Предчувствие смуты - Борис Михайлович Яроцкий

обнаженную, повалил в кровать. От продолжительного поцелуя она чуть не задохнулась, а когда схватила глоток воздуха, торопливо прошептала:

— Пусти, Юля услышит.

А ведь минуло почти четверть века, как она впервые ощутила его мускулистое плотное тело и тогда чуть было не задохнулась в его железных объятиях.

Впервые Валентина Леонидовна испытала его силу, когда ей едва исполнилось двадцать, и муж, Алексей Романович, не способный посеять животворящее семя, но жаждавший иметь потомство, великодушно разрешил ей тайно зачать от кого угодно, желательно от украинца, отпустил на лечение в Киев. Там ей подвернулся крупный кряжистый старшина с галицийским акцентом. Тогда ему, чернявому, с усами, как воронье крыло, было тридцать три года. Идеальный возраст для зачатия. Этот старшина мог бы обслужить ее и без денег, но она уже выдала доктору аванс. Доктор оказался алчный — за каждую ночь требовал двести рублей. В те годы месячное денежное довольствие старшины сверхсрочной службы равнялось однодневному заработку донора. Когда анализ показал, что зачатие произошло, Валентина Леонидовна вопреки установленным правилам доплатила врачу за адрес донора. На вопрос: «Зачем это вам?» игриво ответила: «А вдруг придется повторить?»

С Гуменюком не повторила — не представился случай.

Выросли детишки, быть может, не совсем хорошие, особенно мальчики, зато разные. Детьми был доволен Алексей Романович: они звезд с неба не срывали, зато умели жить по-современному. В этом отчасти была заслуга главы семейства. За детей Валентине Леонидовне он все прощал. И с некоторых пор спокойно относился к жене, будучи уверенным, что она свое отгуляла, теперь кто на нее позарится?

Оказалось, муж ошибался. Коль в молодости жена разогналась, и в старости не остановишь…

Когда сейчас схлынула первая волна страсти, Валентина Леонидовна шепотом спросила:

— Зачем я тебе? Я уже старуха…

Зенон Мартынович самодовольно отозвался:

— На таких старухах, как на трех слонах, земля держится.

Помолчали. Подождали, прислушиваясь. Село спало. Замерли желтеющие клены. В паутине ветвей запуталась луна.

Собачий лай приблизился. Валентина Леонидовна с тревогой:

— Клим ходит, как наш Илья!..

Звякнула щеколда на железной калитке. Тонконогий песик по кличке Греф, узнав своего человека, для порядка ласково тявкнул.

— Лежи. Я выйду, — поднялась хозяйка. — Хлопец, небось, голодный.

Зенону Мартыновичу край как хотелось увидеть сына. Тешил себя: еще увидит, и не раз. Благополучно бы вернулся из командировки.

В спальню донесся басовитый мужской голос. Мать о чем-то спрашивала, Клим кратко отвечал, сдержанно смеялся.

«Не догадывается, что в соседней спальне — отец Ильи», — подумал Зенон Мартынович, заранее прикидывая, куда определить мальчиков — на работу или на учебу? Если их жизнь пустить на самотек, то за первой отсидкой последует вторая… Кто однажды побывал зэком, тот уже не очень страшится нового срока. Отсидку воспринимают как судьбу. А от судьбы, как певали еще прадеды, далеко не уйдешь…

8

За Доном свернули с ростовской магистрали. Шоссе, донельзя разбитое тяжелой техникой, вело на украинскую границу.

Не доезжая Бугаевки, где должна размещаться русская таможня, не стали испытывать судьбу, свернули с шоссейки и, поколесив по бездорожью, выбрались на незнакомую хуторскую улицу. Улица — это четыре двухквартирных кирпичных домика советской недостройки: бетонные крылечки в две ступеньки без фундамента — прямо на грунте. Поблизости — размытая дождями канава, доверху наполненная мутной водой. В канаве копошились утята. У самого крыльца приютился забрызганный грязью трактор «Беларусь» с работающим двигателем.

— Никак тракторист на обед прикатил, — догадался Илья.

— Добычу привез. — Микола показал на мешки, сваленные у порога.

— Добычу везут ночью, — уточнил Илья. — Сам возил. Знаю.

Время было предвечернее. Солнце опускалось в темно-лиловую тучу, предвещая ливень. С запада, со стороны Украины, тянуло сыростью. Украина уже умывалась ядреным дождем.

На крыльцо вышел худенький парнишка, с виду подросток. Синяя клетчатая рубашка, пятнистые армейские брюки и тяжелые кожаные ботинки делали его старше своих лет. Копна рыжих волос, придавленная кепкой с крохотным матерчатым козырьком, придавала ему беспечный вид. Он заметил уазик, направился к нему.

— У матросов есть вопросы? — спросил, улыбаясь. Коль остановились, что-то им надо. А что — понятно. Граница — рядом, машина хоть и с российскими номерами, а парнишка сразу же предположил: везут контрабанду.

Местные трактористы подрабатывают, когда приходится через границу перегонять фуры с тяжелым грузом. Но все равно с пограничниками приходится делиться, иначе когда-нибудь обязательно подловят, и хозяину трактора, не говоря уже о контрабандистах, придется где-то повыше отстегивать круглую сумму, а то и лишиться транспортного средства.

— Вижу, вопросы есть.

— Нам нужно на Меловое. Где-то тут самая прямая дорога? С нас магарыч, — мгновенно пообещал Илья.

Тракторист, не сделав с крыльца ни шага, улыбчиво покрутил носом, учуяв привычный запах.

— Мертвец?

— Он самый. С Кавказа.

— «Груз двести»?

— Точно. Боимся завонять таможню… Так мы в объезд.

— Напрасно вы, — заговорил парнишка. — Пограничники покойников не осматривают, им только покажи справку, что труп — жертва локального конфликта. Ну и на себя документы. Они при вас?

— Само собой.

— Был случай, — продолжал парнишка, — года три назад. Ехали цыгане. Четырьмя подводами. Направлялись в Румынию на цыганское кладбище. Везли хоронить бабушку. Но пограничники знают, кого обыскивать. И представьте себе, в брюхо старухи-покойницы ее сыновья зашили полпуда наркотика… А собачка, умная такая, принялась обнюхивать старушку и вдруг — завиляла хвостиком… Пограничники погоны недаром носят…

На каждой таможне всегда можно услышать что-то экзотическое. Хлопцам было не до баек. По выражению невольных слушателей хозяин трактора понял: путешественники торопятся.

— Вы спрашиваете, как проехать на Меловое? Видите курган? Старинный. Ему несколько тысяч лет. Еще до рождения моего дедушки, но уже при советской власти, на нем поставили тригопункт. Железный. В наше время кто-то его выкопал и сдал в металлолом. Мы утверждаем, что это дело рук хохлов, хохлы валят на кацапов.

— Короче, — оборвал исторический экскурс Микола.

Парнишка не смутился, продолжал, но уже по существу:

— На Меловое, значит, за курганом рулите вдоль абрикосовой посадки. Упретесь в канаву. Она уже заросла терновником. Когда-то это был противотанковый ров. Моя бабушка говорила: в войну его рыли воронежские студенты. Немцы сюда не пошли — свернули на Сталинград… А вы сворачиваете влево, там есть полевая дорога, она ухабиста, но уазик пройдет. Это и есть государственная граница.

— Далеко?

— Километра четыре. Только имейте в виду, у русских пограничников пересменка с семи до восьми, у хохлов — на час позже.

— И что — целый час граница без замка? — Илья сделал наивно-удивленное лицо.

— Замок, ребята, для блезиру… Раньше тут никогда границы не было. У вас, говорят, своих прикордонников некуда девать. А у нас пограничник