Хлеб - Юрий Черниченко

И наряду с этим — облагораживающее сознание «сам хозяин»!

Не Лучинин или Краснощеков, а самый даже неряшливый, неудалый тракторист из Борисоглеба знает о технике, селекции, азоте и фосфоре несравненно больше, чем знал самый головастый из его прадедов. Забыто про «Марью — зажги снега», «Евдокею — подмочи порог», радиопрогнозы сделали потерю незаметной. Вместе с собственностью на землю исчезла питательная среда волчьих нравов. Что же осталось от «власти земли» непоколебленным?

То самое сознание: или я «сам хозяин», или хлебу не бывать.

Обобществление земли не убавило, а многократно усилило его роль. Хлеб — деяние коллективное. Технология такова, что каждый причастный к делу может и умножить и перечеркнуть результаты труда других. Кладовщик-неряха развел долгоносика, смешал элиту с семенами тимофеевки — и нету элитного поля. Сверхвысокая концентрация этого сознания в какой-то личности (как, предположим, у Георгия Федоровича) дела не спасает — наоборот, оборачивается помехой. Непременно каждый — «сам хозяин».

Так вот, в «Колосе» колхозник — хозяин, в «Победе» — работник. Тут и вся разгадка разницы в десять центнеров.

Ну хорошо, а кто ж Добрынин в колхозе? Тоже хозяин, но в той долевой мере, как Фалетров — в полях, Краснощеков — в семенном амбаре. У него особая сфера — координация действий, отладка большой и чрезвычайно сложной машины, которая от удара жердью не заработает. Высшая его доблесть — найти для зерноочистки именно Краснощекова, а Анну Федоровну поставить к ферме, не на лен. Он в своих действиях. не вольней, а связанней любого члена колхоза, потому что его мера — равнодействующая мнений и взглядов.

Как-то после уборки я застал в конторе однорукого Александра Ивановича, заведующего той овцефермой в Благовещенье, — он пришел взять квитанции на племмолодняк. Отдельного кабинета для председателя и агронома в правлении нет, в комнате оказались и Добрынин, и Иван Михайлович, и зоотехник, заходила кассирша, — словом, людно было, и Александр Иванович разговорился, выкурил две или три папироски. Я потом, тем же вечером, записал вкратце рассуждения А. И. Новикова, одного из основателей колхоза, получился любопытный протокол.

Протестовал против намерения поставить в фермах механические тележки. «А если та тележка — пык? За механиком, так. Еще точка. Ах, две смены? Две ставки. Денег некуда девать?» Техники Новиков чужд, и тирада — не только протест против раздувания штатов, но и акт самозащиты.

«Незачем нам хлеб ввозить, если своя земля есть. Выгодней минералку купить — везти дешевле, навар больше. Прежде наши-то всегда навоз в Романово-Борисоглебске скупали…»

Напустился на разбитную кассиршу — почему она член профсоюза, а его, хоть тридцать лет с овцами, не принимают? Иван Михайлович, колхозный профорг, разъяснил ему правила приема по профессиям (тракториста можно, у кассирши — диплом техникума, тоже можно, а его — нельзя), но только рассердил тем Александра Ивановича, да и сам расстроился.

«Вы не вздумайте хлебом обделять! Не по два, так по килу на день продавайте, а то ни черта из урожая не выйдет, верно говорю. Когда он у меня в ларе, так мне и есть не хочется, а пусто — тревога, под ложечкой сосет».

Тележки поставят все одно, с профсоюзом, хоть бы и хотели, не решат, импорт зерна — не колхозное дело, но с натуральной оплатой мнение выяснено — Новиков не от одного себя говорит. Никакого собрания не было — просто погрелся старикан, потолковал с начальством, о чем не преминет рассказать в Благовещенье.

Использовал право хозяина. Психологии наемного работника в Александре Новикове нет.

В юбилейном году «колосяне» выполнили хлебный план-заказ на пятьсот процентов. При ничтожно малой дозе туков колхозом глубинного российского Нечерноземья, артелью Добрынина, Фалетрова и Лучинина, достигнут «урожай датского типа» — собрано 28,7 центнера на круг.

Разрыв в урожае между «Колосом» и «Победой» сохранился прежним, но в финансовом смысле — вопрос. Череда несчастий поубавила доходы Борисоглеба.

В последний раз я переправлялся через Волгу уже поздней осенью. Приехал, и первый же знакомый: «Слыхали о пожаре? Ну как же, в Борисоглебе сарай с трестой сгорел. С тридцати, кажется, гектаров. Лучший лен был…»

Голубкова я не застал — тот уехал в милицию. Рядом с кузницей чернело пепелище… Надо же, в один только год телятник сгорел, здоровенный скирд зерна, теперь вот лен.

Киселевские рассказывали, что примчались они на пожар первыми, да уж было не подступиться, в одночасье все стало пеплом.

— И ведь говорили ему, — сокрушалась Вера. — Разве ж можно возле кузни-то, подумайте? Не могло не сгореть. Одно дело — искры, другое — мужики всегда — строить туда идут, курят, всем деревенским известно. Нет, чтоб у него на глазах было! Вот и гляди теперь. Золотая зола! Ну, приедет милиция, а что толку?

В избушке рядом с рубильником по-прежнему стояла жердь. Вера сказала, что просила брата, завгара колосовского (ну да, Арефьева Николая, это брат родной), приехать починить чертов насос.

— А он говорит: «Пошто маешься? Шла бы к нам…» Да как бросить — сердце-то ломит. Соединили бы вы нас с «Колосом», а?

Февраль 1968 г.

КОЛОС ЮГА

1

У Галины Пустовой, хозяйки исправной и хлебосольной, с некоторых пор перестали подниматься пирожки, а вареники начали расплываться. Поскольку аналогичные явления отмечались и у соседок, Галина — работает она лаборанткой опытной станции под Синельниковым — решила для выяснения причин использовать свое служебное положение: принесла в лабораторию стакан магазинной, высшего сорта, муки и принялась отмывать клейковину.

Клейковина — белковое вещество, в здоровом зерне упругое, приятное на ощупь, схожее с живой тканью. Всякий мальчишка, жующий на току пшеничные зерна, чтоб получить тягучую «мастику», занимается отмывкой клейковины. Пшеницу (во всяком случае — в причерноморских степях) растят ради содержащегося в ней белка, равно как свеклу — ради сахара, подсолнечник — ради масла, отнюдь не для жмыха или лузги. Выдать это за новость или требующую доказательства теорему никому не удастся.

Еще в 1802 году универсальный Василий Левишин наставлял хозяев, что на Юге «зерно получает больше склизкого или клеевитого существа, которое собственную питательную часть составляет». А в начале века текущего профессор П. Меликов, отстаивая исключительную экспортную значимость пшениц Новороссии, протестовал против замены «гирки» с ее 21 процентом белка урожайною «улькой», в какой протеина содержалось только 14,75 процента (что выше сегодняшних мировых стандартов). Знаменитый француз Гей-Люссак среди прочих естественных законов закономерностей описал и следующую: хлеб Причерноморья «несравненно лучше хлеба, выращенного в других странах Европы, и обязан этим превосходством отменному количеству заключенного в нем белкового вещества». Так, французский хлеб содержит в себе 30 % этого вещества, а одесский в крайнем случае 40 %. Иначе сказать, известный ученый никак бы не счел сегодняшний наш стандарт на пшеницы-улучшители завышенными, скорей удивился бы снисходительности.

Кстати, с прошлого года начали действовать новые условия приемки и оплаты пшениц. Предложения агрономов и журналистов «разменять» государственную премию за качество зерна и построить шкалу приплат лесенкой поддержаны правительственными органами. Теперь хозяйству за пшеницу с 32 процентами клейковины первой группы (принадлежащих стекловидности и натуре) выплачивается половинная надбавка в цене. Клейковина в рамках 28–31 сотых долей приносит тридцать, а в пределах 25–28 — десять процентов премии. Прежняя надбавка только за то, что сорт некогда зачислен в сильные, отменена: хлеб сам должен набрать проходной балл. Получается очень логично: есть валовой путь роста колхозных прибылей (полуторная цена за сверхплановый центнер), а вот и путь качества, делающий возможной ту же прибавку еще в рамках плана. Выбирай, председатель, а то и совмещай оба.

Правда, в практическом применении лесенка оказалась не простой. Извечная распря между колхозами и заготовителями вспыхнула с новой силой. Определяет качество зерна, а значит, и назначает цену лаборантка хлебоприемного пункта. Академик Ф. Г. Кириченко с негодованием потомственного крестьянина восклицает: «Девчушка решает судьбу колхозной пшеницы!» Девчушка эта, что ни говори, лицо зависимое, и принял ее на работу, и ведомость на зарплату подпишет директор элеватора. Но будь она даже до конца принципиальной, не желай своему предприятию неправедных прибылей, — все равно от волевых решений ей себя не уберечь.

По моей просьбе я был приставлен к Гале Пустовой учеником лаборанта. Дело нехитрое: отвесить дозу зерна, размолоть его в подобии кофейной мельнички, замесить в фаянсовой чашке и после того, как тесто «отдохнет», полоскать галушечку в ведре с водой (над ситом, обязательно над ситом!), пока сменяемая влага не перестанет мутиться. Обретенную клейковину — взвесить, это решит вопрос количества, потом растянуть по линейке, что выявит качество, то есть группу клейковины. Конечно, если на зернах много белых пятнышек, следов деятельности клопа-черепашки, тесто растворится в воде, и лаборант фиксирует непоправимое: «клейковина не отмывается». Это уже пшеница только по названию, ее надо отсылать на фермы. Качество, так сказать, перешло в количество.