Вилла в Италии - Элизабет Эдмонсон

— Я думаю, без фонаря нам не обойтись. — Джордж поспешил в дом, а трое остальных остались ждать у двери, робко заглядывая в царившую там темноту.

Через несколько минут Хельзингер вернулся с надежным фонарем в руках.

Наследники очутились в подобии прихожей, прохладной после наружного тепла. Пол был вымощен каменными плитами, свет проникал туда.

— На нижнем этаже нет окон. Только вон те узкие прорези в каменной кладке, — осмотрелась Марджори.

— Думаю, на нижнем этаже держали скот, — предположил Джордж, — а выше — сено.

Из прихожей вели две двери: одна совсем маленькая, а вторая — побольше, заключенная в арку. Свифт открыла меньшую, ученый услужливо посветил туда фонарем. Вверх по стене тянулась каменная лестница с железными коваными перилами. Она вела на расположенную выше галерею.

— Давайте сначала посмотрим, что в нижней части башни, — предложила Делия.

На двери по левую руку было большое круглое железное кольцо, за которое она взялась обеими руками и повернула. Двери распахнулись, и Воэн едва не ухнула головой вниз по трем ступеням, уходившим в темноту.

Тонкие лучи света, проникающие сквозь расположенные высоко на стене щели, едва-едва освещали обширное пустое пространство.

Луч фонаря размеренно двигался по полу, который оказался покрыт красивыми изразцами, составляющими прихотливый узор. Эти плитки были выложены в форме спирали, которая завершалась в центре узором в виде звезды.

— Нет ли здесь подземной темницы с люком? — спросил Уайлд.

— Как знать? — отозвался Джордж. Медленно поворачиваясь, он стал методично обводить фонарем каждый участок стены.

Все замерли, потрясенные.

Со стен на них воззрились глаза, фигуры нарисованных людей казались живыми, зыбкие беспредметные тени пугали, кровавые языки пламени трепетали. Фигуры были выписаны ярко и реалистично, вокруг падали горящие самолеты, пылали дома, и голодные изможденные лица безнадежно глядели сквозь бесчеловечные заборы из колючей проволоки. Страшные образы теснили и окружали Делию, поглощали, и ей показалось, будто кто-то сильно ударил ее под дых.

Из темноты опасливо донесся настороженный голос Люциуса:

— Это какой-то коллаж.

— Это ад, — бросила Марджори.

— Лишь очень возбужденный ум нашел бы уместным покрыть стены такими картинами, — потрясенно произнес Джордж.

Луч от его фонаря осветил грибовидное облако, от которого на всю высоту стены поднимался гигантский столб дыма. У основания атомного гриба торчали ребра испепеленного города.

— Хиросима, — догадалась Марджори. Джордж потушил фонарь.

— Я не хочу смотреть на это, — донесся из наступившей тьмы его голос.

— Дайте мне фонарь, — попросила писательница.

Она направила луч на ту часть стены, что была густо усеяна образами из кошмаров, где с призрачных, гротескных и жутких лиц страшно и пронзительно смотрели исполненные страдания глаза.

— «Ночной кошмар» Фюзели, — прокомментировал Люциус. Фонарь высветил известную жуткую картину — с инкубом, взгромоздившимся на грудь распростертой в беспамятстве женщины, и проступающей из мрака безглазой лошадиной головой. А луч перемещался дальше, выхватывая кадры из фильмов ужасов: перекошенные страхом лица, уродливые твари, выползающие из омерзительной слизи, мертвая голая Офелия, запутавшаяся в зеленых водорослях…

— Ад, который мы носим в головах, — пояснила Марджори.

— Все мы, в сущности, обречены, — произнесла Делия, стараясь, чтобы это прозвучало не так беспросветно, как то, что она испытывала. Может ли человек в таком месте испытывать что-либо, кроме мрака и ужаса? Что за извращенный ум имела Беатриче Маласпина, коль скоро создала все это. Если, конечно, это создала она.

В унисон ее мыслям прозвучал голос Люциуса:

— Если все это дело рук старушки, то ей не мешало бы провериться.

Свифт обрушилась на него, мгновенно направив луч фонаря ему в лицо:

— Не смейте о ней так говорить! Она не старушка! У нее есть имя — Беатриче Маласпина! Разве вы не способны сразу определить художника, когда его видите?

— Спасибо за напоминание, способен, и даже лучше, чем вы можете вообразить. Но это… просто отвратительно.

— Это тьма, которая царит в наших душах, — произнес Джордж, слабо и глухо, словно издалека, и с бесконечной печалью в голосе. — Поистине Беатриче Маласпина понимала, что это такое.

— Более чем, — согласилась Марджори и осветила серию рисунков, фигуры на которых были снабжены репликами в белых кружочках.

— Это же комикс, — удивился Люциус, следуя взглядом за картинками в порядке их расположения, отчего ему в конце концов пришлось наклониться к самому полу. — Посмотрите, этот римлянин в тоге и стальной каске, вероятно, символизирует Вергилия, а человек в средневековой одежде — Данте.

— Почему Вергилия?

— Потому что Вергилий был гидом Данте по Аду. Вот рысь, лев и волчица, которых Данте встречает у входа; они олицетворяют сладострастие, гордыню и корыстолюбие. Потом два пола спускаются и проходят по всем кругам Ада.

— А зачем каска?

— Привязывает Вергилия и всю поэму к двадцатому веку, надо полагать. — Марджори опустилась на колени рядом с Люциусом и указала на картинки: — Вот это первый круг Ада, так называемый Лимб, куда Данте поместил добродетельных язычников — тех, что родились еще до Христа и потому были лишены искупления грехов Иисусом.

— О Боже, смотрите! — воскликнул американец, уставившись на несколько заключительных рисунков.

Делия присела рядом с ним.

— В самом сердце Ада, — уточнил он.

— Где Данте расположил предателей, — ввернула Марджори. — И, среди прочих, Брута.

— Да я не об этом! Взгляните сами. Вот где все это принимает персональный характер!

Включенный на полную мощность фонарь выхватил из темноты группу расположенных особняком картинок. Тут не было похожих на карикатуры фигур, живописующих последние круги Ада, — их место занимали четыре фотографии.

— Это же я! — вырвался у Делии полный изумления возглас. И верно, это была она, почти неузнаваемая, запечатленная кем-то на пленке, сама того не ведая. А за ней виднелись улыбающиеся лица жениха с невестой — Тео и Фелисити. Тут же была и ее мать, глядящая на Ричи, который стоял рядом с Джессикой; та же, напротив, от него отвернулась. И на все это взирал с выражением суровой задумчивости ее отец.

Марджори тоже увидела свой фотопортрет. Его сделал кто-то в тот день, когда она выписалась из больницы и в каждой черте лица застыло несчастье. Под снимком не было подписи, но она могла бы добавить недостающий текст сама: «Знаменитая писательница Марджори Флетчер покидает больницу Святого Георгия, куда попала после несчастного случая, едва не окончившегося фатально».