Вдаль и вдаль ведут дороги. Путешествие двух братьев - Ройд Толкин

Мэнди подражали им. Я был первым на танцполе школьных дискотек, когда появился Элвис. Весь секрет в бедрах.

Тогда я был на коне, в центре внимания, безумный парень, трясущий бедрами. И показывающий все на что способен. Эту задачку я собирался выполнить одной левой. В конце дня? Пффф, давайте сделаем это сразу и разойдемся пораньше, думал я.

Я привык полагаться на свой природный талант. Мне нравится им управлять. В танце мне важно почувствовать музыку и поймать ритм, позволить телу двигаться туда, куда оно хочет. Не нравится же мне, как выяснилось (никто не удивится), когда я должен что-то выучить. Или, вернее, запомнить. Эти дети танцевали вместе каждые выходные бог знает сколько времени и часто выступали на танцевальных конкурсах.

«Пять, шесть, семь, восемь», – выкрикнул голос преподавателя (который скоро станет мне до боли знакомым), и комната вдруг наполнилась десятилетними детьми. Они исполняли недавно выученный набор движений в безупречном унисоне. И я с вытаращенными глазами стоял посреди них, пытаясь сообразить, каким должен быть третий шаг, не глядя на остальных, чувствуя себя все более неловко. Не было и речи о том, что мне удастся выучить это все за один день.

Кроме того, это было очень тяжело. Я вспотел, все тело ломило, и я выпил галлоны воды. Я даже не сделал перерыва, чтобы поесть суши, которые заботливо приготовила нам Рэйчел. Я заметил, как Дрю прервал съемку и несколько маки-роллов исчезли в его бороде, но, думаю, у него уже было отснято достаточно часов, где я лажаю, так что я не мог его осуждать. Я сам не понимаю, почему это оказалось настолько утомительно. Движения были достаточно просты, если бы только я смог запомнить их последовательность. Это не было сальто назад или брейк-данс. Мне стало казаться, что я похож на новорожденного шатающегося на неуклюжих ножках жирафенка, который изо всех сил старается встать на ноги посреди потрясающе синхронизированного хора из «Короля Льва».

Когда настало время выступления, единственное, на что я был способен, это лечь спать. Публика состояла в основном из родителей остальных танцоров, и они, должно быть, гадали, что за долговязый идиот портит обычное выступление их обожаемым потомкам. И это не та ситуация, где я мог бы спрятаться за спинами других. Я торчал, как башня, над ними всеми, по-дурацки (в соответствии с инструкцией) одетый, в бейсбольной кепке задом наперед, в брюках длиной в три четверти, изображающих брюки для хип-хопа, и пытался компенсировать свою полнейшую неспособность запомнить эти дурацкие движения тем, что жалко ухмылялся и время от времени издавал возгласы. По сути дела, я импровизировал всю вторую часть выступления. Выступления, продлившегося, как выяснилось, жалкие двадцать секунд. Двадцать! Я убил целый день и все утро и не смог справиться с двадцатисекундным выступлением. Но по восприятию оно показалось длиннее. По крайней мере, как несколько минут. Но нет, позже я в порыве непонятного мазохизма просмотрел вместе с Дрю отснятый материал, чтобы увидеть своими глазами, насколько по-дурацки я выглядел, и это правда продлилось позорно недолго.

Но вообще было весело. Мне понравилось. По крайней мере, так я сказал себе, когда отдышался, за сигаретой и чашечкой заслуженного кофе. Это заставило меня по-новому взглянуть на танцоров, которые часами разучивают танцы для больших шоу. Хотя у них-то, скорее всего, есть не один день.

На следующий день или через несколько дней мы с Робом, Рэйчел и их семьей съездили на деревенскую ярмарку, устроенную на аэродроме в сельской местности. Я просто обожаю деревенские ярмарки! Обожаю прилавки, животных, сельскохозяйственную технику, бургеры с тушеной свининой. Это рай. Здесь же, кроме обычных домотканых поделок и вкусностей, была еще и великолепная выставка старинных машин и самолетов, а с поросшей травой полосы, которая тянулась через всю территорию ярмарки, в небо постоянно взлетали сверхлегкие летательные аппараты и маленькие самолеты. Солнце ярко светило на безоблачном небе и вокруг не наблюдалось ни одного адреналинового наркомана в поисках острых ощущений. Прекрасно.

«Не пора ли тебе попрактиковать укулеле?» – самодовольно спросил Дрю, словно черная туча, которой обязательно надо закрыть собой солнце. Сегодня был тот самый вечер.

После этого идиллического дня на лоне природы, которым я просто наслаждался, меня ждал вечер, заранее испорченный нудным и плохим исполнением песни, которую я пытался выучить. Я отмахнулся от Дрю с его камерой и побрел прочь, напустив на себя сколь можно беспечный вид.

С краю ярмарки была большая беседка и там собралась толпа. Играла музыкальная группа. И это была не просто группа, а группа Рэйчел. Оказывается, она действительно кое-что знала об укулеле, как и другие девять женщин, которые пели и играли вместе с ней. «Завязки Фартука», теперь сменившая название на «Тостер Сильвии», – это группа из десяти музыкантш, играющих на укулеле. И звучали они потрясающе. Все мои предубеждения об этой, как я думал, гитаре комиков, инструменте, который я раньше слышал и видел только в руках Джорджа Формби, когда он распевал комичные песенки о мытье окон, фонарях и китайских прачечных, были забыты. Рэйчел и ее коллеги по группе были великолепны. Укулеле звучали прекрасно. Женщины в длинных юбках, жилетах и шляпах с перьями выглядели, как группа крутых девчонок из «стимпанка»[31], они по очереди брали главные партии вокала и безупречно гармонировали друг с другом. Я был сражен наповал.

Между песнями Рэйчел сделала шаг к микрофону.

«Вы могли заметить, что сегодня тут ведутся съемки», – начала она. Я съежился. – Это съемки документального фильма. Здесь находится Ройд Толкин, его брат умер от болезни моторных нейронов два года назад». Она запнулась и вытерла ладонью глаза: «Ройд выполняет список его предсмертных желаний».

Я понятия не имел, к чему она клонит.

«Ройд должен был за два дня выучить песню и, хотя он этого не знает, следующую песню поет он».

Я мечтал в это момент, чтобы земля разверзлась и поглотила меня. Теоретически я же в Новой Зеландии, такое развитие событий никогда нельзя исключать. Но этого не случилось. Вместо этого я прошел на свинцовых ногах к «сцене», и мне вручили винтажный летный шлем, чтобы я, по крайней мере, выглядел лучшим образом, даже если пение не задастся. Я подошел к микрофону в центре, голова у меня шла кругом, а сердце колотилось.

«Я не умею петь. И немного простужен, – забормотал я предварительные извинения. – Мне очень жаль, что я испорчу вам удовольствие от этого чудесного дня». Я не знал всех аккордов, не говоря уж о том, чтобы сыграть их вместе за