Наши беседы - Юрий Фёдорович Куксенко

печатной машины я сказал, что надо разобраться в этом деле, но не на таком совещании, когда братья сами говорили, что нас, возможно, прослушивает КГБ. Это надо делать на месте, в Средней Азии.

Моя речь была записана на пленку для представления председателю.

После моего выступления стали требовать от меня, чтобы я сказал, где находится печатная машина. Я говорю: «Не знаю. Да если бы и знал, то не сказал бы вам здесь. Я не успею доехать до дома, как ни машины, ни хозяина на свободе не будет. Приезжайте в Среднюю Азию, и там все будет известно. Искать ее нужно через третьих и четвертых лиц».

Но уговорить братьев было невозможно. Поднялся шум, крик, посыпались оскорбления. Каждый старался перекричать другого. Я убеждал: «Братья, приезжайте в Среднюю Азию и там узнаете, где машина и заберете ее». Мне кричали: «Нет! Говори здесь! Здесь будет решаться твой вопрос!» Я ответил: «Решайте. Он уже решен там, в подполье. У меня он тоже решен…»

Вдруг слышу, кто-то улучил короткую паузу и громко сказал: «Так расстреливали когда-то наших отцов!» Я посмотрел, чтобы увидеть этого смельчака, но не определил, кто это сказал, только повторил за ним: «Да, так расстреляли и моего отца!» У меня создалось такое ощущение, что я снова нахожусь в сталинско-бериевских застенках и вот-вот меня начнут избивать…

Потом меня выслали из комнаты, рассуждали и объявили, что меня освобождают от работы в отделе благовестия Совета Церквей. Я поблагодарил всех и уехал.

Вскоре мы услышали, что братья приехали и забрали печатную машину. Никто не препятствовал им. Надо было сразу сказать, что они ищут, и кто-то из братьев, кто знал, могл бы помочь в поисках. Не нужно было разжигать всю эту ссору. Если бы нам нужна была печатная машина, мы могли бы заказать и сделать свою, не хуже этой. Но, увидев, как Совет Церквей боится потерять монополию на печать, мы в самом зачатке похоронили всякую мысль о самостоятельной издательской деятельности.

Однако огонь был разожжен и в Средней Азии, и в Совете Церквей, разгон взят, как у того казанского старичка с бугорка, и уже трудно было братьев остановить. Нужно было во что бы то ни стало найти виновного, «козла отпущения», чтобы за его счет списать всю поднятую ими шумиху и показать, что Совет Церквей действительно делает в Средней Азии что-то умное.

И вот с новой силой заработала лагерная канцелярия Я. Г. Скорнякова и начала бомбить письмами Алма-Ату, Джамбул, Ташкент, Фергану. Например, в Фергану он написал Станиславскому: «О, если бы ваши братья приехали в мою родную и любимую церковь в Джамбуле и устроили ее руководству то, что вы устроили Юрию Федоровичу у себя!» И это письмо Станиславский зачитал в Фергане на воскресном утреннем собрании!

В Алма-Ату едет «благовестник СЦ» А. А. Петренко (тот, что на ночном «совещании» в Москве бросал камни в Николая Петровича). Едет и разыскивает водителя машины, брата Якова М., который часто возил нас с братьями по общинам Средней Азии, и поручает ему подслушивать дорогой разговоры и передавать их по нужному адресу. За это обещал ему помочь расплатиться с долгами. Но Яша не согласился и рассказал все нам.

П. Д. Петерс, усердно посещая наши совещания, стал еще с большей настойчивостью требовать включения в повестки дня его вопросов, просил предоставить ему право говорить все, что он находит нужным, а также проигрывать новые кассеты Крючкова. Но мы ограничивали его, со всей определенностью разъясняли, что ни он и никто другой из Совета Церквей не имеют права без согласия служителей объединений и поместных пресвитеров самостоятельно ездить по церквам и, тем более, посещать членов по домам и обрабатывать их в нужном для себя духе, порождать среди верующих порочную тенденцию доносительства друг на друга.

Но Петерс ничему не внимал. Он едет в Фергану, назначает членское собрание, приглашают меня и, вместе с подъехавшим Я. Е. Иващенко, устраивает мне настоящее судилище.

Сначала прослушали полуторачасовую пленку Крючкова, где он всячески унижал и высмеивал меня, сравнивал меня с отступившим от Бога Саулом, которого отверг Господь. Конкретно он не указал ни одного греха, за который можно было бы отвергнуть меня, сказав: «Греха, как такового, у Юрия Федоровича нет, но действия его были греховные».

Он упомянул наше желание иметь свою печать, что, якобы, повредило издательству «Христианин», а в чем именно повредило, – так и не разъяснил. Затем Крючков заявил: «Вы, церковь, обладаете всею полнотою власти судить Юрия Федоровича и выносить решение о нем, какое найдете нужным».

Затем выступил Иващенко. Он зачитал «Решение пяти епископов Совета Церквей о снятии с Ю. Ф. Куксенко помазания», не указав конкретно, за какие грехи и на основании какого, хотя бы одного текста из Писания это помазание с меня решили снять.

Тогда выступили братья-служители Совета Средней Азии, ответственные по Ташкентскому и Фрунзенскому объединениям Я. В. Тиссен и П. Г. Петкер и потребовали зачитать фамилии этих так называемых епископов. Но Иващенко и Петерс отказались это сделать. Братья стали объяснять собранию, что после заключения я все пять лет работал с ними и они меня хорошо знают, а потому свидетельствуют, что никакой работы по отделению Средней Азии от Совета Церквей я не проводил.

Но тут первые ряды как прорвало. Те самые братья – беш-балинцы, которые недавно черной тучей каждый вечер носились по дворам с высокими дувалами и разъяренные, как басмачи, кричали во все горло: «Где он, этот отступник?!», ободренные речью Крючкова, стали вскакивать с мест и кричать так, как кричали у себя во дворах. Один из них, В.Р., которого недавно отлучили от церкви за хулиганское поведение в семье и избиение жены, подскочил ко мне с кулаками и, чуть ли не хватая за грудь (я думал, что он сейчас меня побьет), кричал, сколько есть мочи: «Вот, ты открылся где!»

Вслед за ним вскочили и другие братья, – в основном, бывшие отлученные то за хулиганство, то за блуд, то еще за худшее, чем блуд, – и стали требовать расправы со мной.

Когда же этот содом утих, я взял слово и прочитал текст из Первой Книги Царств: «… Вот я; свидетельствуйте на меня пред Господом и пред помазанником Его, у кого взял я вола, у кого взял осла, кого обидел и кого притеснил, у кого взял дар и закрыл в деле его глаза мои, – и я возвращу вам. И отвечали: ты не обижал нас и не притеснял нас и ничего ни у кого не взял. И сказал он им: свидетель на вас Господь, и свидетель помазанник