Соломон Крид. Искупление - Саймон Тойн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты все еще хочешь спасти отца? – спросил Тио. – Тогда добудь мне имя ублюдка, приказавшего убить моего сына.
Затем Тио повернулся и зашел в ангар.
72
Соломон услышал, как подъехала машина. Снаружи раздались голоса, звук приближающихся шагов.
Он был подвешен за руки к стальной балке, тянущейся поперек ангара. Связывающая запястья веревка заставляла стоять на цыпочках, чтобы унять боль в плечах. Перед тем как его подвесить, Морган приказал снять пиджак и рубашку. Он наставил на Холли пистолет, и Соломону пришлось подчиниться. Ее связали и подвесили рядом, но не раздели. Скорее всего, Соломону уготовили особое обращение.
Шаги стали громче. Появился невысокий коренастый мужчина с нечистой кожей и редеющей темной шевелюрой. Он прошел мимо Соломона к верстаку с аккуратно разложенными инструментами. Осторожно и тщательно установил среди них три фотографии в определенном, лишь ему понятном порядке. На двух, заключенных в рамки, – юные девушки с умными, живыми глазами, сдержанно улыбающиеся в камеру. На третьем фото – закопченный череп с привинченной к нему металлической пластиной. Рамки не было, и мужчине пришлось поставить фото у банки с маслом и подпереть гаечным ключом.
– Кто тебя послал? – закончив возиться с фотографиями, по-испански спросил мужчина.
Соломон изучил фотографии. Девушки, несомненно, родственницы. Возможно, сестры. К чему обгорелый череп – непонятно, но вряд ли сулит что-нибудь хорошее.
– Кто тебя послал? – повторил мужчина по-английски и посмотрел в лицо Соломону.
Мужчина походил на девушек. Вернее, они – к несчастью для них – походили на мужчину. Как, должно быть, и обладатель черепа, перед тем как на нем обгорела плоть.
Мужчина заметил, куда глядит Соломон.
– Это моя семья. Моя плоть и кровь. Моя кость. Все теперь гниет. Все ушло. Они звали меня «папа». Все остальные зовут меня «Папа Тио». Ты слышал обо мне?
Соломон покачал головой.
Тио кивнул кому-то невидимому, и подтянутая веревка врезалась в кисти.
Коснувшийся кожи нож был холодным. Но врезавшееся лезвие показалось раскаленным добела. Оно пылало, кроя плоть, проходя под кожей чуть выше мышц, рассекая капилляры и нервные окончания, вызывая ощущения куда сильнее обычной боли, превратившись почти в наслаждение. Соломон задыхался, дрожал и отчаянно пытался не завыть, пока чудовищные волны ощущений, захлестывавших его, постепенно не спали. По спине растеклась кровь, закапала на испятнанный маслом цемент пола. Спину словно окатывали кипятком.
Соломон открыл глаза и посмотрел на Холли. Та глядела на него – перепуганная до беспамятства, пораженная неспешно разворачивающимся перед ней ужасом. Соломон подмигнул, чтобы приободрить ее, а заодно и себя: ведь кто знает, чем это закончится? Потом перевел взгляд на фотографии и спросил:
– Чей это череп?
– Ты знаешь. Ты знаешь, кто я, и знаешь, кто он. – Глаза у Тио были как у мертвеца.
– Нет, не знаю.
– Тогда позволь мне рассказать. Он – причина всех моих дел. Из-за него я продолжал дышать, выползал по утрам из постели. Говорят, дети дают человеку причину жить, когда его жизнь перевалила за половину. Это правда. Но кто-то отнял у меня мои причины, одну за другой. Думаю, ты знаешь, кто это. И потому, если мне придется разрезать тебя на кусочки, чтобы это узнать, – я разрежу. У меня не осталось ничего, кроме времени.
Тио кивнул стоящему за спиной Соломона человеку с ножом, уже резавшему и готовому резать снова в тех же местах, в каких резал Такера.
– Погодите! – воскликнул Соломон, осененный внезапной идеей.
Он повернулся, насколько смог, и скосил глаза на стоящего за ним человека:
– Как вас зовут?
– Какая разница? – ответил тот.
– Вам не кажется, что у нас с вами очень близкие отношения? Вы суете в меня нож, отрезаете куски. Могли бы, по крайней мере, назвать ваше имя.
– Майкл. Майкл Малкэй.
– Эй, вы, двое! – окликнул Тио. – Вы что, трахаться собрались или мы будем заниматься делом?
Соломон ощутил спасительную соломинку и постарался, чтобы Папа Тио хорошо расслышал следующий вопрос:
– Скажите мне, Майкл, зачем вы инсценировали пытку старины Такера?
Тио уставился на Малкэя:
– Это он о чем?
– Все надрезы на коже старика были сделаны после смерти. Обнаружив его, я удивился: отчего Элли Такер не встревожилась, услышав крики умирающего отца. Она не знала, что он умер, когда вышла искать меня. И почему вы не закрыли ее понадежнее, не убили? Захваченная врасплох слепая девушка – не проблема для такого, как вы. А потом я понял: она не слышала криков боли, потому что их не было. Вы убили старика быстро и даже милосердно. Точный укол в сердце – и старик истек кровью. Умер за секунды. А потом вы изобразили пытку. Зачем?
Тио вытащил из-за пояса пистолет и прицелился в Малкэя. Капитан с солдатом тоже.
– Хороший вопрос, – заметил Тио. – В самом деле – зачем?
Малкэй прошел вперед – туда, где его мог видеть Соломон. В руке Малкэй держал окровавленный нож и глядел на него, словно впервые.
– Выдала кровь, да? – осведомился он, не обращая внимания на три нацеленных ствола. – Надрезы слишком чистые, потому что старик уже истек кровью.
Тио покачал головой и вытащил из кармана телефон:
– Знаешь, единственная причина, по которой я еще не всадил пулю тебе в голову, – это мое желание увидеть твое лицо в момент, когда ты услышишь агонию своего сраного папочки.
Он нажал кнопку быстрого набора, включил динамик. По ангару раскатилось протяжное пиканье. Но трубку никто не снял. Тио проверил телефон, набрал номер снова.
– Они не ответят, – сообщил Малкэй, оторвавшись от созерцания ножа. – Уже час, как мой отец в безопасности. Тио, ребята, державшие его, больше не работают на вас. Никто из нас уже не работает. Все меняется. Люди меняются. Вы больше не во главе.
Капитан и солдат развернули стволы в сторону Тио. Тот посмотрел на них, потом на Малкэя таким взглядом, будто увидел внезапно выросшие рога:
– Ты серьезно? А кто во главе? Ты?
Он рассмеялся, указал стволом на Холли:
– Или она?
– Я, – глухо проговорил солдат из-под маски.
Тио развернулся, наставил на него пистолет.
– Ты хочешь стрелять в меня? – спросил солдат.
Тио узнал голос – и пистолет дрогнул.
Солдат медленно опустился на корточки, уложил на пол винтовку, затем встал, отстегнул боковые застежки маски, стащил ее вместе с очками и шлемом, открыв сбоку на черепе шрам в шесть дюймов.
– Привет, папа, – сказал Рамон. – Скучал без меня?
Тио глядел на сына разинув рот.
– Папа, ты не опустишь пистолет? – попросил Рамон. – Я думаю, нам надо поговорить.
73
Кэссиди наблюдал за тем, как у церкви остановился фургон и наружу выбрались солдаты. Он стоял у окна кабинета, выключив свет, приоткрыв жалюзи настолько, чтобы видеть происходящее снаружи, оставаясь невидимым. Мэр не хотел, чтобы кто-нибудь знал о том, где он. Себе он сказал, что, принимая во внимание обстоятельства, это самое разумное. Но в самой глубине души, там, куда мэр не любил заглядывать и куда прятал самое неприятное, жила правда: он попросту боялся.
Он думал, что с появлением наркополиции почувствует себя в безопасности, перестанет бояться за город. Морган уж точно выглядел куда радостнее прежнего. Кэссиди его видел. Шеф полиции разговаривал с солдатом и показывал на церковь. Подошли другие солдаты и начали вытаскивать из фургона большие черные ящики, которые можно было поднять лишь вдвоем. Двигаясь на полусогнутых от натуги ногах, солдаты потянули ящики к церкви, оставляя их у двери.
В голове Кэссиди мелькнула мысль, что, возможно, стоило бы выйти и предложить помощь. Мэру надо бы поактивнее участвовать в защите своего города, а заодно неплохо бы узнать, что в ящиках. Но Морган глянул в сторону окна – и Кэссиди застыл на месте. Он не хотел выдать себя движением. Мэр не понимал, отчего ему так не хочется быть обнаруженным, но желанию не противился. С минуту Морган глядел на окна, затем отвернулся. Кэссиди вздохнул с облегчением и только тогда понял, что стоял затаив дыхание. Морган пошел к церкви, за ним, сгибаясь от тяжести, потянула ящик пара солдат. Открыл дверь ключом, каким в городе владели немногие. Пити Такер был среди них. И Джеймс Коронадо, правда недолго. Черт, а ведь из трех городских шерифов остался всего один. Морган. И снова вспомнились старые вестерны, когда одинокий маршал в исполнении Гэри Купера или Джона Уэйна вставал ради своего города против банды преступников. Но мэр чувствовал себя похожим не на Купера или Уэйна, а на труса, спрятавшегося от пуль в амбаре.
Он посмотрел, как солдаты заносят ящики в церковь, затем бросил взгляд на потайную дверь в стене у камина. Она выводила в туннель, соединяющий дом с церковью. Туннель построил Джек Кэссиди в последние годы жизни, когда слава сделалась для него невыносимой. Благодаря подземному ходу Джек мог тайно покинуть святая святых – библиотеку своего дома – и, будто призрак, явиться перед горожанами, прочесть недельную проповедь и исчезнуть до окончания службы.