Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И. Бобрикова - Михаил Михайлович Бородкин

то время, когда стоял перед Гельсингфорсским ратгаузским судом, вызванный в качестве свидетеля по этому позорному делу. Те оскорбительные обвинения и инсинуации, которыми так осыпали не только обвиняемого, но и одного неявившегося в суд свидетеля, заставили меня краснеть за мой народ, смотревший равнодушно и, по-видимому, отчасти с злорадством на это зрелище, я краснел также за наше судоустройство, допустившее подобное зрелище. Ясно сознавал я тогда справедливость слов г. Немо (бывшего финляндского сенатора) об упадке нравов».

Жалобы русских жителей на отказ в правосудии были очень часты. Судьи слишком явно поддавались неприязненному настроению против русских и слишком явно переходили к репрессалиям по отношению к ним, в возмездие за объединительное направление политики Империи. Описав один случай вопиющей несправедливости, и именно дело полковника Ш., Николай Иванович прибавил: «суд не только отверг справедливую претензию; но и вдоволь насмеялся над претендентом... Просто сердце ноет, видя такую лицеприятную неправду, насмешку над правосудием. Край совсем запущен». Изведав по многолетнему опыту свойство финляндского суда, русские в последнее время избегали искать в нем защиты и справедливости. Русская власть в крае не раз задумывалась, когда ей надлежало передать то или иное дело с политическим оттенком местному суду. Она не сомневалась, что сенат решит его правильно, но прежде, чем дело дойдет до сената, оно может представить случай для «всевозможных издевательств над правительством и его органами». А если судьи забыли свои высокие обязанности и не судят по совести и доброму разумению законов, то, очевидно, страна лишена суда и народ развращается. Заседания судов в период смуты превратились в недостойные зрелища для уличной толпы.

Зло было, конечно, замечено. В самое нужное время, не оказалось надежного суда для поддержания порядка. «Описанные безобразия, — сообщал Н. И. Бобриков, — указывают на необходимость усовершенствования местного судоустройства и судопроизводства». Нельзя было страну оставить без достойного суда, и генерал-губернатор обдумывал новую реформу, желая положить в основу ее высокие и чистые принципы судебных уставов 1864 г. Опыт подобной реформы имелся в Прибалтийском крае и удался блестяще. Но на очереди стояли уже другие преобразования огромной важности, почему «возбуждать вопрос о преобразовании суда, едва ли теперь своевременно, — отвечал В. К. Плеве, — следует подождать год или два»...

Необходимость нового судоустройства и судопроизводства рассматривалась неоднократно в печати, причем предлагалось изъять русских людей, служащих в Финляндии, из ведения местного суда. «Подобно тому, как римский гражданин всегда судился только своим судом, следовало бы предоставить русскому гражданину на всем пространстве Империи судиться тем своим прекрасным судом, который он высоко ценит и которому он вполне доверяет». Сами финляндцы давно уже сознали необходимость нового суда и с этой целью учредили комиссию (Вреде), но вопрос не подвигался вперед, несмотря на то, что еще в 1897 г. Высочайшая резолюция гласила: «Надо поторопить».

Тем более приходилось сожалеть об указанной медленности, что Финляндия приобрела уже очень хорошее новое Уголовное Уложение, с простой карательной системой. Это Уложение некоторыми своими частями ставилось в зависимость от судебной практики. В Уложении отсутствуют, например, теоретические определения и формулировки общих понятий, составляющие предмет научной разработки. Текст Уложения дает лишь правила, подлежащие практическому применению, но установление общих юридических понятий предоставляется вполне теории и судебной практике.

Н. И. Бобриков, преклоняясь перед высоким назначением суда, четыре года не вмешивался в его область; но, наконец, факты убедили его, что суд в Финляндии совершенно не отвечает своей цели, вследствие политиканства его главных жрецов. Нужно было пресечь зло, чтобы спасти население от окончательного развращения. Мера взыскания была придумана. Высочайшее постановление от 1 (14) августа 1902 г. распространило временно на чинов судебного ведомства действие положения о порядке удаления от службы чинов административного ведомства. Дела эти подлежали однако решению не одного генерал-губернатора, а рассмотрению судебного департамента сената, следовательно, обставлены были известной процедурой и проходили через финляндские руки. Начало несменяемости судей не было отменено. Правильный ход государственной деятельности потребовал лишь временного его ограничения. Терпеть политику в местном суде нельзя было. Суд есть меч власти в мирное время, и он не может преследовать иных целей, кроме целей поддержания законного порядка и пресечения всякого уклонения от требований закона.

Смуты последнего времени в крае лучше всяких теоретических рассуждений показали, насколько назрела необходимость в законе 1-го августа. Часть чиновников и судей Финляндии признали прямой своей обязанностью стать в оппозицию русским государственно-объединительным мероприятиям и тормозить их всеми находившимися в их распоряжении средствами. Во всех подобных случаях широко злоупотребляли началом несменяемости, почему необходимо было покарать зло соответствующим законодательным актом. «Финляндская Газета» очень кстати напомнила по этому поводу закон о приостановке на год несменяемости судей во Франции, внесенный в парламент никем иным, как Гамбегтой. Бонапартистские судьи, пользуясь несменяемостью, задумали противодействовать республиканскому правительству своими приговорами. Так как они занялись политикой и государству грозила опасность, то действие закона о несменяемости судей было на время приостановлено и суды очищены от вредного элемента.

В начале 1905 г. полная несменяемость финляндских судей была восстановлена. Русское правительство не желало, чтобы над ними долго тяготел закон, вызванный крайнею необходимостью. Их положение было облегчено. Но судьи не исправилась. Храм суда продолжал оставаться местом самого необузданного политиканства, неотличимого от открытого издевательства над законнейшими требованиями русского правительства. В Гельсингфорсском ратгаузском суде рассматривалось, например, дело об убийстве прокурора сената Ионсона (Сойсалон-Сойнинена). Защитник подсудимого Хогенталя прочел обширную записку, в которой позорил бывшего генерал-губернатора, весь сенат и прокурора сената, возвеличивая в то же время убийцу, как народного героя. Генерал-адъютант Бобриков и статс-секретарь Плеве представлены защитником злейшими «врагами» Финляндии. Они произвели в крае «революцию», «государственный переворот», от которого «можно и должно защищаться всевозможными способами». «Режим Бобрикова был направлен к уничтожению Финляндии в государственном и национальном смысле». Он желал денационализировать молодежь и надеялся обрусить широкие слои народа. Н. И. Бобриков провинился, между прочим, даже в том, что, добившись исполнения призыва 1904 г., «содействовал озлоблению финляндских революционеров партии активного сопротивления». Защитник дошел до того, что открыто доказывал законность неповиновения властям. Он обвинял бывшего генерал-губернатора в том, что он уставом о воинской повинности вызвал сопротивление; он обвинял сенат в том, что тот подчинился государственному перевороту; он корил убитого прокурора сената Ионсона за то, что тот «не отстаивал народного правосознания» и служил проводником для финляндских «врагов». Защитник в своей записке развивал теорию финляндской государственности, рассматривал положение дела в Финляндии с международной точки зрения, критиковал всех деятелей, над всем и вся произносил свой резкий приговор. Он представил суду обзор главнейших реформ бобриковского времени, негодовал на