Соперница королевы - Элизабет Фримантл

один страх: гонец, везущий ее послание королю Якову, исчез. Она успокаивает себя тем, что с ним могла случиться какая-нибудь обычная неприятность – заболел, задержался в пути, однако перед ней постоянно маячит образ Сесила – он проявляет текст над огнем, передает письмо королеве, составляет указ об аресте. Пенелопе чудится, будто петля мало-помалу затягивается на горле. Жаль, что Блаунт при дворе, а не здесь, в Дербишире.

– Я напишу ему, – говорит дядя Ноллис. – Он ступил на скользкий путь. Королеве надоели его обиды. В тридцать лет подобные шалости уже не по возрасту. Возможно, раньше они казались забавными, но не теперь. – Пенелопа не пытается объяснить, что так называемые приступы обидчивости на самом деле гораздо тяжелее и Эссексу неподвластны. Она устала бесконечно обсуждать проступки брата, ей хотелось бы лежать в постели в Уонстеде, вести философские беседы и пить хорошее французское вино с Блаунтом. Гонцы курсируют туда-сюда с посланиями, полными слов любви, но как было бы приятно увидеть радость на лице возлюбленного, когда она расскажет ему, что у их малыша Сент-Джона прорезался первый зуб, а его старший брат Маунтджой позавчера произнес первое слово.

Летиция резко возражала против выбора имени.

– Ты с ума сошла? Если назовешь ребенка Маунтджой, все сразу поймут, кто его отец.

– Мне безразлично, что подумают люди, – ответила Пенелопа.

– Такое отношение тебя погубит, – не в первый раз изрекла мать и добавила: – Я по-прежнему не понимаю, почему твой супруг позволяет наставлять ему рога.

Пенелопа не могла ответить. За шестнадцать лет брака бремя мужниной тайны стало еще тяжелее. Она не осмеливалась поделиться даже со своим возлюбленным Блаунтом, наполнившим ее жизнь радостью.

Рич терпел ее измену, а она играла роль покорной жены. Они даже начали в каком-то смысле уважать друг друга. Удивительно, почему ни один из мальчиков, с которыми спит Рич, не выдал его; вероятно, он хорошо им платит. Муж никогда не обсуждал с Пенелопой эту тему. Она пришла к пониманию, что тайна, подобно лжи, отравляет все, к чему прикасается.

– Как можно быть таким глупцом? Нельзя идти против королевы! – Летиция в отчаянии закрывает лицо руками. – Разве мало моего изгнания? Его ждет та же судьба, и он сам в этом виноват.

Журчание воды стихает. Пенелопа вспоминает, как несколько месяцев назад брат убедил Елизавету допустить Летицию ко двору. Казалось, прошлые обиды забыты. Над Эссекс-хаусом витал дух воодушевления, словно после грозы вышло яркое солнце. Летиция сияла от предвкушения; по такому случаю были изготовлены три парика, пошит новый гардероб, куплена дюжина жемчужных ожерелий и заказан драгоценный камень в подарок королеве.

– Это должно быть великолепное изделие, – объявила она ювелиру. – Нечто гораздо более изящное, чем вульгарные стекляшки, которые ей дарят иностранные послы.

Ювелир едва не потирал руки:

– Недавно я приобрел рубин в форме сердца, редкой красоты, притом большой, как розовый бутон.

Он запросил три сотни фунтов, которых у Летиции не было. Эссекс с пафосом забрал счет, однако потом признался Пенелопе, что и так должен тридцать тысяч. Она пришла в ужас и в конце концов убедила Рича оплатить дорогую покупку.

– Я уговорю королеву продлить мою монополию, – ответил Эссекс на вопрос, как он собирается уладить денежные дела. Неоплатные долги лежали на душе тяжким грузом, но заботы уравновешивались радостью от предстоящей аудиенции Летиции и надеждами, которые она связывала с высочайшим приемом.

Даже Пенелопе, не подверженной приступам оптимизма, казалось, что годы, проведенные матерью в изгнании, подошли к концу. Обе предвкушали наступление долгожданного дня, словно свадьбу. Она помогла Летиции надеть расшитое жемчугом атласное платье лимонного цвета и новый парик, красно-коричневые локоны которого были усыпаны драгоценными камнями. Летиция выглядела как молодая женщина, а не умудренная жизнью дама пятидесяти четырех лет. Нетрудно вообразить, какой фурор она в свое время производила при дворе и что заставило Лестера, на ее беду, отвернуться от Елизаветы.

Пенелопа не могла сопровождать мать в Уайтхолл, поскольку недавно родила Сент-Джона и еще не произнесла очистительную молитву в церкви. Ей казалось, все дурное уже позади.

Летиция вернулась поздно, усталая и подавленная, швырнула парик на кушетку. Волосы растрепались, делая ее похожей на безумную.

– Он ужасно кололся, – ответила она на изумленный взгляд Пенелопы.

– Как все прошло?

Мать покачала головой:

– Возможно, завтра. Твой брат сказал, мне лучше явиться завтра.

Летиция отвернулась, но Пенелопа успела заметить ее слезы. Она никогда не видела мать плачущей. На нее накатил новый, небывало сильный приступ ярости. Ей вспомнилась недавно виденная пьеса: ситуация, которую можно было предотвратить, просто даровав прощение, привела к трагедии. Гнев причинял почти физическую боль. Пенелопа поняла – если королева не простит Летицию, то она не простит королеву.

Ее мать три дня прождала в приемной. На четвертый день Елизавета, прошествовав мимо нее в коридоре, приняла драгоценный камень, подставила щеку для поцелуя и удалилась, не сказав ни слова. Повторного приглашения ко двору не последовало. Каждый раз, когда Пенелопа замечает на груди королевы тот самый рубин в виде сердца, ее собственное сердце сжимается и вспоминаются давние обиды: смерть отца, изгнание матери и сестры, отмененный брак с Сидни – все это дело рук Елизаветы.

– Он мнит себя бессмертным, – Летиция продолжает говорить об Эссексе.

– Я постараюсь все уладить, сестра, – успокаивающе произносит Ноллис. – Проводя столько времени вне двора, племянник лишь усугубляет положение. На его место полно претендентов. Два месяца – долгий срок.

– Я много раз наблюдала брата в подобном состоянии духа, – говорит Пенелопа. – В нем просыпаются худшие качества. – Солнце скрывается за тучей, на стеклах показываются капли дождя, будто ее слова повлияли на погоду. Пенелопа рассеянно протягивает руку, чтобы погладить Сперо, но находит лишь пустоту. Ей вспоминается, как несколько недель назад она обнаружила в ногах кровати безжизненное тело. Сперо прожил долго и скончался мирно, однако Пенелопа горько оплакивает пса, которому Сидни дал имя. Время беспощадно: почти все, кто был ей дорог, ее покинули. Даже Жанна уехала во Францию с новым мужем.

– Худшие или нет, нужно взять себя в руки, – заявляет Летиция. Возможно, она осведомлена об огромных долгах Эссекса. Если сын не станет плясать под дудку Елизаветы, ему никогда не расплатиться.

– Летиция, дорогая, не переживай, – Ноллис похлопывает ее по руке. – Я раскрою ему глаза. – Он замолкает, будто что-то вспомнив. – Если меня не отправят в Ирландию.

– А вас должны туда отправить? – спрашивает Доротея. – Если так, вряд ли это произойдет прямо сейчас. Нужно собрать людей и средства.

– Да, на сборы потребуется время. Кроме того, она колеблется. – Он имеет в виду королеву. – Есть и другие