Черный ксеноархеолог - Юрий Валерьевич Максимов

меня была семья. И там бы я не был изгоем. Сейчас я так, конечно, не думаю, – быстро проговорил Келли, с опаской глянув на меня. – Просто в детстве иногда… ну, знаешь, глупости порой приходят в голову. А так я, конечно, истинный патриот Федерации и глубоко дорожу своей принадлежностью к ней!

Въевшийся с детства страх проявился в Келли, даже несмотря на опьянение. Странно было это видеть. Как будто я могу донести на него кому-то!

– Ты действительно их не помнишь?

– Родителей? Как тебе сказать… В детстве я часто пытался вспомнить. Иногда мне казалось, что я помню запах мамы, помню свет, струившийся сквозь ее волосы, и какое-то теплое ощущение, когда лежу у нее на руках. Но сейчас мне кажется, что я сам все это придумал. Так бывает, когда что-то очень хочешь вспомнить и мозг создает воспоминания.

– Да. Это называется конфабуляция.

Келли широко улыбнулся и пихнул меня в плечо:

– Ого! Да ты умный парень! Знаешь умное слово! А слово «рекуператор» знаешь?

– Нет.

– А я знаю.

– Выходит, ты тоже умный парень.

– Ну надо же! Ты впервые признал это! – Он засмеялся.

– Слушай, а они ведь до сих пор живы, там, на Луне, – вдруг сообразил я. – И ты не можешь с ними связаться?

– Нет, конечно. Во-первых, я не знаю их имен. А во-вторых, даже если бы узнал, туда просто так не позвонишь и не напишешь. Ближе всего я к ним оказался во время экспедиции в Солнечную систему за тем марсоходом. Мы высадились на Марс, когда он был на самом большом удалении от Земли. В четырехстах миллионах километров. Карантин начинается с трехсот миллионов. Но через приборы я мог разглядеть Луну. Просто как светлую точку, и все же…

– Круто! Ты смотрел на них! Может быть, они как раз в это время смотрели на небо и думали о тебе!

– Да. – Келли поднял удивленный взгляд. – Ты понимаешь! Я думал, никто этого не поймет, но ты понял. Спасибо, Серега!

Он подсел ближе и, понизив голос, сказал:

– Я потому и уединяюсь в этот день. Мне ничего не известно о родителях, но, думаю, в этот день они вспоминают обо мне. Тоже как-то отмечают. По крайней мере, мама. И я, когда сижу один и вспоминаю о них… как будто в каком-то смысле мы вместе отмечаем, понимаешь? Конечно, это глупо звучит…

Он отстранился, смутившись.

– Совсем не глупо. Вполне логично. Разумеется, они вспоминают. Прямо сейчас.

– Спасибо! – Он сделал еще глоток и вдруг признался, протянув мне бутылку: – Я легко схожусь с людьми и у меня много друзей-приятелей в разных местах. Но ты, Серега, мой единственный настоящий друг.

– Ты тоже, – смущенно ответил я и допил остатки самогона.

– Ладно, давай о чем-нибудь другом поговорим, – попросил Келли. – А то воспоминания о детстве навевают тоску.

У меня была одна тема, которая весьма беспокоила, но на трезвую голову я не решался ее обсудить. Теперь решился:

– Что мы будем делать, когда прилетим на Капири? Ну, в смысле, я помню про «залечь на дно и кинуть сообщение Боссу, что нам очень жаль». А дальше что? Допустим, Босс не простит нас. Что тогда? А если простит, то на каких условиях?

– Будем реагировать по ситуации.

– Не очень похоже на план.

– Планы не всегда полезны. На самом деле чем меньше ты готовишься к будущему, тем лучше оказываешься к нему подготовлен.

– Да неужели?

– Ну вот подготовишь ты план. А все – р-раз! – и пошло не по плану! И ты вместо того, чтобы оперативно реагировать, психуешь и рефлексируешь: а как же мой прекрасный план? Без плана и конкретных ожиданий ты более гибок к любому развитию событий.

– Допустим, – ответил я. – Однако кое-что надо все-таки определить. Я не отдам ему Иши.

– Согласен. Иши нельзя отдавать. Он не товар.

– Когда-нибудь мы представим Иши человечеству. Когда это будет безопасно и когда он сам захочет. Но на Капири его однозначно надо скрывать. И не только от Босса. От всех.

Мы еще долго сидели и много чего обсудили. Нашли решение всех мировых проблем, а затем придумали новые. Не обошлось без обсуждения Лиры, но этим я не горжусь, так что, пожалуй, не стану пересказывать.

А Лира вся ушла в заботу о неккарце, как я уже упоминал. И единственное, что ее огорчало, так это явное нежелание Иши рассказывать о своем народе, языке, технологиях и так далее. Это и меня, признаться, обескураживало. Я не ожидал, что он так быстро выучит наш язык, предполагал, что это займет много времени и вообще, возможно, это нам придется учить его язык. Но когда коммуникация будет налажена, я считал, что, конечно же, неккарец ответит на тысячи вопросов, которые у меня накопились за время изучения его цивилизации.

Но не тут-то было! Он с огромным энтузиазмом изучал все человеческое, однако на вопросы отвечал неохотно, зачастую уходил от них: «Простите, я уже не помню»; «Этого я не знаю»; «В данной сфере не разбираюсь»; «А это у нас было примерно как и у вас».

Мы понимали, что нужно дать гостю время познакомиться с нами получше, и не давили на него. Из речи неккарца, по мере того как он осваивался, все больше уходила испуганно-осторожная манера, и все чаще он говорил с нами как с равными. Думаю, влияние Келли и земных фильмов здесь было определяющим.

Я же с гордостью могу сказать, что открыл Иши мир музыки. Оказывается, у неккарцев ее совсем не было. Он был потрясен и заворожен, с утра до вечера слушая мою коллекцию и даже разучивая наиболее понравившиеся песни. Но Лира и тут умудрялась найти, о чем переживать.

Как-то вечером в дверь моей каюты позвонили. Пришлось одеться, открыть. В коридоре стояла хмурая ксенобиолог.

– Пойдем, я хочу, чтобы ты это увидел, – сказала она и решительно зашагала по коридору.

Мне осталось только последовать за ней. Я догадался, что мы направляемся к каюте Иши. Когда мы подошли, стало слышно, что внутри звучит песня. Довольно громко. Нетрудно было разобрать слова, поющиеся на унылый мотив:

Ах, барин-барин, добрый барин,

Уж скоро год, как я терплю,

А нехристь староста татарин

Меня журит, а я терплю.

Лира при этом смотрела на меня так, будто я должен что-то по этому поводу понимать, но я не понимал. Пришлось спросить:

– И в чем проблема?

– Он слушает все время какой-то депрессивный бред.

– Это вообще-то русская народная песня.

– Ну да, и я о том же. В прошлый раз, когда я