Сорванная маска - Саманта Шеннон

Любопытно.

– С чего ты взял, что им известно про Второй Шиол?

– Великие герцоги наверняка в курсе, как проникнуть в Версаль. Помнишь украшение Королевы Нищих?

– Его трудно забыть. Стырить бы такое!

– Сомневаюсь, что это бижутерия. Если не ошибаюсь, вещица принадлежала кое-кому из обитателей Версаля. – Арктур выдержал эффектную паузу. – Марии-Антуанетте.

Я вытаращила глаза. В Синдикате строго-настрого запрещалось произносить вслух имена казненных монархов.

– Ее отправили на гильотину, драгоценности наверняка украли, а потом «отмыли» по своим каналам. Ну и где тут связь между герцогами и доступом в Версаль? – покачала я головой.

– Тебе нужны доказательства – изволь. Люстра в пещере была из чистого серебра, точно такая же некогда украшала Зеркальную галерею Версаля. Полагаю, ты не обратила внимания на другие сокровища. Арфа. Мраморный, позолоченного дерева геридон. Фарфоровая шкатулка, – перечислял Арктур.

– Думаешь, великие герцоги периодически шакалят среди руин?

– Скорее всего. А чтобы свободно перемещаться по городу, необходим секретный ход. Вряд ли Дряхлый Сиротка отставал от товарищей, следовательно, странники посвящены во многие его тайны. Я побеседовал с Катель, и она призналась, что Мелюзина – одна из них.

А Мелюзина кремень. Кто бы мог подумать!

– Нужно обязательно с ними переговорить, – заявила я. – Раз ты такой эксперт по криминальному миру, вот и организуй нам встречу.

– Непременно, сразу после визита Кордье и Дюко. Подозреваю, они захотят увидеть нас обоих.

Потекли часы ожидания. Арктур запек для меня лосось с чечевицей. После стольких дней на голодном пайке я думала, что смету все подчистую, однако аппетит снова пропал. Самый лакомый кусок не лез в горло. Пришлось ограничиться ломтиком хлеба.

Арктур включил вечерние новости. Глава легионеров уверял, что тревога была учебная. Беспокоиться не о чем. Я проглотила кусочек тоста и закашлялась.

Менар, скорее всего, рвет и мечет. Только бы его гнев не обрушился на Кэда! Хоть он и не сумел смягчить сурового тирана, но впечатление производил приятное. Ну а о вкусах не спорят.

После выпуска местных новостей на экране возникла Скарлет Берниш. Она поприветствовала вновь примкнувших к империи Сайена, пока на заднем плане мелькали кадры с образцово показательными солдатами. Далее Уивер произнес речь, адресованную Пилар Бругес Оливенсье, премьер-министру Испании. Верховный инквизитор призывал ее отречься от короля Эстебана и капитулировать: «Вы предпочтете биться за корону или спасти страну от кровопролития?» Берниш подхватила эстафету и пустилась в рассуждения о гордыне, эгоизме и властолюбии монархов. Посмотришь на нее – ревностная служительница Якоря. Ни малейшей трещины на фасаде преданности.

Мне так и не представился случай поблагодарить ее за вмешательство. И вряд ли представится.

Король Эстебан обречен. Республиканца вроде Даниэлы Гонсалвес можно обтесать до верховного инквизитора, но монарха нет, никогда. Король всегда останется королем. А Нашира не терпит конкуренции.

Тело пылало под сорочкой. Между приступами я засыпала, вздрагивала, кашляла. Когда внизу хлопнула дверь, Арктур разбудил меня легким колебанием пуповины.

От слабости конечности не повиновались. Опираясь на руку Арктура, я приняла сидячее положение и попыталась выдавить «спасибо», но дыхание перехватило от боли. Даже глотать было пыткой.

Кордье первой вошла в гостиную и ослепительно улыбнулась Арктуру. Сегодня на ней была блузка из кремового шелка, заправленная в юбку с высокой талией, и лодочки с крохотными, в крапинку бантиками.

– И снова здравствуйте! – обратилась она к Арктуру.

Рефаит кивнул в ответ.

– Кордье, будь любезна, осмотри Флору, – скомандовала Дюко, появляясь на пороге.

Элеонора перестала улыбаться и направилась ко мне:

– Флора. – Она повернула меня к свету. – Да ты вся горишь. А эти кровоподтеки… – Пальцы осторожно исследовали мой лоб. – Давно у тебя температура?

– С прошлой ночи, – ответил за меня Арктур, пока я тряслась и клацала зубами.

Кордье возилась с чемоданчиком, тем временем Дюко, в черном, наглухо застегнутом пальто и блестящих сапогах на шпильке, опустилась в кресло.

– Флора, отрадно видеть вас с приспешником целыми и невредимыми после этого… хм… досадного инцидента. – Ее смоляные локоны ниспадали тугими завитками. – Понимаю, ты нездорова, однако у меня к тебе…

– Изор! – цыкнула Кордье. – Угомонись. Она не в состоянии дышать, не то что разговаривать.

Дюко хотела было возмутиться, но ее порыв заглушил очередной приступ душераздирающего кашля. Она оскорбленно поджала губы.

– Надо снять рубашку. – Кордье вновь сосредоточилась на мне. – Выставить этих двоих за дверь?

Дрожа в ознобе, я помотала головой. Арктур видел меня полуголой, а Дюко, скорее всего, нет дела до моей наготы. Я стянула сорочку и прикрыла грудь ладонями.

Последние двенадцать лет меня осматривал только Ник. Кордье измерила мне температуру, простучала легкие, нацепила на указательный палец уже знакомый прибор и взяла две пробы крови. Потом прислонила к груди портативный сканер, мгновенно выплюнувший монохромный снимок. Кордье поднесла его к свету и нахмурилась.

– Ну? – торопила ее Дюко.

Кордье шумно выдохнула через нос.

– Плевральный выпот, – припечатала она. – Необходимо исключить эмпиему. – (Дюко при этом схватилась за голову, словно у нее разыгралась мигрень.) – Угораздило вас отправить ее на задание без медосмотра! Странно, как она вообще ходит, не говоря уже…

– Плевральный выпот, – шептала я, корчась от боли. – Что это еще за зверь?

– Обильное скопление жидкости в легких, – расшифровала Дюко. – В твоем случае одностороннее, вся жидкость скопилась в правом легком. Учитывая симптомы и анамнез, полагаю, налицо осложнение пневмонии, спровоцированное попаданием инородной субстанции в респираторный тракт.

Во время процедуры Арктур деликатно отводил глаза, но сейчас наши взгляды встретились.

– Водная доска, – произнесла я одними губами.

– Весьма вероятно. Если ты хлебнула рвоты или вода проникла в легкие, это могло вызвать заражение, – пояснила Кордье. – Особенно если вода была неочищенной. Кроме того, у тебя обезвоживание.

Ее голос звучал как будто издалека. В ушах стояли мои собственные душераздирающие вопли. На языке ощущалась влага.

Оказывается, жуткие воспоминания – не единственное, что я вынесла из каземата. В придачу к ним внутри меня зрел еще один «сувенир».

Кордье стиснула мой локоть, возвращая меня к реальности.

– Пейдж, тебя больше ничего не беспокоит?

Я машинально схватилась за ребра не в силах полностью стряхнуть оцепенение.

– В прошлом году я сломала запястье, – буркнула я, натягивая рубашку. – Периодически дает о себе знать.

Кордье закатала мне рукав, аккуратно прощупала кости и только потом взялась за сканер. Терпеть не могу, когда до меня дотрагиваются посторонние, однако профессионализм Кордье располагал к себе. Она разговаривала очень спокойно, голос ровный и безмятежный, как поверхность бассейна.

– Перелом ладьевидной кости, – резюмировала Элеонора. – Эта кость всегда заживает медленно. Неудачное падение?

Я кивнула.

– Сайен в курсе этой травмы, – вклинилась Дюко. – Гипс непременно навлечет подозрения.

Кордье бросила на нее негодующий взгляд и снова надавила на запястье. На сей раз мне стоило