Пирамида. Ленинградский альпинизм в четырех киносценариях - Григорий И. Сидько

К сожалению, сценарий, как промежуточная форма, сейчас необходим, — хотя бы как предмет для разговора о деньгах. В результате приходится приходится подыскивать изображению какой-то литературный эквивалент, а для этого неплохо бы иметь литературные способности, которых может и не быть.

Для меня важны конкретные кадры, которые я уже вижу и которые должны вызывать определенное чувство, и без них этот фильм во многом для меня обессмыслиться. А читатель представляет все по своему, и на сегодняшний день мне пока еще трудно смириться с тем, что в моей литературе теряется одна из главных составляющих.

Тут заходят в гости Валера, Света, Куликов с Нинкой приходил… Видят, что пишу что-то, к тому же перепечатываю на машинке. Говорят: "Дай-ка почитать"? Это практически тоже самое, что и "дай что-нибудь почитать". А "дай что-нибудь почитать" — это значит в пятницу вечером отправить жену в гости, уложить детей, помыть посуду, посмотреть последние новости, постелить постель, включить над изголовьем бра, забраться под одеяло, уютно подоткнуть его со всех сторон и, наконец, имея назавтра возможность спать до полудня, раскрыть то самое, заветное, что тебе "дали почитать". И — о ужас! — этим самым заветным, желанным, вдруг оказывается нечто косноязычное — и не литература, и не кино, а какой-то малопривлекательный полуфабрикат.

Хочется, коечно, что бы прочитали даже и это. Может быть и возникнет какое-то отдаленное ощущение… Хотя я понимаю, что в такой форме к сценарию необходимо приложение в виде автора, то есть в уютной постели, помимо читателя, должен лежать и еще я сам, поминутно оправдываясь и объясняя каждую строку.

Тут, правда, тоже есть свои пределы. Недавно в очередной раз пришлось рассказывать, о чем будет фильм, и когда после долгих косноязычных блужданий и пространных отступлений удалось-таки мужественно свести всю суть будущей картины к двум предложениям, мне резонно заметили: "А стоит ли ради этого утверждения делать фильм?" Действительно, ради этого утверждения картину вряд ли стоило бы снимать.

Правда, за те пять лет, которые я осваиваю эту тему, некоторые слова все же нашлись, и мне хочется объяснить тебе, откуда что взялось, и почему все это получилось именно так, а не иначе.

"Наше путешествие в Страну Востока и лежавшее в его основе наше сообщество, наше Братство — это самое важное, единственно важное, что было в моей жизни, нечто, в сравнении с чем моя собственная личность просто ничего не значит.

Ибо ведь целью нашей была не просто Страна Востока, или, лучше сказать, наша Страна Востока было не просто страна, не географическое понятие, но она была отчизной и юностью души, она была везде и нигде, и все времена составляли в ней единство вневременного."

Конечно — тогда и фонтаны били голубые… Но что ни говори, а те отношения между людьми, которые нам довелось увидеть и ощутить на себе, и по сей день остаются для меня эталоном человеческих отношений.

Наше сообщество просуществовало полнокровно, как ты помнишь, с 69 по 82 год (в ногу с Леонидом Ильичом). И вот теперь, когда с тех пор прошло уже достаточно много лет, я подумал о том, а что, собственно, осталось у нас от того времени, кроме воспоминаний — не в глобальном смысле, а в конкретном, предметном?

Я объехал всех кого смог найти, и взял на время у каждого архивы (громко говоря), которые, как оказалось, содержатся в образцовом порядке и долго рыться в их поисках не приходится. Хочешь посмотреть — всегда под рукой.

В итоге получилось внушительное количество документов: около 1000 фотографий, еще больше слайдов, на час восьмимиллиметровых фильмов и масса всякой литературы — от стихов и посвящений до записок на дверях.

Если ты помнишь наши первые разговоры, фильм тогда задумывался еще как любительский, а это диктовало очень ограниченные возможности, которые сильно влияли на отбор материала. Не вдаваясь в подробности, скажу только, что первым делом пришлось отказаться от использования кинопленок. Потом пришлось отказаться от слайдов. Затем от всей литературы — фильм не мог быть синхронно озвучен.

В итоге пришлось отказаться и от самой идеи делать фильм любительским способом — в силу ее безумности.

Зато крупно повезло с фотографиями. Оказалось, что все эти 13 лет отображены в них, и при том качественно. Не спеша перебирать эти фотографии — одно из самых волнующих для меня занятий.

Таким образом, появилась идея взять эти фотографии за основу фильма.

Тут, однако, возникли невидимые по началу подводные камни и самый большой из них был следующий: эти фотографии так интересны и дороги для нас, потому что мы либо сами были участниками запечатленных на них событий, либо хорошо знаем людей, которые там изображены. Для постороннего же человека далеко не все фотографии будут представлять интерес. Некоторые, возможно, и будут, в силу своей самоценности, но таких фотографий — единицы. В основном же это репортажные снимки для памяти и отражают время они именно в массе, в целом.

Вот, например, та фотография (она у тебя есть), где А. с чайной чашкой в руках. У меня она вызывает массу эмоций. Во-первых, я знаю А. как человека — как он говорит, как шутит, его голос, манеру смеяться. Во-вторых, я знаю, что все это происходит на дне рождения у Н., а это тоже важная дополнительная информация. В-третьих, я знаю, что в чашке у А. вовсе не чай, а водка, и что чашка эта уже, как минимум, четвертая, и по выражению его лица примерно представляю, что там сейчас происходит, и чем все это закончится.

Человек же посторонний не знает ни А., ни Н., ни про водку — ничего. Он видит лишь изображение какого-то брюнета, сидящего на стуле с чайной чашкой в руках.

Выходит, если использовать эту фотографию, и при этом ничего не пояснять за кадром, нельзя ждать от зрителя, что он заинтересуется этим брюнетом (а так же и другими брюнетами)/ Более того, — можно с большой долей вероятности ожидать обратного эффекта.

Вызвать интерес мне кажется возможным через саму подачу материала. Конкретно: нужно использовать фотографии не как уцелевшие разрозненные факты, осколки какой-либо прошедшей жизни, а как планы некоего фильма, события которого разворачиваются прямо на наших глазах, сделанного по законам кинематографа и во всем подобного обыкновенному фильму, с той только разницей, что персонажи и предметы его