Absoluta. Совесть и принципы - Катерина Бэлл

ударил парня по лицу со всей силы. Когда Девидсон оказался лежащим на спине, Бернард не оставил ему никакой возможности ответить: он прыгнул на него сверху и начал неистово избивать. В конце концов, разбив лицо Кана в кровь, он взял его за вороты пальто и прокричал: — Там твоя сестра!

— Неправда… — отрицая происходящее, выпалил Девидсон. И эту панику на его лице сложно было не заметить. Он вдруг из агрессивного пса превратился в беспомощного котёнка посреди дороги, где проезжают на всей скорости машины. Кан не понимал, как это случилось. — Как ты её туда пустил?! — придя в себя и озверев от злости, он ударил Мортема коленом в пах, а потом поднялся на ноги и начал избивать его ногами.

В очередной раз, когда Кандеон только замахнулся, Изольда резко схватила его за руку и повернула к себе.

— Этим ты ничего не исправишь! — крикнула она ему в лицо. — Останови чёртов огонь!

— Я не могу… — помотал головой Кан, и в его глазах застыли слёзы. Они все молча повернули головы к горящему зданию. Несколько минут они просто молчали. Но потом Лейденшафт взяла себя в руки и снова начала шептать заклинания.

— Да к чёрту! — Мортем отплевнул кровь изо рта и побежал в дом.

Ему навстречу вываливались запыхавшиеся люди, которые с трудом стояли на ногах. К ним немедленно подбегали спасатели, чтобы оказать первую помощь. И за их спинами Бернард увидел Деми. Она еле перебирала ногами, неся на руках ребёнка-дошкольника. У самого порога отец мальчика схватил ребёнка, что-то шепча девушке.

На ватных ногах Бернард приближался к Уайт. И когда она его увидела, девушка заплакала и кинулась ему на шею из горящего дома.

Мортем схватил её, поднял над землёй и обнял так крепко, как мог.

— Какая ты умница, боги, какая ты умница, — шептал он ей в волосы, даже не рассчитывая на то, что она его сейчас слышит.

— Ну вот. Все в сборе, — непонятно как, но Кан протолкнулся через всех людей вокруг и положил руки на плечи Деми и Берна.

Глава XXX. Давайте поговорим о Мортеме

Вы знали, что мир полон удивительных людей?

Одним из таких, — хоть он этого и не знал, — был Бернард Мортем.

У него было много удивительных, западающих в душу качеств. Но хватит перечислить всего несколько, чтобы все поняли, почему он считался удивительным.

Во-первых, он был странно, даже страшно красив. В его внешности было что-то такое, что неизменно цепляло всех, кто его видел, даже пусть мельком. Бернард всегда выглядел безупречно, и, наверняка, знал это. И иногда в собственных интересах, конечно, этим пользовался.

Во-вторых, его самоуверенность и наглость. Эта лёгкая развязность, граничащая с аристократичной изысканностью… Так тонко, так просто, так красиво. Всё это было так очаровательно, хоть и выводило людей из себя. И это тоже Бернард, наверное, знал. И знал, что ему эти качества обязательно простят.

В-третьих, улыбка Мортема. Когда он вел себя как последняя свинья, о чём сказано выше, он умудрялся правильно улыбаться. Улыбаться так, что любой обомлеет и — нет-нет, — да улыбнётся в ответ. Потом этот человек, конечно, на себя разозлится за то, что быстро простил этого засранца, но всё равно перестанет злиться: и на себя, и на него…

В-четвёртых, никто — абсолютно никто — не оставался равнодушным к этому парню. Его либо любили, либо ненавидели. Хотя, по правде сказать, все, кто знал его достаточно хорошо, испытывали к нему одновременно оба этих чувства. Но Бернард всегда знал, что, если люди остаются рядом с ним несмотря ни на что, значит, они всё же больше любят, чем ненавидят.

Да, Бернард Мортем был необыкновенно удивительным человеком. Но, к сожалению, он этого не знал… Догадывался. И ему много раз про всё это говорили. Но сам он этого всего не знал; не понимал. Так же, как и не понимал: почему он до сих пор жив? После всего, что он сделал, — как ему удалось избежать смерти и вечного ада?

Поэтому-то он был страшно удивлён, когда, только придя в сознание, увидел перед собой Геллу. Он не увидел в её взгляде ничего, кроме глубокого разочарования. Как только женщина поняла, что её ребёнок пришёл в себя, она поднялась с корточек и отошла назад на пару шагов. Сложив руки на груди, Гелла Мортем склонила голову на бок, ещё раз внимательно изучая лицо своего сына. Ей показалось, что в нём что-то неуловимо изменилось, но сколько она ни всматривалась, Гелла не могла понять, что именно.

Бернард тоже не сводил с неё глаз. Он вообще редко с ней виделся, пока рос, но лицо своей матери никто и никогда не забывает. И сейчас Мортем смотрел на неё, как смотрел всегда: не веря своим глазам. Только раньше, в детстве, он радовался каждому её появлению, хоть Гелла всегда и была холодна с ним и отстранённа. Теперь же ни о какой радости и речи не шло. Ничего, кроме презрения, не отозвалось в его сердце на эту женщину.

— Ну? И зачем ты здесь? — спустя пару минут молчания спросил Бернард.

— Пришла посмотреть на своего единственного ребёнка, разумеется, — пожала плечами Гелла. — Жаль только, что при таких обстоятельствах.

Она обвела взглядом решётки, закрывающие Мортема от неё. Она сама их воздвигла посреди комнаты — от стены до стены, — как только её сына принесли на этот чердак. Бернард проследил за её взглядом.

— Они подпалят мою плоть, если я дотронусь, да? — быстро сообразил он. Гелла медленно кивнула. Бернард не удивился. Он помнил фокусы своей матушки и знал, на что она всегда была способна. Конечно, он никогда не думал, что она применит эти штуки против него, но и уверенным в обратном тоже никогда не был.

Бернард сел на полу, поджал ноги в коленях и откинулся спиной на какой-то ящик.

— Где Уайт?

— О, не беспокойся, она со своим братом. Уж кому-кому, а ей точно ничего не грозит… — лучезарно улыбнулась женщина. Хотя в её выражении лица чётко читалось пугающее безумие демона. — Чего не скажешь о тебе, дорогой.

— Уж лучше погибнуть, чем остаться с Каном наедине, — фыркнул Мортем.

Гелла покачала головой и цокнула языком.

Она приблизилась к решёткам, заглядывая прямо в глаза молодого мужчины. С годами её злость на него никуда не делась, а только крепла у неё внутри.

— Ты — моё самое большое разочарование в жизни… — прошептала женщина, вкладывая в свои слова всё презрение, на какое только была способна.

— Не смотря