Последний гвоздь - Стефан Анхем

после чего рассеянный шум стал звучать в двух колонках. Затем он отрегулировал частоту на эквалайзере, пытаясь вычленить что-то еще из звуков кроме шума.

Тем временем, на мониторе по мере приближения камеры увеличивалась вытянутая темная фигура с размытыми краями. Тень оказалась стоящим на коленях человеком с руками за спиной и склоненной головой. Но только когда в кадре появился палец и протер объектив, они увидели, что это Цян.

– О господи! – Дуня отвела от монитора глаза.

– Это ваш друг? – Хеск повернулся к Фариду, который кивнул.

Кто-то появился в кадре и встал прямо за Цяном. Не видно было ничего, кроме его ботинок и грубых камуфляжных штанов.

– Что, черт возьми, происходит? – Дуня повернулась к Фариду. – Что они делают?

– Понятия не имею.

– Мы должны что-то предпринять. Не можем же мы просто сидеть здесь и ничего не делать.

Правая рука мужчины появилась в кадре и схватила Цяна за волосы, заставляя его смотреть в камеру так, что глаза блестели от ужаса.

– Это же он! – Хеск указал на руку, на которой отсутствовал безымянный палец. – Это его я там видел.

– Эй, что вам нужно? – крикнула Дуня в мобильник. – Это Дуня Хугор. Скажите, что вам, черт возьми, надо!

– Вы должны меня выслушать, – послышался дрожащий голос Цяна, перемежающийся всхлипываниями. – Слышите? Слушайте внимательно.

– Мы слушаем, – ответила Дуня. – Только скажи, что мы должны сделать, и мы сделаем. Обещаю, что все…

– Слушайте, эти ублюдки настроены серьезно. Вы должны… – Цян разрыдался.

– Цян, мы…

– Это бесполезно, – перебил Фарид. – Он все равно тебя не слышит.

– Вы должны все бросить, слышите? – продолжал Цян. – Все. Все прослушки, все фотографии и видео. От всего нужно избавиться, понимаете? В противном случае они будут хватать нас одного за другим. Они так сказали. Одного за другим.

– Конечно, бросим. Цян, мы сделаем все, что они захотят, пусть только отпустят тебя. Передай им это. Все, что…

Больше она не успела ничего сказать, как в кадре промелькнула левая рука мужчины в камуфляже, так быстро, что только рана прямо под подбородком Цяна навела их на мысль, что в руке у мужчины был нож, который теперь торчал чуть выше адамова яблока Цяна, а из открытой раны вниз на одежду и белую плитку вытекала кровь.

Цян пытался сказать что-то еще, но не мог. Единственное, что выходило у него изо рта, – кровь и пузыри, и в конце концов он упал навзничь в предсмертных судорогах, и трансляция оборвалась.

33

При свете рабочей лампы в подвальном кабинете Фабиан наносил двухкомпонентный клей на тонкие деревянные края. Затем он подул на обмазанную клеем поверхность, вставил деталь на место и прижал, надавливая как можно равномернее.

Это была последняя деталь, и старая спиритическая доска снова выглядела целой. Трещины после его вспышки гнева, безусловно, будут видны, если внимательно присмотреться. Но в целом последствия были не такими уж серьезными, как от некоторых других его ошибок.

Последние несколько часов он долго прогуливался на свежем воздухе. Сначала прошел вниз к лесу Польше и пешеходному мосту через рельсы. Затем спустился к купальне Польшебаден, снял ботинки и пошел на север вдоль кромки воды по каменистому песку.

Через час или около того от острых камней и расколотых ракушек у него заболели ступни, а рядом с местечком Хиттарп он порезался об осколок стекла. Но просто продолжил идти, и еще через час боль в ногах утихла.

Недалеко от побережья Гро лэге он разделся и зашел в воду. Мысль о том, чтобы просто продолжать плыть, прямо в бесконечность, сопровождала его. Но что-то его остановило, и, вернувшись, он уселся на песок, обсыхая на солнце.

Там он сидел, глядя на море и датские поля, мерцавшие у горизонта, и принял самое сложное в своей жизни решение: с этого момента он перестанет пытаться выяснить, что на самом деле случилось с его сыном.

Он ощущал это как очередное предательство Теодора, и в каком-то смысле убегал от долга, который был обречен выплатить. Но в том месте и в то время он решил оставить все как есть. Принять то, что он никогда не узнает правду, и что все следы и зацепки, которые указывали на все, что было сделано неправильно, будут похоронены вместе с Теодором.

Соня, Коморовски и все остальные правы. Не имеет значения, насколько близко он подберется к истине, он все равно никогда не сможет повернуть время вспять. Что случилось, то случилось, и некоторые вещи лучше не трогать.

Во второй раз за это лето он выдвинул средний ящик тумбы и достал матерчатый сверток, положил его перед собой на стол рядом со спиритической доской, развернул и посмотрел на пистолет, который его сын принес домой в ту роковую ночь, когда побывал в Эльсиноре вместе с бандой «Смайл».

Он пытался выпытать у него, где он взял пистолет, но так и не смог добиться ничего, кроме очевидно заученного подобия ответа. Это был пистолет «Heckler & Koch USP Compact» 9 мм, модель, разработанная для ближнего боя и широко используемая датской полицией. Больше он ничего не знал, а поскольку серийный номер был стерт, пистолет невозможно было найти в базе данных.

План состоял в том, чтобы отдать его датчанам и позволить им изучить и проанализировать его. Но там, на нагретом солнцем песке Гро лэге, он передумал. Никто никогда его не получит. Вместо этого он от него избавится. Убедится, чтобы он навсегда исчез вместе со всеми остальными открытыми вопросами.

Он снова сложил ткань, отложил сверток в сторону и проверил клей на стыках, затем достал самую мелкую наждачную бумагу, которую только смог найти, и начал осторожными движениями шлифовать склеенные края. С этого момента он будет смотреть вперед и уделять все внимание Соне и Матильде. Если они все еще заинтересованы в том, чтобы он присутствовал в их жизни.

А в этом совсем не было уверенности. Взгляды, которые они на него бросали, и слова, которые произносили, еще долго будут звучать эхом. Возможно, всегда. Но он должен попытаться.

Как только закончит доску, он собирался подняться с ней наверх к Матильде и попросить прощения. Никаких оправданий или отговорок, а только искреннее извинение за утренний выпад. Он должен дать ей понять, что она может спускаться в подвал столько, сколько ей захочется, чтобы установить контакт с духом, которого она называла Гретой. Если это то, во что она верит и в чем нуждается, чтобы справиться с горем, он мешать не будет.

Что касается Сони, то он не знал,