Эффект фрейминга. Как управлять вниманием потребителя в цифровую эпоху? - Кеннет Кьюкер

и ранее уже обвинялся в террористических атаках в Европе. Пять суток спустя после той ужасной ночи около сотни полицейских окружили квартиру на северной окраине Парижа. После часовой перестрелки, сопровождавшейся взрывами, Абаауд оказался мертв.

Распространено мнение, что террористы действуют нерационально и нелогично. К такому выводу прийти легко, поскольку большинству людей трудно понять мотивацию убивать без разбора и бесстрастно, как это происходило вечером в Bataclan. Но последние исследования показывают, что многие террористы отнюдь не следуют своим инстинктам иррационально, а дело обстоит прямо противоположным образом: в своем чудовищном насилии они расчетливо рациональны.

Террористы – обычно фреймеры тщательные, даже педантичные. К миру они применяют хорошо разработанную ментальную модель. По словам Жерара Бронне, социолога из Парижского университета, который исследовал «экстремальное мышление», террористы обладают «почти нечеловеческой цельностью» и «механической рациональностью, не приемлющей компромиссов».

Абаауд попадает в эту категорию. Все случившееся с ним он объясняет даром Аллаха. Когда он пытался въехать в страну, будучи в то же время объявлен в розыск бельгийскими властями, иммиграционный чиновник остановил его, сравнил с фотографией, но пропустил. Чиновник был «ослеплен Аллахом», сказал он Dabiq, журналу исламских боевиков, перед парижской акцией. Когда бельгийский спецназ взял штурмом квартиру, где он жил, два его сообщника были убиты, а ему самому удалось ускользнуть.

«Все это было устроено Аллахом», – объяснил он. Ментальная модель применялась безукоризненно, от каузальности до контрфактических предположений и ограничений – при том, что вся ее содержательная часть была в корне неверной.

Когда террористы осуществляют фрейминг, они нарушают ключевой элемент – гибкость. Чтобы высвободить силу, заключенную в наших ментальных моделях, их нужно корректировать, совершенствовать, ставить под сомнение. Террористы же, наоборот, хотя и уверены в рациональности своих действий, но не считают возможным никакое отклонение от курса. Они неспособны корректировать фреймы и вместо этого воспринимают их как единственно возможный способ видеть мир.

На самом деле исследования показали, что террористы презирают обычных людей именно в силу их готовности к подобной корректировке. Они расценивают эту когнитивную гибкость как своего рода порок, в то время как жесткость своих фреймов считают формой чистоты и порядка. В то время как для большинства людей фрейминг служит источником чувства свободы собственной воли, для террористов он ее устраняет. Они с готовностью отказываются от нее ради достижения своих идеалов. Для них реальность становится «проще и яснее», объясняет Бронне.

Даже когда мы выводим действия из контрфактического мышления в условиях ограничений, даже когда нам кажется, что мы проводим фрейминг хорошо, мы можем быть абсолютно, ужасающе неправы. Может казаться, что мы мыслим совершенно рационально, но наши варианты могут быть всего лишь бледным отражением подлинной радуги альтернатив. Вместо того чтобы помочь обрести свободу действий в пластичном, гибком мире, чрезмерно жесткий фрейм превращает нас в слепых исполнителей исковерканных умозаключений.

Это всего лишь один из путей, которыми рациональный фрейминг может сдерживать нас. Однако, опасность резко усиливается оттого, что результатом такого фрейминга будет убежденность: мы действовали абсолютно логично и фрейминг проводили в точности так, как следует. Глубоко порочная природа наших решений скрыта за завесой кажущегося разума, и в результате нам оказывается сложнее выбраться, а окружающим – понять нас. Плохо произведенный фрейминг опаснее и чреват более серьезными последствиями, чем полный отказ от фрейминга, поскольку он подразумевает свою правоту, и тем самым дважды ошибочен.

Человеческий фрейминг требует бдительности. Только будучи произведенным правильно, он показывает свою полную силу. Но как нам этого добиться?

Живость ума

Свободное движение информации всегда было основой совместной деятельности и катализатором сотрудничества. Именно оно обеспечивает эффективную деятельность рынков и дает науке возможность постепенно, шаг за шагом уточнять свои выводы. Остановка потока идей всегда замораживала прогресс. Всякий раз, когда это случалось в прошлом, следовали колоссальные страдания – от сжигания книг до сжигания людей. Чтобы стимулировать, поддерживать и защищать свободный поток информации, общества ввели правила, создали учреждения, установили определенные процессы.

Мы видим его в требованиях раскрытия информации, предъявляемых к государственным компаниям и к загрязнителям окружающей среды. Мы отдаем ему должное в виде прозрачности работы парламентов и судов. Он пронизывает правила совершения сделок в бизнесе и принципы научной ответственности. Пожизненные контракты в университетах возникли именно для того, чтобы ученые могли работать и высказываться без неправомерных ограничений. В современных конституциях этот принцип гарантирован под названием свободы слова.

В то же время сегодня основным двигателем прогресса стала не столько совместная деятельность, сколько сознание, и фокус должен сместиться с внешних потоков информации на внутреннее принятие решений. Акцент делается на представление себе альтернативных реальностей, не просто на совместном труде ради общей цели. Это ставит перед нами вопрос: какой новый принцип нужно защищать в XXI веке? Что эквивалентно свободному движению информации для нашего поколения?

Воспитывать следует остроту интеллекта, позволяющую уловить не подчеркнутую идею, не названный вслух идеал, скрытое высказывание, новую реальность, спрятанную в возможном. Чтобы фрейминг был успешным, необходима живость ума.

Это значит не просто открытость новым идеям, или ментальную гибкость, или когнитивное разнообразие. Нет, мы говорим о вещах более глубоких. Это пластичность и эластичность процесса постижения мира и переделывания получившейся картины. Это идея, что путь нашей мысли в принципе поддается изменению, а не проложен раз и навсегда. Это убеждение, что наше мышление не ограничивается повторением когнитивных шагов, уже проделанных когда-то, что ум может дерзнуть отправиться в неизведанное, что даже следуя одним и тем же ментальным шагам тысячу раз, мы можем совершить новый ментальный рывок, если того пожелаем. Мы способны «держать в голове две противоположные мысли одновременно», повторяя знаменитую формулировку Френсиса Скотта Фитцджеральда.

Этот принцип держится на глубоко укорененной в нашем разуме способности мысленно выходить за пределы очевидного и знакомого. Мы можем мечтать с конкретной целью, подталкивать воображение по определенному пути, указывать направление без того, чтобы непочтительно привязывать его к известному и обычному. Вот умственная алхимия, преобразующая старое в новое, прошлое в будущее, повседневное в драгоценное.

Живость ума – не данность, ее нужно вырабатывать. Чтобы приобрести и сохранить ее, нужно ее тренировать. Делается это непрерывным воспитанием в себе любопытства к новым перспективам, включая мужество не соглашаться и выслушивать несогласие.

Считайте, что это как с гимнастом или танцором, который может закручиваться, изгибаться и раскачиваться, создавая таким образом новую форму. Или со спринтером, каждое движение которого делает его бег быстрее. Большинство людей обладает одними и теми же задатками: телом, руками, ногами и так далее, но не равными возможностями или физической формой. Мы все способны бежать, когда это необходимо, но чтобы показать на спринтерской дистанции такой же результат, как легкоатлет, нужны тренировки и дисциплина. Почти никто из нас не обладает гибкостью