Тусклый Свет Фонарей - Xenon de Fer
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Разве ж Цзиньдао не порицает самоубийства?
— Порицает. Но разве ж то было самоубийство? Монахиня не умерла в водах реки, она лишь освободила свой дух от оков тела и соединила его с духами тех женщин, став с ними единым целым, дабы помочь и им, и другим людям. Она очистила их от скверны отчаяния, страха, разочарования, обиды и всего того, что камнем тянуло их на дно. Все пять перестали быть землей и водой, они стали ветром и воздухом, ведь воздух пронизывает всё, и ничто не имеет той же легкости и свободы, что имеет ветер.
После этих слов мне и открылось, отчего наряд Феи был столь странен. Ведь я искал истину в одной из тех легенд, что знал, а она оказалась за их пределами. Истинная Лэн Сяньнюй не была одной, а была всеми, и в её облике отразился облик всех остальных. Я хотел было спросить, не стала ли та монахиня главной в их необычайном единении, но вдруг сам понял, что это не так, и сколь лишен смысла этот вопрос. Тогда в моей голове зашевелились совсем иные вопросы: «Так не от того ли, что прежде была монахиней, ты являешься лишь тем, кто не познал плотской любви?». На этот Речная Дева рассмеялась, покачала головой и ответила:
— Это совсем не так, юноша. Я готова помочь любому, кто искренне просит помощи, ежли дело его недурное.
— Тогда откуда же пошла такая молва?
— От сборщиков трав, что живут в ближайших деревнях. Дабы уберечь меня от бесконечного потока просителей, как было это когда-то, они стали говорить обо мне так. Но я не скрываю правды ни от кого из тех, кто спрашивает. Да ведь спрашивают редко.
Фея вновь улыбнулась, а я почувствовал себя обманутым глупцом. Да что я? Даже и мастер Ванцзу, верно, верил этим россказням, раз послал меня, а не кого-то опытнее. Я досадливо вздохнул и поглядел на Сяньнюй, вновь перебиравшую струны пипы. Тогда мне подумалось, что, должно быть, многие желали бы оказаться на моём месте, и мне следовало не стенать, а добиться того, ради чего я пришел.
— Так какие же обеты дала госпожа, что мешают ей спасти людей от гибели?
Громко бряцнула струна под соскользнувшей рукой, и Дева Реки поглядела на меня со смесью растерянности, недоумения и досады.
— Разве ж я не сказала тебе, отчего не могу исполнить твоей просьбы?
— Вы мудры, госпожа, — с легким поклоном ответствовал я, — потому позвольте задать вам вопрос, ответить на которой порой не могут и достойные мужи.
— Спрашивай.
— Для того, кто поклялся оберегать людей от страданий и смерти, что будет лучше — спасти сотни тысяч от неминуемых гибели и страданий или тысячи тысяч от тех, что могут их никогда и не коснуться?
— А ты точно знаешь, что эти сотни тысяч уже сейчас страдают или неминуемо пострадают вскоре?
— Коль я думал бы иначе, верно, я и не стал бы просить, госпожа! Но я сам бывал на наших рубежах, и знаю истории, печальные и страшные.
Рассеянно перебирала струны Фея реки Лэн, покуда я рассказывал ей о годах войны, о том, что слышал от других, и о том, что коснулось меня самого — о башне в Лоу, и о случае в Сяопэй. С каждым новым моим рассказом лицо Девы всё больше полнилось скорбью. Когда ж я замолк, ещё несколько мгновений она молча играла на пипе, а, когда мелодия пришла к своему концу, Сяньнюй вздохнула и прошептала: «Хорошо, юноша. Будь по-твоему. Когда рассветет, иди к тому месту. Мне надобно будет умилостивить духов и отвести водных обитателей. Но, когда солнце начнет клониться к закату, поток остановится, и вода схлынет. Сроку вам будет дано до темноты, а коль не успеете, то и не серчайте. После того, как вода вернется, в три дня принесите духам реки богатые дары и больше не тревожьте их, покуда не приключится у вас вновь великая нужда».
Я мигом поднялся с места и трижды поклонился Деве Реки почти до самой земли, рассыпая перед нею словно лепестки цветов слова искренней благодарности. С печалью в голосе Фея велела мне выпрямиться и попросила, коль я и впрямь хочу её отблагодарить, побыть с ней хотя бы до предрассветных сумерек. Остаток ночи мы так и провели в долгих беседах, а, когда воздух посветлел и наполнился голубым туманом, покинули беседку и неторопливо прошли до того дерева, где всё так же тихонько позванивал фэндуо.
Там я вновь трижды поклонился Фее реки Лэн, поблагодарил и нежданно даже для самого себя предложил выполнить какую-нибудь просьбу для неё самой. Помолчав, она взмахом руки отвязала от ветви колокольчик, поймала и передала мне со словами: «Отнеси его в обитель на Лэйбаошань. Пускай повесят под крышу пагоды, а новый настоятель принесет сюда другой». С поклоном я пообещал всё исполнить, и после этого мы простились окончательно. Сделав с десяток шагов, я обернулся, но под деревом уже никого не было, словно всё мне привиделось. И лишь ветряной колокольчик в моих руках напоминал мне о том, что всё приключившееся было явью, а не сном.
–
Байху Сяодина я застал мирно спящим возле потухшего костра. Когда ж я его разбудил, он вздрогнул, вскочил и стал осыпать меня бесчисленными вопросами, на которые у меня не было ни сил, ни желания отвечать. В конце концов, у меня-то ведь, в отличие от него, ночь выдалась бессонной. Лишь после того, как он обронил, что уж все глаза проглядел, и заснул в тревоге от того, что я так и не возвратился, я успокоил его, сказав, что Лэн Сяньнюй вняла моим мольбам после долгих уговоров, и теперь нам надобно спешить к тому месту, где должен был отыскаться Нефритовый Клык. Хорошо, верно, отоспавшийся Сяодин, услышав мои слова, не дал мне ни отдохнуть, ни перекусить, и вскоре мы уж поскакали на юг вдоль течения Лэн.
В лагерь, что разбили мастер Ванцзу и его спутники, мы прибыли ещё до полудня. Узнав, как всё было, покуда я, наконец, дорвавшись до съестного, вкушал свою первую за много часов трапезу, мой начальник явственно обрадовался и воодушевленный пошёл отдавать распоряжения, дабы к закату уже всё было готово, и не произошло ни малейшей заминки. Я же вскоре после этого устроился поудобнее
