Предчувствие смуты - Борис Михайлович Яроцкий

нанял. В райцентре магазин стройматериалов открыл, кстати, на твое имя…

— Что я там — гвоздями торговать буду? Или разливать олифу?

— Отец выйдет из больницы, он с тобой поговорит…

Юля сверкнула темными глазами. С матерью у нее давно наметился разлад, пожалуй, с того момента, как отец привел в дом толсторукого и толстоногого коммерсанта Блакитного, статью напоминавшего крепкого в кости борца-тяжеловеса с грубыми чертами смуглого лица. Блакитный признался, что он разведен, в Луганске у него трехкомнатная квартира, подыскивает бойкую хозяйку. «Будет нашим зятем», — про себя решила Валентина Леонидовна, считая, что Юля — лучшая кандидатура для предпринимателя Блакитного. А Никита Перевышко ей не пара. Перевышки — потомственные батраки. Никита никогда в начальство не выбьется — не та кровь. Выйдет дочка за Семена Онуфриевича Блакитного, будет рожать ему крупных здоровых детей. Валентина Леонидовна была помешана на крупных мужчинах, хотя и достался ей маленький брюхатенький Алешка, не рядовой колхозник, а начальник, заметный в районном масштабе.

— А ты дедушку Леню сильно слушала? — огрызнулась Юля. Надела голубую вязаную кофточку, которая нравилась Никите; вышла за калитку, посмотрела по сторонам — ни души.

Перевышки жили на соседней улице. Из сада, обогнув сараи, спустилась во двор Перевышек. Никита, в белом халате, с сеткой на лице, работал на пасеке — увлеченно колдовал над раскрытым ульем.

— Здравствуй, отпускник!

Никита разогнул спину, поднял с лица сетку. В высокой светло-русой женщине не сразу узнал Юлю. С тех пор, как расстались, вроде и времени прошло немного — чуть меньше года, но как она изменилась! Это уже не девчушка выпускного класса, а созревшая, статная женщина. В ее глазах — трепетная радость, пунцовые полные губы вот-вот произнесут заветные слова, которые он всегда помнит: «А ты все тот же. С годами не меняешься»…

Ах, Юля, Юля! В жизни все меняется. Неизменной остается только душа человека. Душа даже не стареет — не подвластна времени.

— Здравствуй! Что вдруг?

— Соскучилась.

— Ой ли?

Но тут Юля заметила, что на крыльцо вышла Клавдия Петровна. Юля спрятала улыбку, поспешила сказать Никите:

— А я к тебе с просьбой. Клим приглашает отметить его возвращение. Родителя дома не будет.

— Предвидится большая попойка?

— Не без того, конечно.

— Я непьющий.

— А пить не обязательно. Посидим, вспомним школьные годы.

Клавдия Петровна, кутаясь в серый байковый халат, стояла на крыльце, напрягая слух, пыталась уловить смысл разговора. То, что Юля в первый день приезда Никиты оказалась у них во дворе, Клавдию Петровну не удивило, но и не обрадовало — она не желала видеть своего сына с дочкой презренного соседа. Чтобы с Пунтусами породниться — да никогда! Хотя… Юля красивая девушка, скромная, работящая. В семьях, своими руками добывающими хлеб насущный, сначала интересуются, что человек умеет делать и лежит ли у него к работе душа. Юля была бы Никите в самый раз. Ведь и Никита не из лодырей.

Клавдия Петровна, когда речь заходила о женитьбе Никиты на Юле, напоминала мужу: «Если Никита женится, пузач нашего сына накроет мокрым рядном».

Она имела в виду брюхатого грека. А мокрое рядно для курицы — все равно, что человеку — смирительная рубашка. Стыдливый характер сына, как считали родители, не принесет ему счастья.

У Никиты было самое время создавать семью — не рано и не поздно. Но все расстроила любовь к Юле. Уже в пятом классе Никита стал примечать Юлю. Любовь пришла позже. В классе девочки шептались, читали друг другу выписки из книг, лучшие цитаты заносили в рукописные альбомы. Никите удалось заглянуть в Юлин альбом, и там он вычитал:

«Любовь — это путеводная звезда на небосклоне, ее должны увидеть одновременно двое, и тогда влюбленные пойдут по жизни со всеми своими радостями и печалями, не теряя из виду свою путеводную звезду. И тогда они испытают мгновения счастья».

Свою звездочку Юля и Никита увидели, уже будучи восьмиклассниками. Это была Венера, самая яркая утренняя звезда. Но жизнь у них складывалась так, что свою звезду они теряли часто и надолго. Повседневная жизнь заставляла смотреть не на небо, а на землю.

Клавдия Петровна с крыльца ласково позвала:

— Никитка, пригласи Юлю в хату. Чайку попьем. И захвати рамочку.

Никита наклонился над ульем.

— Пошли, коль мать зовет, — сказал, как говорил когда-то, в счастливую пору их безоблачных отношений.

Юля то смотрела себе под ноги, то мельком бросала взгляд на Никиту. Она чувствовала себя виноватой и перед Никитой, и почему-то перед Клавдией Петровной, своей школьной учительницей. Его прохладные, а затем леденяще холодные письма, особенно за последний год, служили ей оправданием, а вот Клавдия Петровна все еще терялась в догадках: почему бывшая ученица при встрече стыдливо опускает глаза, избегает разговора.

— Меня дома уже заждались, — напомнила Юля.

— Скажешь: чаевничала у соседа.

Из раскрытого улья Никита достал полномедную рамку. У Юли тут же проснулось чувство бережливой хозяйки: такая рамка весной пригодится, когда перед вылетом нужно будет подкормить пчел.

— Не переводи полную, — сказала она. — Бери маломедную. Вот эту, — показала на крайнюю, которую отобрал Никита для удаления. И сама, не надевая сетки, стряхнула пчел в улей.

В гостиной на большом круглом столе уже посвистывал самовар. Красовалось блюдо с ватрушками. Хозяйка не хвалилась разносолами — Пунтусов ничем не удивишь.

А вот чай заваривали по-разному. У Пунтусов были свои секреты приготовления чая, у Перевышек — свои. После первой чашки Клавдия Петровна спросила:

— Ну, как на вкус?

Ожидая в свой адрес услышать хвалебное слово, выжидающе взглянула на случайную гостью. Юля, как опытный дегустатор, не спешила с ответом. В столовой блаженствовал запах степных трав и гречишного меда. Явственно напоминала о себе садовая мята.

— Вода на чай из какого родника?

— Из Макушиного.

— Мы тоже оттуда пьем.

— Вам же ближе, что в тополях?

— Зато в Макушином какая калина! — Юля взглянула на Никиту, державшего на весу расписную чашку. Чашка чуть было не выпала у него из рук. О калине Юля напомнила нарочно.

Мгновения счастья не забываются… В этом ярку у Макушиного родника плавали сентябрьские звезды, было зябко, и Никита, набравшись решимости, взял Юлю за плечи, рывком притянул к себе, поцеловал в губы. В свои неполные пятнадцать лет он видел, как целуются в кино. Петька на виду у зрителей целовал Анку, Анка ответила ему оплеухой. Никита от Юли ожидал схлопотать подобное, но Юля как-то странно взглянула на Никиту, сделала вид, что ничего не произошло.

«Давай загадаем свою звезду», — предложила она.

«Я уже загадал, — сказал он. — Но ее на небе еще нет.