Птичий город за облаками - Энтони Дорр

папино лицо, красные круги под глазами. То, как он вздрагивал всякий раз, как по нему проходил луч фонарика.

Пустая мамина койка.

Она садится на маленький унитаз-рециркулятор, чувствуя себя неловко без занавески — как будто кто-то может ее увидеть. Нижняя половина комбинезона мокрая от пота.

— Сивилла, сколько я спала?

Констанция, ты проспала восемнадцать часов.

Восемнадцать часов? Она пересчитывает мешки с «Нутрионом». Тринадцать.

— Жизненные показатели?

У тебя идеальная температура. Пульс и частота дыхания — лучше не бывает.

Констанция обходит гермоотсек, идет к выходу.

— Сивилла, пожалуйста, выпусти меня.

Не могу.

— Что значит — не можешь?

Не могу открыть гермоотсек.

— Разумеется, можешь.

Мое главное правило — заботиться о благосостоянии экипажа, и я твердо знаю, что здесь ты в безопасности.

— Попроси папу, чтобы он за мной пришел.

Хорошо, Констанция.

— Скажи ему, что я хочу видеть его прямо сейчас.

Койка, кислородный колпак, мешки с питательным порошком. Страх разбегается по телу.

— Сивилла, сколько рационов можно распечатать из тринадцати мешков «Нутриона»?

Учитывая среднюю калорийность, воспроизводитель может создать шесть тысяч пятьсот двадцать шесть полноценных рационов. Ты проголодалась после долгого сна? Хочешь, я помогу тебе приготовить питательную еду?

Папа изучает технические чертежи в библиотеке. Табуретка скрежещет под давлением закрывающейся двери. «Один из нас плохо себя чувствует». Джесси Ко говорила, единственный способ выйти из каюты — сказать Сивилле, что тебе нездоровится. И если Сивилла что-нибудь у тебя найдет, она вызовет доктора Чха и инженера Голдберга, и они отведут тебя в изолятор.

Папа был нездоров. Когда он об этом сказал, Сивилла открыла дверь каюты № 17, чтобы его отвели туда, где изолируют заболевших членов экипажа. Но прежде он отправил Констанцию в Сивиллин гермоотсек. С припасами, которых ей хватит на шесть с половиной тысяч рационов.

Трясущимися руками она включает визер. «Шагомер» на полу оживает и начинает вращаться.

В библиотеку? — спрашивает Сивилла. Конечно, Констанция. Поесть сможешь по…

Никого за столами, никого на лестницах. Ни одной книги в воздухе. Ни единого человека в пределах видимости. Небо над отверстием в своде сияет ласковой голубизной. Констанция кричит: «Эй, есть кто?» Из-под стола выбегает собачка миссис Флауэрс — хвост крючком, глазки сверкают.

Учителя не ведут уроки. Подростки не спешат по лестницам в игровой отдел.

— Сивилла, где все?

Все в другом месте, Констанция.

Бессчетные книги ждут на своих местах. Безупречные прямоугольнички бумаги и карандаши лежат в коробках. Дни назад за одним из этих столов мама читала вслух: «Наиболее устойчивые вирусы могут месяцами сохраняться на поверхностях: столешницах, дверных ручках, сантехническом оборудовании».

Страх холодным грузом проваливается в живот. Констанция берет листок, пишет: «За сколько лет человек съедает 6526 рационов?»

Сверху спархивает ответ: 5,9598.

Шесть лет?

— Сивилла, пожалуйста, попроси папу встретиться со мной в библиотеке.

Хорошо, Констанция.

Она садится на мраморный пол, собачка забирается к ней на колени. Мех как настоящий. Розовые подушечки на лапках теплые на ощупь. Высоко в небе проплывает одинокое серебристое облачко, похожее на детский рисунок.

— Что он сказал?

Он еще не ответил.

— Который час?

Светодень тринадцать шесть, Констанция.

— Все за третьей едой?

Нет, они не за третьей едой. Хочешь поиграть в игру, Констанция? Решить головоломку? И всегда есть Атлас. Я знаю, тебе в нем нравится.

Цифровая собачка моргает цифровыми глазами. Цифровое облако медленно плывет через цифровые сумерки.

К тому времени, как она сходит с «шагомера», стены гермоотсека № 1 уже меркнут. Близится затемнение. Констанция прижимается лбом к стене и кричит: «Эй!»

Громче: «Эй!»

Стены на «Арго» звукоизолированные, но не совсем. В каюте № 17 Констанция слышала, как журчит в трубе вода, а иногда — как в каюте № 16 ссорятся мистер и миссис Марри.

Констанция бьет в стену ребром ладони, потом берет надувную койку, еще сложенную и запакованную, и швыряет ее в стену. Звон, лязг. Констанция ждет. Снова швыряет койку в стену. От каждого удара сердца по телу расходится волна страха. Она опять видит папу, склоненного над чертежами в библиотеке. Вспоминает слова, слышанные от миссис Чэнь много лет назад: «Этот гермоотсек имеет автономные механическую, терморегуляционную и фильтрационную системы, отдельные от…» Папа смотрел чертежи, чтобы в этом убедиться. Он отвел Констанцию сюда, чтобы ее уберечь. Но почему не остался с ней сам? Почему не взял с собой других?

Потому что он был болен. Потому что другие могли занести сюда смертельную заразу.

Стены темнеют до черных.

— Сивилла, какая у меня температура?

Идеальная.

— Не повышенная?

Все жизненные показатели отличные.

— Открой, пожалуйста, дверь.

Отсек останется загерметизированным, Констанция. Это наиболее безопасное для тебя место. Сейчас самое время приготовить питательную еду. Потом ты сможешь собрать койку. Сделать свет чуть поярче?

— Спроси папу, не передумал ли он. Я соберу кровать, сделаю все, что ты скажешь.

Она раскладывает койку, закрепляет алюминиевые застежки ножек, открывает клапан надува. В помещении очень тихо. Сивилла мерцает в глубине своих переплетений.

Может быть, другие в безопасности в отсеках, где хранятся мука, новые комбинезоны и запчасти. Может, там тоже собственные системы терморегуляции и фильтрации. Но почему они не в библиотеке? Может, у них нет «шагомеров»? Или они спят? Констанция залезает на койку, вытаскивает одеяло из упаковки и натягивает на глаза. Считает до тридцати.

— Ты его еще не спросила? Он не передумал?

Твой папа пока еще не передумал.

В следующие часы она раз двадцать трогает свой лоб — не горячий ли. Начинается ли головная боль? Тошнота? Температура хорошая, говорит Сивилла. Дыхание и пульс отличные.

Она ходит по библиотеке, выкрикивает с галереи имя Джесси Ко, играет в «Мечи Сребровоина», сворачивается в комок под столом и рыдает, а белая собачка вылизывает ей лицо. Никого нет.

В гермоотсеке над койкой мерцают Сивиллины нити. Ты готова вернуться к занятиям, Констанция? Наше путешествие продолжается, и очень важно поддерживать ежедневный…

Неужели в десяти метрах от нее умирают люди? Неужели трупы всех, кого она знала, ждут, когда их выбросят в шлюз?

— Выпусти меня, Сивилла.

К сожалению, дверь останется закрытой.

— Но ты можешь ее открыть. Ты ею управляешь.

Я не могу открыть дверь, потому что не уверена, что вне гермоотсека ты будешь в безопасности. Мое главное правило — заботиться о благосостоянии…

— Но ты не выполнила это правило. Ты не обеспечила благосостояние экипажа.

С каждым часом я все более убеждаюсь, что здесь ты в безопасности.

— А что, если, — шепчет Констанция, — я больше не хочу быть в безопасности?

Потом приходит ярость. Констанция отвинчивает от койки алюминиевую ножку и молотит ею в стены. Металл