…

А когда я — одновременно и огорченный, и довольный, — выбрался после купания обратно на пирс, то заметил на подметка своего шлепанца кусок старой бумаги. Это была не газета, а обрывок фотографии, настоящей черно-белой фотки.

В висках зазвенели колокола. Этот прилипший к подметке обрывок — видно из спальни. Я там вчера изрядно попсиховал. Трансформировал её в будуар Людовика XIV и начал вымещать накопившееся зло, круша всё направо и налево.

Я рванулся на место вчерашнего психоза, как спринтер. А в спальне уже идеальный порядок — всё зализано, восстановлено, расставлено по полочкам. И занавесочка у алькова висит, как ни в чем не бывало. Где же мусор? полцарства за мусор. Почти все бумаги я бросил в конце припадка в пластиковое ведерко, но его тоже нет. Я бросился на слабый трущийся звук в коридор. Ведро с мусором как раз уволакивал незаметный до сей поры робот-уборщик, похожий на гоблина. Я вырвал у него мусор под протестующий визг и стал рыться.

В ведре нашлась моя школьная фотография. Моя! Пять на три. Сделанная на моем фотоаппарате «ВЭФ». Это от нее оторвался кусочек, который я потом обнаружил на подметке шлепанца.

Я даже забыл, что у меня была такая фотография.

Она ведь из семейного альбома, где хранились все мои фотоизображения, от младенца в парадных подгузниках и отрока с панковскими «перьями» на голове, до молодого доцента, еле сдерживающего излучение интеллекта, которого хватит не только на кондитерскую диссертацию, но и на нобелевку.

После лагеря и психушки я меньше всего я думал об альбоме в шкафу, когда не было уже ни шкафа, ни прочих вещей, чья остаточная стоимость превышала сто рублей. Толпа, освобожденная от оков царизма-сталинизма, хорошо помародерничала, то есть отметила «праздник свободы», под вспышки камер многочисленных западных репортеров. Я на старой квартире и появляться боялся, чтобы меня там не повязала полиция, разыскивающая «военных преступников». После того, как я поменял фамилию, самыми опасными для меня стали документы и фото из прежней жизни. А потом мать ушла в Элизиум, весь наш квартал в конце Гороховой улицы был снесен и теперь на его месте «радиолярия» из нанопластика и металлостекла….

Через полчаса копания в ведре и ящиках комода стало ясно, что у Грамматикова не было другой жизни, помимо той, что имел я. Он мне не потерянный брат и я ему не клон. До тридцати трех лет, до сибирской войны, он был мной или я был им!

Вместе с ним, в детстве, я рыл канавки между вечными питерскими лужами и водил свои бумажные кораблики на бой с бумажными турецкими и шведскими эскадрами. Вместе с ним, в подростковом возрасте, я бегал по гулким металлическим крышам гаражей возле Обводного канала. Вместе с ним в юношестве вдыхал пыль таксидермистских чудес из зоологического музея. Вместе с ним меня били по лицу хулиганы-пэтэушники своими грязными кулаками. Вместе с ним я зыркал на круглые коленки девчонок с моего курса в институте пищевой промышленности. Вместе с ним я говорил четкое питерское «ч» в слове «конечно» и «булочная» вместо московитского «ш».

Он, вампир, присвоил всю мою жизнь до тридцати трех лет. Мои фотографии, табеля успеваемости, мои дипломы, аттестаты, курсовые работы, дневники, рисунки, экземпляры диссертации, исходники программ машинного перевода, черновики недописанной книги — всё теперь у него. Все оригиналы! Он вообще взял всё самое лучшее у меня! Все, что было более-менее интересным и приличным. Удачу и фарт тоже. Этот тип существовал до поры до времени вместе со мной, как моя тень, потом, в отличие от меня, взял рубеж 2012 года, и стал жить вместо меня. Если точнее, я пошел с бульками на дно, а он стал набирать высоту, как ракета!..

«Андрею от Веры. Мы спиной к спине у мачты. Агентство „Скилла энд Харибда Хьюмэн Рисорсиз“.» На фотокарточке от декабря 2012 года я узнал Лозинскую. Если точнее, я наконец ее по-настоящему разглядел. Тонкое и бледное петербургское лицо в сочетании со сгустками средиземноморской ночи в глазах. Нежные пальцы одной руки обвивают узкое запястье другой, так и чувствуется, как бьется пульс под кожей. Меня от ощущения этой пульсации прямо озноб пробирает. А еще я как будто чувствую аромат её духов, в котором что-то от запаха фиалки. Вместе с Верой на фотографии фактически я.

Кстати, эта личность на фотографии внешне гораздо ближе ко мне, чем к недавним изображениям миллиардера Грамматикова. Видна характерная деформация носа, след перелома, и заметен частокол вертикальных морщин между глаз.

Но я никогда не работал вместе с Верой Лозинской в шикарном евроофисе, от которого так и веет большими деньгами и заказами от оккупационных властей. Судя по обстановке и названию агентства — это что-то связанное с пиаром и рекрутингом. Я в это время еще сидел в лагере, если можно назвать сидением «гуантанамский курятник»: человек двадцать с мешками на голове, на корточках; руки всех заключенных крест-накрест связаны одним тросом из самозатягивающегося нанопластика; и в нужник все тоже тащатся хором.

С Верой работала моя тень, не просто работала, а еще и хорошо, душевно сошлась.

— Не желаете ли абсента, сэр? — мои панические размышления прервал мимоид английского слуги. И хотя он вышел из шкафа в черной пиратской бандане и кожаном жилете, но вел себя нарочито безупречно.

— Сгинь вместе со своим абсентом!

Не сгинул, пришлось рубить его виртуальной саблей, а он еще увиливал, как бес. Когда куски разрубленного слуги наконец растворились в цифровом пространстве, до меня дошло, с чего это господин Грамматиков стал англофилом.

Среди прочего я швырнул в мусорное ведро экземпляр газеты «Таймс». А зря, это ж реликвия. В бумажной версии «Таймс» уже и не выходит, хотя наши районные газетки до сих пор печатаются на бумаге, съедобной и снабженной анимациями, иначе кто бы их брал. Из пожелтевшего номера «респектабельной и буржуазной» английской газеты можно узнать, что в феврале 2013 года на берегах Темзы Грамматиков получает премию Уоррена Хастингса за строительство «свободы и демократии». Мистер-твистер Эндрю Грэммэйтикоу на выступлении в элитном Ротари-клабе проводит удачные аналогии между деятельностью английской Ост-Индской компании, способствовавшей «процветанию» Бенгалии в 18 веке, и нынешними британскими корпорациями, работающими в экс-России под эгидой фонда British Ruthenia. По моим-то сведениям, в «процветающей» Бенгалии под мудрым началом губернатора Хастингса откинула копыта треть населения и бенгальские равнины были усеяны костями вымерших…

Вероятно, тогда наш любимец богов побывал не только на приеме в Ротари-клабе, но и в штаб-квартире Омеги, которая располагается в каком-то не слишком приглядном особнячке в лондонском Вест-Энде — если не врут боливарианские сайты. Из Англии Грамматиков возвращается членом оккупационной администрации, директором «неправительственных» фондов «American Not Russian Certified Professional» и «British Ruthenia», которыe являются официальными экспертными организациями для оккупационных властей… Я в это время только возвращаюсь из лагеря, с жуткими хрипами в грудной клетке, и направлением на лечение в психушке…

В одном из шкафчиков спаленки, среди прочей бижутерии, нашелся персональный терминал господина Грамматикова. В отличие от соцветия терминалов в биржевой хижине здесь открывался доступ к директориям, где хранились личные документы миллиардера. Конечно, доступ был защищен биометрическим замком и паролем; но эта была моя биометрия и пароль я легко пробил детским «петушиным» словом, которое трудно забыть…

Совсем невовремя из шкафчика высунулся мимоид «английского слуги». Шпионит он, что ли?

— Сгинь, нечистый!

— Сэр, я не «нечистый». Если бы я имел бы физическое тело, то принимал бы душ два раза в день.

— Поэтому-то ты и «нечистый». Рассыпься, дезинтегрируйся, определи число «пи» с точностью до двадцатого знака, докажи теорему Ферма. А то будет — как в прошлый раз!

Убрался все таки — помнит, подлец, как я намедни казнил его за занудство… Если б можно было загнать хоть пару файликов из миллиардерского архива, я бы мигом заделался миллионером. Впрочем, кто знает? Этот прекрасный новый мир, который заглатывает всё и всё переваривает в товар, делает исключение для материалов, способных испортить ему пищеварение.

Долго не копаясь, я вытащил довольно неряшливый план по распродаже материальных ресурсов экс-России. Всё на стратегическом уровне, без подробностей. В центральном столбце тип рыночного мероприятия, которое маскирует раздирание добычи. Аукцион, биржевая операция, реституция, непременно ссылка на директиву ооновского генерал-губернатора или комиссара. В правой графе название фирмы, которой надо покрыть расходы на проведение «гуманитарной интервенции».