Первая чаша - Zarylene

Острые грани камней пробивали кожу, оставляя кровоточащие ссадины на лице и на теле.

Монах чувствовал каждый появившийся синяк. Несколько раз удары приходились по голове, но он все не умирал. Почему он не умирает? Сколько это всё длится? Несколько минут или несколько часов люди пытаются избавиться от него, но у них отчего-то не получается?

Он попытался снова, продираясь сквозь парализующий страх, сквозь боль, борясь с отказывающимся шевелиться телом, просто встать.

Староста даже не стал его слушать, не стал разбираться в деле. Да он и не хотел, боялся потревожить рисена и потерять власть. Убить его! Он недостоин управлять Шадибом, этот жадный и глупый человек!

А Аллина – старая двуличная баба! Он надеялся на нее, а она просто поддержала мужчин! Умрет и она, а за ней остатки её жалкого рода!

«Вот теперь ты готов отомстить».

Голос. Кем бы он ни был, тот кто говорит с ним, монах ощущал благодарность. Это существо единственное во всем мире не покинуло его даже в эти минуты.

– Готов! – прошептал Орей, сплюнув кровь вместе с отколовшимся зубом. Внутри поднималась разрушительная ярость, способная свернуть горы.

Веревки, стягивающие его руки, разорвались. Он почти свободен!

Орей бросился в сторону, как рыба, оказавшаяся на суше, толпа в ужасе отпрянула, но камни продолжили лететь. Они ударили разом с особенной яростью. В последние броски каждый вложил свой страх.

Крупный тяжелый камень, брошенный кем-то, с хрустом попал монаху в висок.

И он всё-таки… умер?

То ли вокруг резко поднялась дорожная пыль, то ли все вокруг затянуло серым дымом. Орей все еще видел толпу, но больше не слышал их криков, будто оглох. Не чувствовал ни запахов, ни вкуса крови во рту. И люди больше не походили на людей, сквозь волнующуюся дымку можно было различить лишь нечеткие фигуры и тени. Ясное небо утонуло в серых безжизненных красках.

Перед ним стоял человек в черном шелковом балахоне. Тот самый незнакомец из кошмаров, сотканный из одних только складок своих бесформенных одеяний. Орей не ощутил страха на сей раз — вероятно, мертвым несвойственно бояться. Он захотел что-то сказать, но у него больше не было рта, поэтому не получилось издать ни звука.

«Пролитая кровь укажет дорогу», – раздался приятный бархатистый голос из-под капюшона. Но этот голос звучал внутри головы Орея.

«Кто ты? – подумал он и был услышан. – Это ты говорил со мной?»

Человек подошел к Орею, протянул белую руку. Из его вскрывшейся вены на пыльную дорогу выпала сколопендра и поползла прямиком к монаху.

Пут на его руках уже не было, как не осталось и боли в истерзанном теле. Он поднял глаза, чтобы взглянуть в лицо своему кошмару, но ничего кроме плотной тени, белого овала подбородка и мягкой улыбки темных губ толком не рассмотрел. Глаза тонули в плотной черноте, но кажется, представший перед ним ужас, мучивший его на протяжении долгих лет, был довольно молодым и даже красивым, а вовсе не пугающим.

«Почему? – спросил он у незнакомца. – Почему всегда сколопендра?» – теперь, когда он точно знал, что умер, ему было нечего бояться.

«Это связь, малыш, – ласково отвечал незнакомец. – Ведь ты мой источник. И пока ты жив, жив и я. Но разлом слишком мал и сквозь него может проползти только моя она…» – он указал на ползущую к монаху живность.

«Кто ты?» – Орей попытался отодвинуться от настойчивой многоногой твари, нацелившейся на его сердце.

«Ты знаешь, ведь мы уже встречались раньше. Возможно, ты забыл об этом, поскольку был очень мал. Твой отец обманул меня, заманил в ловушку и оставил в пустоте. Все потому, что узнал, что я сделал. Что оставил внутри тебя частичку себя. Поэтому, пока ты жив, жив и я. А проклятая кровь, что шепчет в тебе, не умирает. Никогда!»

«Где он? Где мой отец?»

«Надеюсь, мы с тобой отыщем его вместе...»

Сколопендра коснулась призрачной ладони Орея, нырнула в вену, и, ощущая движение под кожей, устремившееся к самому сердцу, монах очнулся.

20. Что движет твоей рукой

«Прежде чем совершить поступок, ты должен быть уверен, что истинно движет тобой? Какое чувство или какая потребность? Если сомневаешься в выборе и собственных мотивах, ты всегда можешь обратиться к Высшим за помощью. Они никогда не осудят тебя, даже за кажущиеся темными помыслы. Им всегда ведома истина».

Настоятель Мусаил, проповеди послушникам в библиотеке.

Орей, лёжа в полутьме, почувствовал, как бешено заколотилось сердце, как пыльный воздух хлынул в легкие, а что-то тяжелое всё ещё придавливает его тело к земле. Резко вдохнув, он закашлялся от вездесущей дорожной пыли, судорожно шевельнул рукой, и с плеча с тихим шорохом скатился камень. Монах разлепил глаза и перед мутным взором возникли очертания перекрестка, на котором он валялся. Толпы вокруг уже не было – похоже, после казни преступника оставили на дороге. Кроме разбросанных камней и брызг засохшей крови, ничто не напоминало о произошедшей над Ореем расправой.

Хрипя, монах встал на колени и осмотрелся. Деревенская улица была пустынна, день продолжался, но солнце уже склонялось к закату. По небу побежала рябь далеких облаков.

У него беспощадно болела голова, а во рту что-то мешалось. Он выплюнул пару выбитых зубов, медленно ощупал голову и лицо. Несколько шишек, висок рассечен, нос сломан, правое ухо распухло — зрелище, наверное, не слишком приятное. Но при этом оба его глаза видели, а он был жив и даже чувствовал себя не хуже, чем до казни.

Его волновало видение, тот самый кошмар, с которым он повстречался снова. Что это было? Предсмертный бред или его попросту не добили, и он лишился чувств, когда в висок угодил булыжник? Кто знает. А если так, то тогда, кто исцелил