Амур-батюшка - Николай Задорнов

Иван заметил взор юноши.

– Понравилась? – смеясь, спросил он.

Айдамбо покраснел, не в силах вымолвить слова.

– Поговори с ней! – посоветовал Иван.

– Не па-ажваляет, – ответил Айдамбо и захихикал виновато, словно его защекотали. Смелости его как не бывало.

– Кто не позволяет? – спросил Иван с удивлением.

– Жакон не па-ажваляет, – отвечал гольд.

– Ну, уж ты старый закон не слушай. Здесь у нас русская деревня, и можешь говорить с ней, сколько хочешь. Я бы молодой был, сам бы от нее не отстал. – Он подмигнул парню.

Айдамбо весь день провел у Бердышовых.

– А отец, наверно, покупки ждет. Ты мне говорил, что он больной, ему надо выпить, чтобы согреться, – посмеивался Иван после обеда, – а ты водку не везешь.

– А ну его к черту! – с досадой отвечал Айдамбо.

Однако при упоминании об отце выражение заботы появилось на лице гольда. Вскоре Айдамбо собрался.

– Я скоро снова приеду, – сказал он Ивану, – и привезу тебе меха.

– Ты мне говорил, что соболей больше нет у тебя.

Айдамбо смутился.

– У меня своих нет, но у отца есть, а он мне должен, – соврал он. – Верно, верно! Ведь я ему водки на свои купил.

Айдамбо приободрился, чувствуя, что вывернулся удачно. Он уехал в Мылки.

На другой день к Ивану приехал гольдский богач Денгура. Он был очень ласков с Бердышовым и тоже все время поглядывал на Дельдику.

– Ты бы продал мне маленькую девку, – потихоньку попросил он Бердышова.

– Зачем тебе?

Полой халата старик проворно обтер свою вспотевшую лысину.

– Хочу жениться, – хитро улыбаясь, признался он.

Иван засмеялся:

– У тебя молодую жену отобрали, так ты хочешь на девчонке жениться? Надо тебе! В утешенье-то! А не боишься, что из-за нее опять будет беда?

– Только продай! – обрадовался Денгура, видя, что Иван слушает его сочувственно. – Я тебе все отдам.

Бердышов вдруг нахмурился.

– Она молоденькая еще. Когда подрастет, тогда только решу, кому отдать.

– Ну, отдай за меня! – взмолился Денгура. – Ведь сейчас только уговоримся, а жениться потом, когда подрастет. Возьми у меня подарок, задаток. Отдам тебе вот эти меха. Даром!

Денгура полез в мешок. Там были приготовлены лисы. Иван подарки принял, но обещания не дал. Денгура сказал, что не теряет надежды. Он предполагал, что за богатые подарки рано или поздно заберет Дельдику.

– А ее больше никто не сватал? – вдруг с беспокойством спросил он.

Иван засмеялся:

– Никто! Никто!

Проводив Денгуру, он велел жене хорошенько вымыть Дельдику, причесать ее, переодеть во все новое.

– Она просит сшить ей русский сарафан, – говорила Анга. – Наталья ее подучила.

– Нет, надо, чтобы в гольдском ходила. Пусть-ка на нее свои заглядываются. Верно, какая она славненькая, – говорил он, любуясь Дельдикой.

Когда из Мылок снова приехал Айдамбо, Ивана дома не было. Анга уходила к соседям, а с ребенком оставалась Дельдика.

Юный Айдамбо всем нравился в деревне. Анга рассказала женщинам-переселенкам, что парень ездит из-за Дельдики.

– Еще парнишка, а добывает мехов больше, чем отец и дедушка.

Возвратившись домой, она увидела при свете лампы, что Айдамбо, стуча умывальником, моет руки, а Дельдика ждет рядом с полотенцем и тараторит без умолку про то, как надо мыться.

Анга и Наталья сшили Дельдике русское платье и сарафан.

Айдамбо изумился и долго сидел на лавке, не сводя глаз с Дельдики. Ему нравилось, что она во всём чистом.

«А что, если я русскую одежду надену? Может быть, скорей понравлюсь ей?»

Кальдука Маленький приехал к Бердышову. Старик был чем-то обрадован.

– За дочерью приехал, – оказал он. – Спасибо, Ваня, что выручил. У-у, какая стала! – умилился Кальдука, завидя Дельдику, подбежавшую в опрятной одежде и в русских сапожках.

– Как же я ее отпущу! Ее опять там китайцы заберут, – ответил Иван.

– Нет, не бойся, – воскликнул радостно Кальдука, – китайцы уехали!

Но Иван совсем не собирался отпускать Дельдику домой.

– Нет, Дельдика никуда не поедет, – сказал он. – Пусть поживет у нас. Нам надо помогать. А мы ее будем кормить и одевать. Она у нас как дочь родная.

Кальдука совсем не ожидал такого оборота. Он остолбенел.

– Как ты сказал?

– Что она у нас как дочь родная. А ты какой же отец, если не смог защитить!

Кальдука злобно усмехнулся.

– Вот еще один добрый человек нашелся! – воскликнул он. – То мне все китайцы помогали, говорили, что будут ее кормить и одевать. А теперь ты нашелся! Тоже меня любишь и помогаешь.

Старик посидел у Бердышовых и решил сходить пожаловаться Егору.

Кальдука надеялся, что Егор и сейчас заступится за Дельдику. Он рассказал ему про свою беду.

– К ней тут женихи ездят, подарки возят Ивану, – проговорила Наталья.

Кальдука ждал ответа Егора.

– Что тебе сказать? Конечно, нехорошо, что Иван ее домой не пускает. Но тут она все же кое-чему от Анги научится. Ведь он ее не совсем отнял.

– Нет, совсем! – с горечью воскликнул гольд.

– Пусть пока поживет, – сказал Егор, – а там посмотрим. Да он тебя не обидит. Он не такой мужик как будто.

– Он ее замуж выдаст, торо себе возьмет, – стал жаловаться Кальдука, чувствуя, что Егор ничего не сможет поделать с Бердышовым. – Ты, Егор, не знаешь, какой Ванька!

Весь этот разговор озаботил Егора.

– Да быть не может, чтобы он от отца отнял ее, – оказала Наталья. – Анга-то ей тетка родная.

– Все же Иван хитрый мужик, – сказал Кузнецов жене, когда гольд ушел. – Он себе выжмет барыши из этой девки. Но мы должны не допустить до позора. Пусть уж хоть не за старика, а за ровню замуж отдает.

Егор решил при случае поговорить с Иваном, заступиться за Дельдику.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Быстро наступила весна. В тайге стояли широкие лужи: голоствольная чаща в низинах затоплена водой. По балкам шумели ручьи. Воздух теплел и мерцал так явственно, что, казалось, видно движение ветра.

На Амур набегали талые воды, образуя обширные озера. И казалось, что уж нет льда: в ясный день река сплошь голубая, как летом, и только утаявшие торосники выступали из нее белыми островами.

То вдруг ударял мороз, озера на льду застывали, Амур белел, пронзительный студеный ветер приносил снежную бурю. Снова, как осенью, сквозь мглу бурана под обрывами видны были лишь черные воды заберегов, влекущие льды и громадные грязные коряги.

Стихала пурга, теплело. Рябились лужи, пар курился с мокрых крыш и тропинок, из-под снега выступала земля, и уж кое-где на бугорках и под пеньками в желтой прошлогодней траве проглядывала свежая прозелень.

Вода прибывала. Лед, провисший в зимнюю убыль, подняло и выровняло, вода все дальше выступала на отмели, и под обрывами берега понеслось бурное грязное течение.

Грязно-белые льдины отрывались от станового льда и, со звоном ударяясь друг об друга, проплывали по широким заберегам.

Кузнецовы во всякую погоду проводили дни за работой на релке. Егор взялся за чистку пашни еще в марте, когда земля была мерзлая. Свежие крепкие пеньки от рубленных зимой деревьев он выжигал, раскладывая костры в подкопах между корней. Сердцевина пенька выгорала, земля вокруг оттаивала, так что Кузнецовым оставалось драть полуобгоревшие корни.

С теплыми днями земля оттаяла почти на ладонь, и все переселенцы принялись за корчевку.

Вскоре повсюду задымились подожженные выворотни. На росчистях запылали костры.

На рассвете была подвижка льда. Егор проснулся от грохота, доносившегося с реки, и вышел. Верховой ветер налетал порывами, ударял в лицо залпами, словно старался сбить, сдвинуть лед, погнать его дальше. Остроносые льдины, похожие на баржи и лодки, теснились и с грохотом лезли на берег, продвигаясь вперед толчками, словно одушевленные существа.

«Как звери!» – подумал Егор.

Наутро исчезли забереги. Груды льда громоздились на речные косы. Ледяное поле с почерневшими торосами, похожее на кочковатое болото, передвинулось вниз. Это заметно было по голубым, полным воды колеям дороги, отошедшей от съезда.

Вдали, у мыса Пиван, часть реки очистилась, засияла летней синевой. Это далекое сверкание воды предвещало Егору близкое лето, пахоту, посев.

Ветер бушевал с такой силой, что по релке летали тлеющие головешки от костров. Лед, не двигаясь, стоял день и другой.

Вечерами переселенцы собирались вместе в какой-нибудь из землянок и подолгу обсуждали, что будут сеять и когда придется начинать работы. Все споры и распри были забыты. Бабы уговаривались работать на огородах: на Ирину высаживать капусту, на Фалалея – огурцы. Рассада у них росла в ящиках.

Мужики рассуждали о корчевке, о пахоте и о посевах. Земля их частью еще лежала под лесом, и трудно было загадать, что удастся сделать на Егория и что к Ереме, но загадать хотелось, и мужики вели длительные беседы допоздна, пытаясь проникнуть умом вперед в то время, когда закончат они корчевку и выйдут с лукошками в поле. Все дружно соглашались, что если удастся расчистить и обработать землю, то хорошо бы посеять тут ярицу, овес и гречиху, и что первый год надо совсем немного посеять ярицы, лишь для пробы.