Лже-Нерон. Иеффай и его дочь - Лион Фейхтвангер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Христиан Междуречья Кнопс не позволял убивать в большом числе. Он приберегал их для агитационных целей. Он хотел устроить на глазах всего света громкий, эффектный процесс против них. На суде он намерен был доказать, что узурпатор Тит и его чиновники заключили против добрых, честных сирийцев заговор, непревзойденный по своей подлости, чтобы отомстить им за верность законному их господину, цезарю Нерону.
Высокомерная прихоть ввела Кнопса в искушение: он решил приберечь для процесса Иоанна с Патмоса. Актера он терпеть не мог. Не нужно было презрительных высказываний Иоанна о Теренции, чтобы восстановить против него Кнопса. Кнопса раздражало все в Иоанне – его натура, его голос, его лицо, его христианство. Он хотел заполучить его в руки, играть им, измываться над ним. Он дал задание одному из отрядов «Мстителей Нерона» во что бы то ни стало доставить к нему этого человека целым и невредимым.
Ночью посланцы Кнопса ворвались в жилище Иоанна. С самим жилищем и его содержимым они могли делать что угодно, только Иоанна им было велено доставить живым. Они стащили его и сына его Алексая с постелей и молча, деловито, мастерски принялись громить все, что было в доме.
Иоанн следил за ними с каким-то надменным интересом. Они взялись за его книги и рукописи. Это его грех, что он не мог расстаться с мирскими, с суетными вещам, что он сердцем предался языческим классикам, вместо того чтобы служить лишь слову божию, и если он вынужден теперь беспомощно наблюдать, как эти животные уничтожают книги, то это заслуженная кара. Сжав губы, смотрел он, как они рвут в клочья драгоценные свитки и пергаменты. Сейчас в их ручищи попали свитки с драмами Софокла – любимейшие из всей его библиотеки. Хороший пергамент не поддается, его нельзя изорвать так, как им хочется. Они топчут его, справляют над ним нужду. До этой минуты Иоанн стоял спокойно, но теперь, когда приходится молча смотреть, как они позорят эти свитки, эти творения, полные высокой, звучащей сквозь века мысли, – он не может сдержать тяжкого стона. Юный Алексай, несмотря на смирение и покорность воле божьей, которым учил его отец, был не в силах сдерживаться, услышав его стон. Он бросился на разбойников и варваров и молча, ожесточенно стал бить их слабыми кулаками. «Мстители Нерона», довольные, что, по крайней мере, с этим можно не церемониться, убили его. И вот он лежит распростертый среди изорванных книг. Иоанн закричал, завыл, страшно, дико. Но они помнили приказ Кнопса и не нанесли Иоанну ни одного удара. Они даже не велели ему замолчать, не заткнули ему кляпом рта, – только крепко держали его, чтобы он не мешал им, и потешались над бессильными стонами человека, глядевшего, как они молча и усердно заканчивают свое дело. Затем, согласно приказу, они доставили Кнопсу Иоанна целым и невредимым.
Так прошла «Неделя ножей и кинжалов» в Эдессе. Царь Маллук все еще путешествовал вдали от своей столицы. Глубоко дыша, он наслаждался в пустыне свободой, которой лишали его в Эдессе эти люди с Запада. С незнакомыми спутниками, сам никому не знакомый, он раскидывал лагерь под яркими высокими звездами и, сидя у водоема, наслаждаясь покоем, рассказывал случайным спутникам запутанную глубокомысленную сказку о человеке, который был горшечником, потом, благодаря счастливому положению звездных богов Ауму, Азиса и Дузариса, стал на время повелителем мира.
18
Смирение и гордость
Преступники-христиане предстали наконец перед претором; это была довольно значительная кучка людей, в большей своей части маленьких, невзрачных, простых. Их специально обрабатывали для процесса, истязали, всячески запугивали. Они и в самом деле дрожали. Но только телом. Душой они уповали на своего Бога. Их священники и старейшины убедили их, что бог, обрекая их на мученичество, явил им особую милость. Многим действительно удалось сохранить стойкость и в смиренном уповании на бога неизменно отрицать свою вину. Были, конечно, и такие, которые кричали и молили о пощаде, готовые признаться во всем, что от них требовали. Впрочем, в этом не было надобности. Многие губернаторские чиновники, во главе с писарем Аристоном, и другие лица, застигнутые на месте преступления, со мздой в суме, давно дали требуемые показания, заранее зная, что им будет оказано снисхождение. Таким образом были раскрыты все разветвления заговора.
Кнопс с удовольствием предвкушал свое выступление на суде. Секта христиан, вместо могучего существа избравшая богом несчастного, распятого, издавна представлялась ему смехотворной, он всей душой презирал ее. Рожденный рабом, он испытывал огромное благоговение перед силой, могуществом, и ему казалось идиотизмом прославлять и обожествлять угнетенного бедняка. Присущая Кнопсу от природы злая, язвительная ирония всегда приносила ему большой успех, особенно когда он избирал своей мишенью христиан. Кнопс отлично знал душу черни. Он был убежден, что совсем нетрудно изобразить христиан как лицемерно-кроткую, а по существу преступную братию, которая с удовольствием потопила бы весь мир. Больше всего Кнопса радовало, что он разделается с Иоанном. Но прежде чем раздавить его, он хочет позабавиться: прежде чем прикончить его, он хорошенько поиграет с ним, как кошка с мышью.
Он позаботился о том, чтобы допрос Иоанна происходил в его присутствии. В этот день ворота судебного зала были широко раскрыты и площадь перед ним черна от народа: всем хотелось услышать, как знаменитый актер будет держать ответ перед претором и Кнопсом за содеянное страшное преступление.
Но говорить начал Кнопс. Он обратился к Иоанну с присущей ему ехидной вежливостью:
– Так, мой Иоанн, а теперь скажите мне, зачем, в сущности, вы и ваши люди устроили наводнение и потопили храм Тараты?
– О том же я хотел бы спросить у вас, Кнопс, – с мрачным удовольствием ответил Иоанн. – Зачем, в самом деле,
