Кольцо князя-оборотня - Екатерина Лесина

Ох, и не стоило ему этого говорить. Подозреваю, будь у Томочки возможность, она убивала бы меня долго, медленно и со вкусом. А я? Я не знаю. Если Егор говорит, что эта женщина – Томила, значит, так оно и есть, передо мной – Юлькина мать. А Юлька говорила, будто мама умерла. Выходит, не умерла, живет, и, судя по внешнему виду, живет весьма неплохо. Не понимаю, не хочу понимать, как такое возможно, она – мать, она бросила Юленьку там, где и взрослым тяжело выжить, она убила собственную дочь. Пускай Альдов обвиняет меня, пускай меня ненавидит, пускай заочно вынес приговор, но эта сука, которая сейчас стоит посреди комнаты, заслуживает смерти гораздо более мучительной, чем я.

– Ну, Егор, – Томочка усмехнулась, на ее лице застыла маска брезгливого непонимания, как у потомственного аристократа, которого кучер вместо клуба по ошибке доставил в матросский бордель, – от тебя я такого не ожидала… Жена, значит?

– Жена, – подтвердил Альдов. – Да ты, Тома, не стой, присаживайся.

– Сюда, что ли? – Она ткнула пальчиком на мое любимое кресло. – До чего ты докатился, Альдов!

– И до чего же?

– Живешь на какой-то помойке с какой-то проституткой, которую выдаешь за жену. Самому не противно?

– Нет.

Ему не противно, а вот мне обидно. Зверски обидно. Да кто она вообще такая, по какому праву она меня судит?

– Чего тебе надо? – Егор положил ладонь мне на плечо, надо же, я и не заметила, как он подошел. А ладонь теплая, и это тепло проникает под свитер, растапливая обиду. Рядом с ним не страшно, и хочется думать, что Альдов не даст мне пропасть.

– Мне? – Томочка презрительно фыркнула. – Поздороваться захотелось. Дай, думаю, зайду, посмотрю, как муж мой поживает, все ли у него хорошо, идет ли бизнес или наконец загнулся?

– Кто загнулся, я или бизнес?

– Оба! Господи, как же я ненавидела твой бизнес, превративший тебя из человека в скотину! Как же я мечтала, чтобы все твое гребаное дело рухнуло! – В ее словах было столько искренней, неподдельной ненависти, что я как-то сразу и поверила. – Ты только и делал, что работал. Днем работал, ночью работал, в выходные работал, в праздники… А я? Я целыми днями сидела в четырех стенах и сходила с ума! Ты стал относиться ко мне если не как к обузе, то как к прислуге. «Тома, подай», «Тома, принеси», «Тома, где мой костюм», «Тома, свари кофе», «Тома, не мешай».

– Я же для тебя…

– Для меня? А мне на фиг не нужны были твои деньги! Мне семья нужна была, нормальная семья, где муж и ребенок, которому не приходилось бы объяснять, что сегодня папа не придет и в зоопарк, как обещал, не сводит, и в кино. Папа никуда пойти не может, папа занят. Ты хоть о Юльке подумал бы, она всю свою жизнь только и слышала, что папа занят.

– Ты еще о Юле говорить будешь? – Ладонь на моем плече напряглась, того и гляди сожмется в кулак. Она что, не понимает ничего? Или считает его настолько толстокожим?

– А о ком мне говорить? О шлюхах твоих? Ты же, когда появлялось свободное время, предпочел тратить его на девочек-давалочек, а не на семью. Думаешь, я не догадывалась? С самого твоего первого загула поняла, ты ж простой, Альдов, как пень, изменил, и сразу с подарком. А у самого глаза виноватые, точно у собаки, которая мясо стащила. Что ты мне тогда подарил с барского плеча? Браслетик, кажется. Спасибо тебе, Егорушка, большое.

– Да не за что.

– Вот и я думаю, что не за что. Я бы так и сгнила в вечно пустой квартире, если бы не Пашенька. Или запила бы, или на наркоту подсела, или просто с ума сошла, как твоя Настасья. Или ты не заметил? Она же форменная сумасшедшая. – В прозрачно-голубых, будто тающий лед, глазах плескалась насмешка. Эта женщина чувствовала себя правой, эта женщина чувствовала себя хозяйкой, эта женщина… Я ненавижу эту женщину, ненавижу целиком, вместе с ее пшенично-золотыми кудряшками, уложенными в художественном беспорядке, бесцветными равнодушными глазами на нарочито-правильном искусственном лице и запахом полыни, что окутывает ее с ног до головы.

Ладонь с плеча переместилась на затылок, пальцы нежно погладили волосы. Успокаивает? Он? Меня? Я хотела обернуться, чтобы поглядеть на выражение его лица, но не могла оторвать взгляд от Томы. Говорят, я ведьма… Я – не ведьма, я – никто, по сравнению с ней я – пустое место. Теплые пальцы нежно массировали затылок, изгоняя ненависть.

– И еще, Егор, надеюсь, ты правильно поймешь меня… Я пришла, чтобы получить законную половину.

– Половину чего? – поинтересовался Альдов. Бедняга, похоже, окончательно запутался, впрочем, неудивительно, я тоже запуталась. Совсем запуталась.

– Совместно нажитого имущества. Кажется, это так называется. Я решила с тобой развестись… Да-да, Егор, и не надо смотреть на меня большими глазами. Ты же не оформил развод? Нет. Вот видишь, выходит, твой второй брак незаконен. И эта полоумная девица всего-навсего очередная шлюшка. А знаешь, пожалуй, я все-таки присяду. А ты, девочка, сделай чаю, будь добра. Некрепкий, с лимоном, сахару одна ложка.

Я все-таки обернулась на Егора. Он улыбался, весело, точно сбылась мечта всей его жизни.

– Ну, Настасья, не слышишь, гостья чаю просит. – Просьбу Альдов подкрепил тычком в спину.

Не больно – обидно. До чертиков обидно, даже в тот раз, когда он меня ударил, мне не было так обидно, как сейчас. Значит, чаю сделать, будет им чай, вон уже и чайник почти закипел. А плакать я не буду. Я же сумасшедшая. Ведьма. Сумасшедшая ведьма, а ведьмы, тем более безумные, не плачут.

Тяжело. За окном серо-светлое небо, тянет, зовет… небу легко, и облаку тоже… или птице. Бабушка обещала, что я смогу стать птицей и улететь… а я стою в кухне-клетке и пытаюсь согреться. Пар идет, и лимон порезать… если не думать о Томиле, то становится легче, немного, но все-таки… все-таки лучше бы я родилась птицей. Люди жестоки.

Охотник

В первый момент Егор не узнал ее, слишком уж сегодняшняя Томила разнилась с его женой. Бывшей женой. Умершей женой. У Томочки из прошлого были добрые глаза, а у этой стервы – две ледышки. Зато стерва была потрясающе, невообразимо красива, настолько, насколько может быть красива женщина, чью внешность от носа идеальной формы до пяток, форма которых, надо думать, была не менее идеальна, конструировал высокооплачиваемый специалист. О, да, тот специалист оставил общие черты, он просто слегка видоизменил их, доводя до совершенства.

А вот голос остался. И ненависть осталась, и по коже от этой ненависти привычно побежали мурашки, словно и не было долгих месяцев разлуки. Тома говорила, а Егор, вместо того чтобы слушать, любовался ею. Надо же, на какие чудеса способна современная наука.

– Альдов, ты меня вообще слушаешь?

Егор кивнул. Анастасия возилась на кухне, кажется, он сам ее туда отослал. Зачем? Ах да, Томила попросила чаю… Томила научилась просить так, чтобы у собеседника и мысли не возникло отказать в просьбе. И Егор не отказал, а сейчас чувствовал себя неуютно.

– Альдов, – пропела Томочка, – ты здесь? Или вместе со своей подружкой умом двинулся?

– Она не подружка, она жена.

– Нет, Альдов, жена – я, а она как раз подружка. В противном случае ты, Альдов, двоеженец, а это, милый мой, статья. – Томочка сидела в Настасьином кресле. Белая шубка свешивалась с подлокотника, золотая цепочка с тонкого Томочкиного запястья, а кулон с цепочки. – Честно говоря, Егор, я боялась, что ты скандалить начнешь, драться полезешь или, наоборот, каяться. А ты сидишь, как чурбан…

– Ты красивая.

– Красивая, – согласилась Томила, вытягивая вперед длинные ноги. – Заметил. А раньше некрасивой была, вот ты от меня и бегал. А Пашке я и такой пригодилась, толстой и страшной… Молчи, я знаю, какой была. Настоящее чудовище. Мне одна из твоих девочек так и сказала. Знаешь, именно тогда я и поняла, что дальше так продолжаться не может. Я уже не помню, как ее звали, мне имя без надобности, она позвонила как-то вечерком, когда ты в очередной раз «задержался на работе», и вывалила на меня тонну грязи. Оказывается, я – жирная корова, которую ты ненавидишь, но никак не решишься бросить, дочку жалеешь.

– Неправда.

– Тебе виднее, – пожала плечами Томочка, – может, и неправда, но мне-то ты не говорил, ты вообще не замечал меня, не жена, а пустое место.

– И поэтому ты ударилась в религию? – Егору стало противно. Сидит тут с ней, разговаривает, вместо того чтобы взять и свернуть хорошенькую шейку.

– Религия, религия… Ты про религию у своей приблудной спроси, думаю, она тебе подробно и внятно объяснит, что к чему. Я же… Ну, поначалу я воспринимала весь этот бред всерьез, Андрей – хороший специалист, он умел промывать мозги, но ведь я, что бы твои шлюхи ни говорили, далеко не дура. Да и Паша помог.

– Паша, значит?

– Паша, Паша, Павел Григорьевич… Ну почему, Альдов, я вышла замуж за тебя, а не за него?!

– Не знаю.

– И я не знаю. А вот и чай. Настасья, давайте сюда. Сахару одна ложка?

Анастасия осторожно водрузила тяжелый поднос на столик, на Егора она даже не глянула. Ну вот, обиделась, будет теперь целый вечер молчать и обниматься со своим медведем, пока он не извинится. А Альдов извиняться не собирался, с какой радости он должен извиняться еще и перед ней. В конце концов… Додумать Егор не успел, Томочка скомандовала: