Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И. Бобрикова - Михаил Михайлович Бородкин

Финляндский морской устав, в прямую противоположность русскому уставу, устанавливает строгую обособленность Финляндии от Империи.

С таким положением русских на собственной их окраине не мог, конечно, примириться генерал-губернатор Н. И. Бобриков. Он стремился к объединению, что в известных случаях означало желание достигнуть уравнения прав русских с правами финляндцев.

Первая попытка Н. И. Бобрикова по уравнении судовых прав не встретила поддержки со стороны финляндского сената. Но раз внимание Н. И. Бобрикова было остановлено на этом вопросе, он не оставил бы дела, не достигнув какого-либо положительного результата.

Особенности финляндского судопроизводства давно уже обращали на себя внимание. Господствующая в ней теория формальных улик не предоставляет судьям права решать дела по их внутреннему убеждению, а ставит приговоры финляндских судов в зависимость от ряда внешних условий. В суде отыскивается формальная правда и судья превращается в простого счетчика, складывающего и вычитающего доказательства pro и contra, по числу наличных свидетелей. Показания двух согласных свидетелей дают полное доказательство. Хозяевами в предварительном расследовании дела являются полиция и фискалы. Свидетельские показания, во время разбора дела в суде, записываются секретарем, но не читаются и не подписываются свидетелями. Сборника или свода, подобного Судебным Уставам, Финляндия не имеет, а процессуальные положения, без строгой системы, разбросаны в шведском Уложении 1734 г. с последовавшими к нему прибавлениями.

Местные суды совершенно не удовлетворяют современным условиям и требованиям жизни. В 62 герадсгефдингских участках, на которые разделена Финляндия, правосудие отправляется только два раза в год, в остальное время население сельских местностей правосудием не пользуется, за отсутствием в участках судебного органа. Обжалование в высшие инстанции дорого стоит и обставлено разными формальностями, почему оно доступно преимущественно людям состоятельным и привилегированным, имеющим возможность прибегать к помощи адвокатов, без которых вообще крайне затруднительно вести дело в финляндских судах.

Избирателями судей являются имущественные классы, с которыми бургомистры и ратманы судов стоят в слишком близких отношениях. В сельских местностях суд находится в зависимости от ленсмана вследствие того, что он должен выдавать свидетельство о том, что протоколы в течении трех месяцев после окончания сессии суда вручены тяжущимся. Кроме того, сам ленсман часто выступает адвокатом тяжущихся. Окружные судьи сами почти не исполняют своих обязанностей: их заменяют молодые и неопытные помощники.

Известно затем, что суды края вообще находятся под большим воздействием адвокатуры, прессы и особенно событий политического характера. С несовершенной формальной системой суда возможно было бы еще примириться, так как разумно применяемая она не затруднила бы особенно отправления правосудия; но ужасной она является в тех случаях, когда судьи склонны к неправосудию, к партийности или политиканству. При всех своих недочетах финляндские суды могли бы еще сносно функционировать, если бы личный состав их оказался отборно-хорошим. Технические недочеты исправляются относительно легко, но иное дело, если дух суда, дух судьи неудовлетворительны.

К сожалению, в этих последних отношениях финляндские судьи далеко не безупречны. В смутный период судьи не стояли на высоте своего почетного звания и отдались политике, совершенно забыв о своем священном назначении.

В феврале 1902 года финляндский сенат, основываясь на Высочайше утвержденном уставе о воинской повинности 1901 года, предписал абоскому гофгерихту представить списки лиц, состоящих на службе и потому подлежащих освобождению от призыва. Гофгерихт отказался исполнить и закон, и предписание сената на том основании, что устав о воинской повинности неправильно издан. Этим дан был сигнал из судейской среды к неисполнению нового закона. Население могло только порадоваться такому указанию.

За гофгерихтом потянулись ратгаузские суды. В Выборге (в 1902 г.) привлекли к суду нескольких лиц, уклонившихся от призыва. До рассмотрения дела, фискал сказал им, чтобы они не беспокоились за свою участь, так как поступили правильно, уклонившись от незаконного призыва. «Будьте уверены, что суд с вас не взыщет». И действительно, суд мотивировал свою резолюцию так: финских войск не существует, устав о воинской повинности 1878 г. отменен, а устав 1901 г. не прошел через сейм, почему не имеет силы закона, а потому в неявке к призыву нарушения не усматривается и все привлеченные освобождаются от всякой ответственности.

Удивляться такому поведению низшего суда в Финляндии почти не приходится, если вспомнить, что представители на сейме и в печати (например, профессор Вреде и барон фон-Борн) проповедовали, начиная с 1897 г., что каждый судья в крае имеет право не исполнять закона, если, по его личному мнению, закон этот издан не в надлежащем порядке. Против такой несообразной теории возражали в свое время видные деятели края (Монтгомери, фон-Гартман и др.), но, к сожалению, не открыто, а в частных письмах к лицам, измыслившим указанный способ сопротивления. Фон-Гартман писал, что он ни в каком случае не «признает права судей входить в обсуждение закономерности финского закона». Но почва в Финляндии была уже особенно восприимчива ко всякого рода софизмам и толкованиям, лишь бы они были направлены против русских мероприятий. Местные судьи охотно приняли на себя роль верховных оценщиков действий правительства и, оставив отправление своей юридической обязанности, перешли к грубейшему и открытому политиканству.

Представители шведоманской и младофинской партии привлекли (в 1901 г.) престарелого главу старофенноманов Ирье-Коскинена за ложный донос и клевету. В разговоре с полицейским чиновником, Ирье-Коскинен выразил подозрение, что уличные скандалы «мрака» и «света» были устроены, — как дошло до его сведения, — «по проискам одной клики, состоявшей из доктора Лилле, Циллиакуса, Хагельстама, Кастрена, Эркко и еще одного лица». Затем Коскинен спросил: «обнаружено ли дознанием, что именно эти лица были устроителями беспорядков»? Этот полицейский протокол попал в руки Лилле и названные в нем лица привлекли Коскинена за ложный донос и клевету. В суде дело приняло оттенок исключительно политического скандала. Предмет обвинения был почти забыт и речь адвоката Кастрена вся построена была на следующем: «Было время, когда барон Ирье-Коскинен сражался на стороне светлых сил, когда он боролся за освобождение и право финского народа. Тогда вокруг него собиралось много молодых людей... Для характеристики новых времен достаточно напомнить опубликование февральского манифеста, протест против прокурора и открытое письмо Ирье-Коскинена, напечатанное в «Uusi Suometar». Он забыл о мрачных тучах, заволокших наш край, забыл об опасности для нас правила «разделяй и властвуй» и хотел зажечь факел раздора! Он унизился до роли политического доносчика!»... Подобная речь была допущена и выслушана судом. Во время разбора дела, в присутствии судей, Ирье-Коскинену наносились личные оскорбления...

Правосудие отдано было в распоряжение агитации и политики. Профессор Даниельсон, коснувшись суда над Ирье-Коскиненом, писал: «лучше даже не называть, какими способами оно велось. Я редко когда чувствовал себя настолько подавленным, как в