Девичья фамилия - Аврора Тамиджо

уверенная, что сестра, как всегда, все исправит. Маринелла не понимала, что, когда Лавиния умоляла ее ничего не говорить Патриции, иначе случится конец света, она говорила буквально.

В то майское воскресенье ее старшая сестра ворвалась на кухню – глаза пылают гневом, лицо искажено боевой гримасой, подошвы туфель цокают по полу, словно копыта быка на корриде. В кулаке Патриция сжимала один из бабушкиных ножей, тонкий и остро отточенный. На мгновение Валентино утратил свою обычную самоуверенность.

– Это еще что, мы теперь на ножах?

– Отойди от моей сестры и убирайся из этого дома. Или, клянусь матерью и бабушкой, я вспорю тебе брюхо, как свинье.

– С ума сошла. Ты серьезно?

– Убирайся, – повторила Патриция. Точнее, прокричала: – Убирайся из моего дома! Убирайся!

Она бросилась на него, и Валентино отступил как раз вовремя, иначе нож распорол бы его, как распарывают сосиску перед жаркой. Но поскольку лезвие было очень острым, у него на руке остался вертикальный порез от локтя до запястья. Кровь закапала на мрамор. Маринелла бросилась к Лавинии, которая прижала ее к себе, прячась за ней, как за щитом.

Валентино посмотрел на свою руку.

– И впрямь свихнулась. Ты что же, хочешь меня убить?

Патриция единственная выглядела так, словно ее ничто не впечатляло. Ни кровь, ни она сама.

– Бог свидетель, я сказала тебе убраться из этого дома. Иначе я правда тебя убью.

На крики прибежали Каролина и Санти.

– Что за чертовщина здесь творится?! – прогремел Санти.

Иларио плакал, оставшись один в темной комнате в глубине коридора. Каролина сразу же все поняла.

– Ты пыталась зарезать моего брата?

Рука все еще кровоточила, и Валентино обернул ее кухонным полотенцем. Патриция выставила перед собой бабушкин нож, будто меч.

– Эту свинью, твоего брата, на куски надо порубить за то, что он задумал сделать с моей сестрой.

На мгновение, всего на одно мгновение, в глазах Санти мелькнуло подозрение по отношению к Валентино.

– Почему, что ты с ней сделал? – вырвалось у него.

– И ты в это веришь? Тогда ты еще глупее, чем они. Что я с ней сделал? Я сделал ей пару комплиментов. Разве нельзя сказать что-то приятное красивой девушке?

Валентино рассказал, что Лавиния улыбалась ему, провоцировала его, заигрывала с ним. Он увлекся ею, но не делал ничего плохого.

– Она меня провоцировала, а я же мужчина. Что я должен был делать?

Каролина набросилась на Лавинию.

– Я так и знала. Я слышала, что о тебе болтают в округе. Но в моем доме! С моим братом!

– Это не твой дом, – вмешалась Маринелла.

Санти глянул на нее:

– Замолчи, это не твое дело. И вообще, убирайся с глаз моих.

Маринелла не сдвинулась с места ни на миллиметр.

– Нет. – Она прижалась к боку Лавинии. – Я останусь со своими сестрами.

Слабость Санти быстро прошла. Он вновь уставился Лавинии в глаза так, словно она была тараканом в кладовке.

– С завтрашнего дня будешь выходить из дома только на работу, вот и перестанут про нас шептаться. – Затем он указал на Валентино. – А ты, если у тебя и были какие-то мысли, выброси их из головы. Ты для нее староват.

Даже будь она в состоянии выдавить хоть слово, Лавиния не знала, что сказать. Она чувствовала отвращение, и ей не хватало воздуха. Она думала только о Маринелле, которая до конца своих дней будет считать ее ничтожеством. И о маме, где бы та ни находилась, – в конце концов, ее дочь поступила неблагоразумно. Что до мамушки Розы, Лавиния надеялась, что та слишком занята, наверстывает упущенное с Себастьяно Кварантой, ведь, если бы у мамушки нашлось время взглянуть на нее с небес, она бы схватилась руками за голову, поняв, насколько глупа внучка.

Пока Лавиния молчала, терзаясь стыдом и виной в яме, которую сама себе вырыла, настало время Патриции взорваться. Внезапно, словно кто-то откупорил крышку, ее гнев вырвался на волю, будто лава из жерла вулкана.

В ярости она подступила к отцу.

– Что за чушь ты несешь? Эти люди проникли в наш дом, обокрали нас, напали на нас. И ты вымещаешь все на Лавинии? – Ее тяжелая поступь и нож в руках заставили Каролину отшатнуться. Патриция сказала ей: – Если этот пес тронул хоть волосок на голове моей сестры, ты следующая. Это ты во всем виновата, ты привела его в наш дом. Ты дьяволица во плоти.

– Я вызываю карабинеров, она опасна. Я боюсь за своего сына и за свою жизнь. Посмотри, что она сделала с моим братом.

Каролина закричала на Санти и бросилась прочь, стремясь защитить своего драгоценного ребенка и свою еще более драгоценную персону. Лавиния никогда не видела синьору Каролину столь потрясенной; она будет дорожить этим воспоминанием долгие годы, и оно останется ее единственной местью этой женщине.

Санти посмотрел, как убегает жена, и в его ледяных глазах всколыхнулось все худшее, что было в нем.

– Патри, хватит. – Он посмотрел на кровоточащую руку Валентино, который теперь тихо стоял в углу и, казалось, потерял всякий интерес к играм. – Прекрати истерику. Разве того, что ты сделала с Валентино, недостаточно?

Наконец ледяной взгляд Санти встретился с пылающими глазами Патриции. Он был способен бросить ей вызов, даже сейчас.

– Опусти нож, иначе это плохо кончится.

В последний раз Лавиния видела, что ее сестра противостоит отцу, как делала всю жизнь.

– Эти люди довели нас до ручки. Они воры, негодяи.

– Послушай, что ты говоришь. Каролина – моя жена, мать моего ребенка.

Патриция не замечала, что поднимала нож все выше и выше и в какой-то момент наставила его на грудь отца. Ее слепили слезы.

– А моя мать? Она умерла из-за тебя. Это ты виноват. Ты забрал наш дом. Все наши вещи. И теперь хочешь, чтобы нас убили из-за тебя? Нет уж, ты сдохнешь первым.

Санти Маравилья уставился на нож, которым тыкала в него Патриция. Если бы ему сказали тогда, после праздника в Сан-Бенедетто, когда он встретил Сельму Кваранту, что эта маленькая хрупкая женщина родит ему дочь, способную наброситься на него с ножом, Чудо-Санти сбежал бы на все четыре стороны, лишь бы не жениться. Именно эта мысль читалась в его прозрачных глазах, когда он уставился на Патрицию, которая впервые грозила ему, и произнес без выражения:

– Собирай свои вещи и убирайся из моего дома. – Стиснув зубы так, что челюсть, казалось, была готова расколоться, как грецкий орех, он повернулся к Лавинии. – Убирайтесь обе.

Патриция опустила нож, ее покрасневшие щеки были мокрыми от слез.

– Что ты за отец такой?

Санти обратился к Маринелле – малышке, которая явилась ему во сне, суля богатство и процветание:

– Решай, на чьей ты стороне. Если останешься со мной, то знай, что все изменится. А если уйдешь с сестрами, то не смей больше попадаться мне на глаза.

– Я не останусь в этом доме, даже если умру.

Если Санти Маравилья и страдал в тот день, его дочери этого не заметили. Он уже давно не был Чудо-Санти, не был прозрачным и сияющим.

В тот вечер Лавиния свернула матрасы, чтобы вытащить их на улицу. Они воспользовались тем, что Санти и Каролина повезли Валентино в больницу, предполагая, что ему нужно наложить швы на руку. Патриция велела Маринелле позвонить дяде Фернандо и попросить, чтобы тот забрал их на своем рабочем фургоне.

Сверху, из окна, их матрасы на тротуаре напоминали большие конфеты. Маринелла спускалась по лестнице целую вечность, спотыкаясь на каждом шагу о свой чемодан, но наконец Лавиния увидела, как сестра выскочила на улицу рядом с Патрицией. Сестры тоже казались ей конфетами, правда, маленькими. Крошечными. Прежде чем навсегда покинуть дом, где она видела смерть матери и подарила покой бабушке, Лавинии нужно было сделать еще одно дело. Она сняла трубку телефона в прихожей и набрала номер, который знала наизусть. Прозвучало три гудка. Она надеялась, что к телефону подойдет не Лючетта Сангрегорио.

– Алло?

Услышав голос Пеппино, она почувствовала, будто ей накинули на плечи теплое одеяло. Последним воспоминанием из этого дома, где Сельма шила, а бабушка готовила, маленькая