Свет всему свету - Иван Сотников

— Взбалтывай воду веслами! — вскрикнул Березин.

Впрочем, сила огня оказалась слабее, чем представлялось издали, отражение удваивало величину пламени. От взмахов весел оно качнулось в стороны, освободив лодке чернеющий проход, и снова сомкнулось за ее кормой. Густая трасса искрящихся пуль прошла низко над головами, и все инстинктивно пригнулись. Березин тесно прижался к Бедовому, заслонив его собою, и Ярославу сделалось не по себе. Сколько слышал он о войсковом товариществе, о выручке в бою, о бойцах, принимавших смерть, защищая командира. А тут сам командир заслонил бойца. В душе у него разом смешались все чувства: и признательности за участие, и стыда за малодушие. Исполненный решимости стряхнуть с себя эти проклятые страхи, он рывком сорвался с сиденья.

— Вперед, друзья! — первым прыгнул с лодки Березин.

Ярослав, не задумываясь, бросился следом и уже с берега на миг оглянулся назад. Черным строем приближались лодки Думбадзе, за ними шли плоты с танками. Их обгонял легкий паром с орудиями. А пушку Руднева уже вытаскивали на песчаную отмель. Раскатистое «ура» словно подтолкнуло Ярослава.

Треск, грохот, огневые вспышки, призрачные сполохи ракет, свист пуль, крики людей — все невообразимо смешалось и слилось уже в нераздельную картину боя. Ярославу показалось, что он ничтожная песчинка, подхваченная неведомой бурей.

Перескочив с маху траншею, он споткнулся и упал возле убитого немца с окровавленным лицом. Ярослав ощутил вдруг, как на него снова обрушились неподвластные ему страхи и с силой прижали его к земле. «Делай что надо!», «Делай что надо!» — звучали в ушах слова Максима, и Бедовой с злым упорством вскакивал и бежал, стреляя на ходу из автомата, падал, снова вскакивал и снова бежал.

Огонь с дамбы усилился, и цепь залегла. Максим с лета упал возле Ярослава. Шел второй час боя, и огневое сияние Тиссы чуть потускнело: передний край борьбы все более удалялся от берега. Максим увидел, как из кустарника поднялись вражеские цепи. Он узнал их по зеленовато-желтым шинелям, которые на солнце кажутся чуть ли не оранжевыми. Контратаку бойцы встретили огнем пулеметов. Мадьяры залегли, но тут же короткими перебежками пошли на сближение. Тем хуже для них. Максим дал зеленую ракету, и сразу — залп за залпом. Желтые кусты, через которые пробивались мадьяры, вмиг почернели.

Ярослав помог артиллеристам продвинуть пушку. Только установили ее, как навстречу выскочили три «пантеры». Одна из них летела на бешеной скорости. Секунда — и она сомнет пушку. Ярослав в испуге отполз в сторону, приготовив гранату. Наводчик же плотнее припал к прицелу. Грянул выстрел в упор. Хищница задрала бронированный нос, словно привстав на задние лапы, и застыла на месте с развороченным рылом.

— Эх, мать честная, — рассердился Руднев, вытирая рукою взмокший лоб, — сектор обстрела испортила. Меняй позицию!

Слова сержанта оборвал грохнувший вблизи разрыв.

— Эге, нас присмотрели! — понимающе оценил обстановку командир орудия. — А ну быстрее влево!

Ярослав переместился вместе с артиллеристами, а только что оставленная позиция уже дымилась от нового залпа.

— Каюк бы нам, задержись мы на том месте, — оглянулся Руднев.

Из кустов появились семь танков. Мчались прямо на разведчиков. Сжимая в правой руке гранаты, им навстречу поползли Зубец, Орлай, Бедовой. Первый танк летит прямо на Зубца. Разведчик привстал на четвереньки, отполз вправо. Что ой, испугался? Нет, нет. Пропустив машину, метнул вслед гранату, и стальная махина в пламени. Ай да Зубчик! Второму танку Ярослав угодил в борт и без передыху бросил еще гранату. Эх, погорячился! Две машины подбили артиллеристы. Остальные танки повернули вспять.

— За мной, на дамбу! — прокричал Максим и вместе с бойцами вырвался к земляному валу. — Что за черт, мины! — зло выругался он, разглядев их у самой насыпи. Из-под земли торчали высокие рукоятки, опутанные тонкой проволокой. Зацепись — и сразу на воздух. Только не залегать, иначе все пропало.

— По гранате на мины, по две — по насыпи, за мной! — и первым вымахнул на дамбу.

Сзади раздался взрыв, и рухнули сразу двое. У Максима больно защемило грудь. Вот цена его решимости. Но кто знает, какой бы страшной ценой заплатил он, не прояви этой решимости.

Противник бросил навстречу спешенную роту венгерских гусар в синих коротких куртках. Но подоспели тридцатьчетверки, и гусары рассеялись. Разведчики ворвались в венгерское село уже за насыпью. За крайними домиками в саду полно трупов. Синие куртки в крови, лица убитых перекошены и обезображены. Венгерских гусар за неудачу расстреляли немцы.

— Вот те и дружба! — сказал кто-то.

— Долго они вместе не навоюют, — добавил Якорев.

Лишь к полночи стихли немецкие контратаки. Дугообразная насыпь осталась за Жаровым. Однако Андрей тревожно прислушивался к шуму боя слева. Там полк Кострова отбивал ожесточенный натиск немцев, расходуя последние боеприпасы. У Жарова их тоже мало. Тем не менее, что мог, он послал туда. Переправа разбита. Комдив мобилизовал уцелевшие средства, чтоб помочь Кострову.

На дамбу примчался разгоряченный Моисеев. Он стал увереннее, и Жаров высоко ценил в нем талант организатора и руководителя полкового тыла, меньше нажимал на него, хотя Моисееву все еще нередко доставалось за промахи. Сейчас он привез три подводы с патронами и гранатами. Выдав свой обоз за подводы Кострова, начальник тыла пробился к переправе, проник на паром и ухарски подлетел к дамбе, зная, как дорог тут каждый патрон. Начальник штаба уже готов был распределить боеприпасы среди комбатов.

— По подводе? — обратился он к Жарову.

— Моисеев нарушил приказ комдива, — остановил тот начальника штаба, — и у нас один способ выполнить его — немедленно отправить подводы Кострову.

Начальник тыла смешался:

— Как отправить?..

— И немедленно! — повторил Жаров.

— У нас у самих ничего нет.

— Собьют Кострова — нам никакие боеприпасы не понадобятся.

Моисеев нехотя и с досадой взобрался на переднюю повозку. Никогда не знаешь, как поступит этот Жаров.

— Но, каурая!.. — хлестнул он нерасторопную лошадь. — Но-о!..

Когда стих бой, к Леону пришла Таня. Села рядом, молча прильнула к плечу, и у нее сразу потеплело на душе. Они столько выстрадали вчера и стольких похоронили сегодня! Сердце было полно жажды внимания, участия, заботы. Новые неудачи Леона растревожили Таню. Она всегда хотела, чтоб стал он энергичнее, упорнее и превзошел самого себя. Однако не безответная ли к ней любовь мешала ему быть таким? А вчера и сегодня в бою Леон был необычайно прост и человечен, он изумлял всех своим упорством, стойкостью, умением направить людей, и разве его вина, что противник подавлял силой.

— Я тебя очень люблю, — тихо сказала Таня.

Леон и обрадовался и насторожился. Что с нею? Сочувствие или жалость из-за его неудач? Только сомнения бессильны отравить ему радость. Его охватила необычайная нежность к ней, готовность ко всему, чего бы ни потребовала Таня. Он тихо обнял ее и осторожно поцеловал. А потом долго-долго сидел молча, пытаясь разобраться в ее чувствах. Вот и недавно вроде примирилась с ним, даже расцеловала, а сердечной близости все же не было. И какова она будет, их любовь, теперь?

Не зажигая света, он уложил Таню в землянке, заботливо укрыл своей шинелью и отправился в роту. А когда вернулся, Таня спала. Он присел у порога, глядя на звезды. Как смешно все-таки устроена жизнь, и как много искушений на пути человека. Как же преодолеть их и сделать самое главное, к чему ты призван в жизни? И как надо любить, чтобы любовь помогала жить? И судьба ли ему выжить, коль всюду столько страданий, крови, смертей? Он пристально глядел на Большую медведицу, словно искал у нее ответа, но она, опустив голову, все так же безмолвно глядела вниз.

Дня через три Самохина вывели в резерв и вызвали к командиру полка. «Не на проборку ли? — гадал он дорогой. — А за что? За дамбу? За потери? Или за все сразу? Ведь столько танков! Сначала семь. Затем двадцать. А под конец все тридцать. Чуть не по танку на бойца. Они по тебе из орудий, а ты из автоматов. Сдержи попробуй. Будь бы хоть гранат вволю. Правда, помогли бронебойщики. Но это же не артиллеристы. Ведь врукопашную приходилось. Так и скажу, врукопашную! Только где доказать!» — морщился Самохин.

Жаров встретил его как-то сдержанно и, как показалось Леону, хитро посматривал исподлобья. Поздоровался, а сесть не пригласил, что было недобрым предзнаменованием.

— Ну что, Самохин?

— Товарищ подполковник, невозможно было стоять.

— А стояли...

— Пятились, конечно, иначе отрезали б...

— А не поддались.

— К самому берегу прижали.

— А не сбросили.

Леон никак не мог понять, в чем тут ирония и чего в конце концов хочет от него Жаров?

— Поздравляю, — протянул Андрей руку, — от души поздравляю! На, сам читай, — подал ему радиограмму.