1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны - Майкл Карлей

Эта встреча, с точки зрения Шуленбурга, не привела к особому успеху, но он все равно решил 1 июля встретиться с Потемкиным. Сначала разговор шел об освобождении советских граждан, захваченных в Испании в обмен на немцев, удерживаемых советским правительством. Потом Шуленбург свернул на свою недавнюю встречу с Молотовым. Он не счел нужным упоминать о признании Риббентропа, что их антикоминтерновский пакт с Италией и Японией был направлен не против Советского Союза, а против «интернационального течения, в котором три правительства усматривали опасность для существующего социального и политического строя». Тем более, что сейчас цели пакта значительно изменились — несмотря на то, что он сохранил свое первоначальное название — он был направлен в первую очередь против Британии. Шуленбург также позволил себе обронить, что Германия могла бы способствовать улучшению советских отношений с Японией. Это было сделано несомненно с тем, чтобы подсластить германские предложения, потому что Красную армию на границе с Манчьжурией опять усиленно провоцировали на серьезные вооруженные стычки с японской Квантунской армией. «В ответ на явно провокационную болтовню Шуленбурга, — отмечал Потемкин, — я ограничился сухим замечанием, что ничто не мешает Германии доказать серьезность своего стремления улучшить свои отношения с СССР. Что касается Японии, то до сих пор она делала все, чтобы продемонстрировать свою враждебность нашей стране».98 С точки зрения Шуленбурга, встреча оказалась малоэффективной. Больше того, он нарушил новые инструкции Риббентропа не поднимать политических вопросов «до получения дальнейших инструкций». На текущий момент «мы не должны подавать поводов к дальнейшим переговорам».99

Тем временем Наркоминдел продолжал получать тревожные сообщения из Рима и Берлина. Л. Б. Гельфанд, советский поверенный в Риме, указывал, что итальянцы просто ждут не дождутся, когда в руки им свалится еще один кусок чужой территории. Это в свою очередь дало бы им еще больше возможностей шантажировать французов и англичан. Они делали ставку на восстановление «капитуляционных настроений Парижа и Лондона».

«Позиция людей, типа Бонне и Чемберлена, укрепляет в итальянских правительственных кругах уверенность, что месяцем позже или раньше удастся получить кой-какие новые территории, а там, мол, видно будет. Французские «зондажи» о возможности уступок и переговоров с Италией, речи Чемберлена и распускаемые здесь английским посольством версии о характере англо-советских переговоров, естественно, способствуют укреплению такого убеждения у Муссолини и [Галеаззо] Чиано [министр иностранных дел]».

Хотя Рим и Берлин, по крайней мере до сентября, похоже, не планировали никаких новых авантюр, сообщал Гельфанд: Гитлер и Муссолини боялись воевать, они надеялись на добровольную капитуляцию Польши. Британцы и французы не хотели сражаться из-за Данцига, но не желали допустить и капитуляции, во всяком случае пока. Но Чиано считал, что они могли и изменить свою позицию. Англо-советские переговоры также привлекали внимание. Кое-кто считал, что судьбы европейского мира находятся в руках советского руководства; другие полагали, что переговоры все равно провалятся и тогда неизбежно последует нацистско-советское сближение. Гельфанд полагал, что после заключения договора с англичанами советские позиции только усилятся.100 Астахов сообщал об опасениях Кулондра, что переговоры с Советами близки к краху. Относительно будущих намерений Гитлера в дипломатических кругах господствовали самые мрачные настроения. Первой целью, как ожидалось, будет Данциг, и уже где-то в августе.101

19 июля Астахов писал, что все очень похоже на затишье перед бурей. Никого из нацистских вождей не было в Берлине, а новости с мюнхенского театрального фестиваля потеснили из газет спекуляции о судьбе Данцига. Хотя немцы и не возобновляют «заигрывания с нами», сообщал Астахов, они не упускают возможности намекнуть «косвенно», что они готовы изменить свою политику и ждут только благожелательного жеста из Москвы. Анонимные письма, поступавшие в посольство, гласили: не соглашайтесь на условия англичан, будьте друзьями Германии, давайте лучше договоримся о разделе Польши.102 Британские журналисты спрашивали Астахова о слухах относительно германо-советских переговоров. Астахов мог только предполагать, но все же сделал запрос в германское министерство иностранных дел. Ничего нового, пришел ответ.103

Но затишье было недолгим. 21 июля один из членов команды Риббентропа встретился с Астаховым, чтобы возобновить обхаживания. Через три дня советского поверенного в делах пригласил к себе Шнурре. После обсуждения некоторых экономических вопросов, Шнурре повернул разговор на германо-советские политические отношения. Он предложил трехступенчатую схему улучшения экономических, культурных и политических отношений. Осведомился он и о переговорах с англичанами. Он был уверен, по словам Астахова, что Советскому Союзу не стоит соглашаться на предлагаемые условия, а то в случае войны он окажется в плену тяжелейших обязательств; британский же вклад будет «минимальным».104

Шнурре встретился с Астаховым еще раз два дня спустя и теперь выразился еще более откровенно. «Скажите, каких доказательств Вы хотите? — спросил он. — Мы готовы на деле доказать возможность договориться по любым вопросам, дать любые гарантии». Согласно отчету Астахова, он вел себя очень осторожно; на самом же деле у него сложилось мнение, что беседа зашла слишком далеко и свел ее к обсуждению общих вопросов. Он спросил: что же с германскими амбициями относительно Украины, если следовать заветам «Mein Kampf»? Это все было написано шестнадцать лет назад, ответил Шнурре, «в совершенно других условиях». «Сейчас фюрер думает по-другому. Главный враг сейчас — Англия». Для литвиновской политики эта линия была бы неприемлема, но теперь Астахов попросил инструкций. «Я не сомневаюсь, — писал он, — что если бы мы захотели, мы могли бы втянуть немцев в далеко идущие переговоры, получив от них ряд заверений по интересующим нас вопросам». Конечно, какой ценой все это достанется — уже другой вопрос, писал Астахов, но интерес немцев к улучшению отношений полезно иметь про запас. Это не повредит, если действовать осторожно.105

Молотов ответил 28 июля, одобрив астаховскую сдержанность в делах со Шнурре. На следующий день Молотов, слегка коснувшись прежних демаршей Шнурре, все же согласился с тем, что улучшение экономических и политических отношений было возможно. Но до недавних пор, сказал он, немцы только оскорбляли нас и отказывались от какого бы то ни было политического сближения. «Если теперь немцы искренне меняют вехи и действительно хотят улучшить политические отношения с СССР, то они обязаны сказать нам, как они представляют конкретно это улучшение. У меня был недавно Шуленбург и тоже говорил о желательности улучшения отношений, но ничего конкретного или внятного не захотел предложить. Дело зависит здесь целиком от немцев. Всякое улучшение политических отношений между двумя странами мы, конечно, приветствовали бы».106 Молотов проявлял все больший интерес к немецкой увертюре.

Пока немцы вели разведку в Москве, британские дипломаты поддерживали флирт со своими германскими коллегами. Заводилами с британской стороны были Хадсон, чьи мартовские переговоры в Москве не принесли никакого результата, и Вильсон — ближайшие сподвижники Чемберлена. Правда, до сих пор неясно и очень спорно — насколько серьезно следует воспринимать эти переговоры, но остается фактом, что в июне и июле Вильсон несколько раз встречался в Лондоне с Гельмутом Вольтатом, одним из высших чиновников, ответственных за выполнение германского четырехлетнего экономического плана. Он более или менее точно повторил то, что Галифакс уже излагал ранее германскому послу: что Гитлер заходит слишком далеко, но с другой стороны целиком в его власти больше не прибегать к ней. Если он поступит именно так, то вполне возможно англо-германское сотрудничество, если же нет, тогда будет война. 18 июля, второй раз встретившись с Вольтатом, Вильсон повторил то, что уже говорил, но подчеркнул, что «инициатива должна исходить от германской стороны». Это было почти дословное повторение инструкций Молотова Астахову. 20 июля Вольтат встретился с Хадсоном, который действовал по собственной инициативе. Хадсон, не стесняясь в выражениях, предложил грандиозный план англо-германского экономического сотрудничества, колониального развития и крупный британский заем Германии, в обмен, естественно, на мирную внешнюю политику и разоружение. 22 июля вести об этой встрече, благодаря неосторожности того же Хадсона, просочились в прессу и породили подозрения, что Чемберлен и его окружение опять затевают что-то с немцами. 24 июля острые, недвусмысленные вопросы буквально заполнили зал парламента на заседании палаты общин, и Чемберлен вынужден был признать, что Вильсон тоже не раз встречался с Вольтатом.107 Это публичное разоблачение случилось как раз в то время, когда в Берлине вновь начали обхаживать Астахова.