Сады Луны - Стивен Эриксон

Человек рядом с ним вздохнул.

— Твоя месть сегодня скорее всего спасла тебе жизнь, — желчно проговорил он.

Раллик прислонился к стене и скрестил руки.

— Да ну?

Оцелот, предводитель клана, подошёл ближе, его узкое рябое лицо скривилось в привычной мрачной мине.

— Этой ночью была бойня, Ном. Ты ничего не слышал?

— Нет.

Тонкие губы Оцелота изогнулись в невесёлой улыбке.

— На крышах началась война. Кто-то нас убивает. Менее чем за час мы потеряли пять дозорных, а значит, за нами охотится не один убийца.

— Наверняка. — Раллик передёрнул плечами: холод мокрых камней пробрался под плащ и коснулся тела. Как всегда, от дел Гильдии ему становилось скучно.

Оцелот продолжил:

— Мы потеряли предводителя клана и этого здоровяка, Тало Крафара. — Он бросил быстрый взгляд за спину, будто ожидал внезапного удара кинжалом.

Несмотря на скуку, Раллик удивлённо приподнял брови.

— А они хороши.

— Хороши? Все свидетели мертвы, — вот такая сегодня в ходу кислая шутка. Они ошибок не делают, ублюдки.

— Все делают ошибки, — пробормотал Раллик. — Воркан вышла?

Оцелот покачал головой.

— Ещё нет. Занята, созывает все кланы.

Раллик нахмурился, его охватил невольный интерес.

— Может, это вызов её власти в Гильдии? Внутренние дрязги, какая-нибудь фракция…

— Ты нас за дураков держишь, да, Ном? Это было первое, что заподозрила Воркан. Нет, то, что происходит, — не внутренние разборки. Кто бы ни убивал наших людей, он не из Гильдии и не из города.

Ответ вдруг показался очевидным, и Раллик пожал плечами:

— Значит, это имперские Когти.

Оцелот неохотно согласился.

— Очень на то похоже, — проворчал он. — Они же должны быть лучшими из лучших, не так ли? Но зачем им нападать на Гильдию? Разумнее было бы ожидать, что они примутся за благородных.

— Хочешь, чтобы я предугадал намерения Империи, Оцелот?

Предводитель клана моргнул, а потом ещё сильнее помрачнел.

— Я пришёл тебя предупредить. И это одолжение, Ном. Ты так увяз в своей мести, что Гильдия не обязана раскидывать крылья, чтобы прикрыть тебя. Одолжение.

Раллик оттолкнулся от стены и направился к выходу из переулка.

— Одолжение, Оцелот? — он тихо рассмеялся.

— Мы готовим ловушку, — сказал Оцелот и перегородил Раллику дорогу. Он указал покрытым шрамами подбородком на таверну «Феникс». — Проследи, чтобы все тебя увидели и точно поняли, чем ты зарабатываешь на жизнь.

Раллик смерил Оцелота твёрдым, холодным взглядом.

— Приманка.

— Просто сделай это.

Раллик ничего не ответил, вышел из переулка, поднялся по ступеням и вошёл в таверну «Феникс».

— Что-то в ночи обретает форму, — сказала Карга, когда Тюрбан Орр вышел. Воздух вокруг неё задрожал, когда ворониха вернула свой истинный облик.

Барук подошёл к столу с картой, сцепив руки за спиной, чтобы сдержать охватившую его дрожь.

— Значит, ты это тоже почувствовала. — Он помолчал и вздохнул: — Как бы там ни было, похоже, сейчас всё и вся пришло в движение.

— Схождение сил всегда так проявляется, — проговорила Карга, расправляя крылья. — Собираются чёрные ветры, алхимик. Берегись их кровожадного дыхания.

Барук хмыкнул.

— А ты полетишь на них, предвестница наших бед и невзгод.

Карга рассмеялась. Она подскочила к окну.

— Мой хозяин придёт. Но у меня есть и другие поручения.

Барук обернулся.

— Если позволишь, — он взмахнул рукой. Окно распахнулось.

Карга взлетела на подоконник. Она повернула голову и посмотрела на Барука одним глазом.

— Я вижу дюжину кораблей, стоящих в глубокой гавани. Одиннадцать объяты пламенем.

Барук похолодел. Пророчества он не ожидал. Теперь ему стало страшно.

— А двенадцатый? — спросил он тихо, почти шёпотом.

— Ветер поднял в небо тучу искр. Я вижу, как они вертятся, вертятся вокруг последнего судна, — Карга помолчала. — Всё ещё вертятся.

И с этими словами она вылетела наружу.

Барук сгорбился. Обернувшись к карте на столе, он осмотрел одиннадцать некогда Вольных городов, над которыми теперь вознёсся стяг Империи. Остался только Даруджистан — двенадцатый и последний, не обозначенный бордово-серым флажком.

— Так уходит свобода, — пробормотал он.

Внезапно стены вокруг застонали, и Барук охнул, когда его словно придавило невообразимой тяжестью. Кровь стучала в ушах, голову пронзила резкая боль. Чтобы устоять, он схватился за край стола. Раскалённые светящиеся сферы, свисавшие с потолка, померкли, а потом погасли. В темноте алхимик услышал, как по стенам побежали трещины, словно гигантская рука опустилась на дом.

Вдруг давление исчезло. Барук вскинул дрожащую руку к мокрому от пота лбу. У него за спиной прозвучал мягкий голос:

— Привет тебе, Высший алхимик. Я — Владыка Семени Луны.

Всё ещё стоя лицом к столу, Барук закрыл глаза и кивнул.

— Не обязательно упоминать звание, — прошептал он. — Зови меня просто Барук.

— В темноте я как дома, — сказал Владыка. — Это не причинит тебе неудобств, Барук?

Алхимик пробормотал заклинание. Перед его глазами карта на столе обрела чёткость и начала испускать прохладное голубоватое мерцание. Он обернулся к Владыке и был поражён тем, что высокая фигура в плаще отражала ничуть не больше тепла, чем неодушевлённые предметы в комнате. Тем не менее он смог ясно различить черты лица гостя.

— Ты из тисте анди, — сказал Барук.

Владыка слегка поклонился. Его раскосые многоцветные глаза осмотрели комнату.

— Есть у тебя вино, Барук?

— Конечно, Владыка, — алхимик подошёл к письменному столу.

— Моё имя, насколько его могут произнести люди, Аномандр Рейк. — Владыка последовал за Баруком к столу, сапоги звонко стучали по полированному мраморному полу.

Барук налил вина, а затем обернулся и с любопытством осмотрел Рейка. Ему говорили, что воины тисте анди сражаются с Империей на севере, под предводительством дикого зверя в человеческом теле, Каладана Бруда. Они заключили союз с Багровой гвардией и вместе с ними истребляли малазанцев. Значит, в Семени Луны жили тисте анди, и перед ним стоял их повелитель.

В этот миг Барук впервые увидел тисте анди лицом к лицу. Он был сильно взволнован. Такие удивительные глаза, подумал он. В один миг глубоко-янтарные, по-кошачьи тревожные, а в другой — серые, с вертикальным змеиным зрачком, — целая радуга цветов, под стать всякому настроению. Барук спросил себя, а могут ли они лгать.