Пирамида. Ленинградский альпинизм в четырех киносценариях - Григорий И. Сидько

сменяются поколениями, люди рождаются, вырастают, женятся, рожают детей, старятся и умирают.

Так — неторопливо и незатейливо — проходит жизнь.

А со стороны, безмолвно и безучастно, наблюдает эту жизнь Ерыдаг — продолговатая красно-желтая скальная стена, высотой с километр, образовавшаяся давным-давно в складке земли.

Вершины у нее, по сути дела, нет — с трех сторон она окружена пологими травянистыми лугами и осыпными склонами, куда не составляет труда подняться барану или человеку. По старинному преданию там находится превратившееся в камень стадо, которое сторожит окаменевший пастух, сурово наказанный таким образом за какие-то свои прегрешения. Однако никто из горцев никогда не поднимался на вершину Ерыдага, чтобы убедиться в правоте или неправоте этого предания.

Жители Куруша не молятся Ерыдагу, не ставят ему земных идолов, не приносят ему жертв, не просят его защитить их от злых духов и жестоких богов.

Равнодушно взирает Ерыдаг на жизнь людей. Конечно, и у него есть какая-то своя, более долгая и неприметная жизнь, которая нет-нет, да и напомнит о себе сходом камней, или обрушившимся весенним водопадом. Но для горцев он все равно остается лишь бесполезным камнем, не способным даже укрыть их от холодных северных ветров…

•

На белом экране, как на фотобумаге, постепенно проявляются очертания огромной скальной стены, испещренной черными провалами карнизов, трещин и внутренних углов.

Внезапно, на поверхность скалы падает капля, образовав разбегающиеся по воде круги, и мы понимаем, что это лежащая в проявителе фотография.

ПЕРВЫЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС: Хреново…

ВТОРОЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС: Нормально. Главное, — видна серия этих карнизов и верхняя треть, — палец с гноящимся ногтем тычет в скопление черных пятен в углу фотографии.

Камера отъезжает. Видны тесно расставленные ванночки с химикатами, портативный фотоувеличитель, красный фонарь. Мелькают чьи-то руки.

Продолжая движение, камера выезжает из крошечной покосившейся палатки-серебрянки: вокруг камни, утренний туман. Сечет мелкий снег. Мимо идут бараны. Невдалеке стоит, опершись на посох, пастух. У его ног лежит собака.

Камера смотрит наверх: в кадр вплывает стена Ерыдага — в точности совпадающая с только что виденной на фотографии. Как бы в подтверждение ее реальности, по скалам тут же грохочет обвал.

На фоне стены появляется титр:

ЕРЫДАГ

СТАРИННАЯ ЛЕЗГИНСКАЯ ЛЕГЕНДА

Давным-давно, в конце одной весны, когда с Ерыдага стаял зимний снег и сбегавшие по его стенам ручьи успели высохнуть, а Манверды уже вывел свое стадо на самое верхнее пастбище, дорога внизу на горизонте начала необычайно сильно пылить.

Собравшиеся на годекан старцы, стоя на крыше сакли и приложив ладони к морщинистым коричневым лбам, гадали, всматриваясь вдаль, кого несет им песчаная буря.

Одна за другой показались на дороге тяжелые грузовые машины, легкие джипы и полувоенные вездеходы. На них мчались люди из далекого северного города на море. Все они были с плотно набитыми хурджунами, а некоторые и с пандурами. В мгновение ока возвели они вокруг аула множество палаточных лагерей, а старейшие из них поселились в здании школы. В тот же день, к немалому удивлению местных жителей, они опустошили сначала книжный магазин, в который горцы заходили холодными зимними вечерами, чтобы погреться возле натопленного кизяком очага, а затем и подсобный книжный сарай, наглухо заколоченный вот уже несколько лет.

Со следующего утра все они начали ходить к Ерыдагу и долго бродили там, рассматривая его в бинокли, фотографируя, зарисовывая в альбомы и делая какие-то пометки в своих блокнотах. К вечеру они возвращались в аул, наспех ели привезенную с собой быстрорастворимую еду и до ночи печатали что-то на портативных пишущих машинках. Потом ставили на листах разнообразные печати и сносили все эти бумаги к зданию школы. Жившие в школе старейшины сортировали эти бумаги по многочисленным папкам и на больших листах ватмана вычерчивали толстыми разноцветными фломастерами графики и диаграммы.

Так прошла неделя.

И вот однажды, ранним утром, когда на пастбищах еще лежала ночная мгла, и только первые отары начали сниматься с насиженных кушанов, прозвучал громкий, эхом отразившийся в ущельях выстрел, и яркая зеленая ракета, взлетев в темное небо, медленно и плавно опустилась за дальнюю гряду.

Десять групп, по шесть джигитов в каждой, с хурджунами за плечами, сорвались с небольшой поляны и бегом устремились вниз, в глубину ущелья, в сторону расположенного на противоположной стороне Ерыдага. Вскоре они скрылись в тумане.

Когда взошло солнце, оставшиеся люди установили на площади перед школой подзорные трубы и телескопы на штативах, устремили в небо антенны радиостанций и расселись вокруг на раскладных креслах.

Тут начала портиться погода и Ерыдаг скрылся в облаках. Пролился дождь и люди натянули большие тенты над своими приборами и раскрыли зонтики над головами. Время от времени они включали свои рации и кричали в них, широко размахивая руками. Когда в облаках появлялись просветы, они приникали к своим телескопам и что-то горячо обсуждали между собой.

Первую половину дня горцы с любопытством ходили вокруг. Наконец, старейший из них, через учителя, попросил разрешения посмотреть в трубу. Прильнув к окуляру, он увидел крошечных людей, ползущих вверх по стене Ерыдага. Потрясенный, он рассказал об этом остальным жителям аула, но никто ему не поверил.

Потом небо очистилось, и другие горцы тоже захотели посмотреть в оптику, и всем дали посмотреть, и все они смотрели в бинокли, трубы и телескопы и видели людей, поднимающихся на плато по стене Ерыдага. Но тут снова все затянуло тучами и горцы пошли по домам, недоуменно восклицая и бурно жестикулируя.

А на следующее утро на площади перед школой возник переполох и несколько человек убежали в сторону Ерыдага и вскоре вернулись, неся перебинтованного с головы до ног человека. Они положили его в отдельную палатку и один из приезжих начал его лечить.

Так горцы узнали о докторе. Они бесконечным потоком стали тянуться к нему и, обращаясь через учителя, просили помочь им в их разнообразных болезнях и доктор давал им всем лекарства и всех их вылечил. А хромого Аллаха-кюли, у которого с десяти лет не сгибалась нога, он положил на землю, воткнул ему в тело иголки и через сорок минут случилось чудо — Аллах-кюли встал, как ни в чем не бывало, и побежал по склону, как молодой тур. И тогда в ауле начался праздник, потому что Аллах-кюли зарезал многих баранов и вынес много кувшинов с пенистой бузой и все горцы и горянки и жители северного города танцевали лезгинку и до глубокой ночи раздавались звуки зурны, глухие удары барабанов, дружные хлопки в ладоши и гортанные выкрики. А северные гости распевали под пандуры песни своего народного