Виктор Цой. Последний год. 30 лет без Последнего героя - Виталий Николаевич Калгин

«Zeltini» – обыкновенный сельский дом с печным отоплением и небольшим земельным участком. В нем, а точнее, в одной из его комнат (с отдельным входом), Наталия Разлогова и Виктор на протяжении трех лет проводили летний отпуск. По словам Бируты, Витя всегда говорил, что нигде ему так хорошо не отдыхается, как в «Zeltini». Что неудивительно – дом отделяла от моря только поросшая соснами и черникой дюна. И там было необыкновенно тихо, а Виктор и Наташа очень ценили покой.

Я устал от чужих городов

Я устал колоть этот лед

Я хотел бы уснуть

Но нет времени спать

И опять за окнами ночь

И опять где-то ждут меня

И опять я готов идти

Опять

Но я верю что ты

Снова скажешь эти несколько слов

И тогда я готов

Оставить след на этом снегу

И я знаю что мне

Недолго осталось ждать

Чтобы снова увидеть

Сосны на морском берегу

Алексей Макушинский:

В Апшуциемсе жили разные люди, это правда. Но общения у нас с ними почти не было. По поводу Живова могу сказать, что все, конечно, может быть, но думаю, что это благочестивые легенды. Нет, все-таки это был не совсем наш мир. Апшу было гораздо более модное место, а Плинка всегда на отшибе. Хотя, повторяю, все это были тогда не курорты, а довольно дикие деревни, без всяких удобств.

Всей семьей они любили ходить за грибами, играли в бадминтон, строили на пляже замки из песка, катались на скейте и, конечно же, рыбачили. Машина Цоя всегда стояла около дома, под окнами. Покоя их никто не нарушал, хотя иногда в почтовое отделение в Апшуциемсе (поскольку в Плиеньциемсе таковое отсутствовало) приходили телеграммы, являвшиеся поначалу единственной связью с внешним миром.

Сегодня почтовое отделение Апшуциемса давно закрыто, более двадцати лет назад дом был продан частному лицу. Ныне это обшитый деревом дом, принадлежащий Угису Берзиньшу, который называется «Lejasbalkisi» («Нижняя балка»), с небольшой мансардой, лишь слегка сохранивший вид советской почты. Молодая хозяйка дома, совершенно не говорящая по-русски, ничего не слышала о музыканте Викторе Цое, и удивленно улыбается в ответ на рассказ о том, что он бывал в ее доме…

Наталия Разлогова сохранила несколько фотографий, на которых запечатлены счастливые моменты последнего лета Виктора Цоя. Вот Виктор на песчаном пляже стоит в центре построенного им самим для детей замечательного замка из песка… А вот Виктор вглядывается в фотографию, стоя между сосен на морском берегу…

Ныне сосны, между которыми стоит Виктор, выросли, покривились (ветер дует с моря), и мало напоминают те аккуратные сосенки из девяностого. А вот большая песчаная дюна осталась такой же золотой, и, наверное, стала еще выше…

В Плиеньциемсе в те годы собиралась филологическая тусовка (в том числе Алексей Макушинский, сын Анатолия Рыбакова), и все весело проводили там время.

Андрей Хорев:

Вот сижу я однажды в дождливую прибалтийскую неделю в своем флигеле… ну, думаю, хоть пойду привет скажу, а то все же тоскливо без лиц. Стучусь. Сидит за столом человек очень мрачного вида. «Здрасьте, – говорю – я Андрей», а в ответ: «Виктор. Привет». Ну, неловко посидев пару минут, ушел я опять в свой сарай (вообще-то, отличное было место для нетребовательного одиночки).

А на другой день был я приглашен на вроде знакомство: Виктор Ц. – Андрей Х. А еще через пару дней по-честному спрашиваю: Вить, а как тебя называть – я уже слышал Цой, Виктор, Витя, Цоюша? А он: а как хочешь. Ну и стал он для меня Цоюша – может, потому, что Наташа его так называла, да и некий все же ассонанс с аллитерацией: …аша – …юша.

Ну, а пока главное уже и забыл сказать. Я был в те годы упрямый – ну почти козел. В том плане, что слушал почти исключительно свою любимую и посейчас музыку: «Pink Floyd», «King Krimson», «Led Zeppelin» и иже с ними. Но клипы Цоя («КИНО») гоняли и по всесоюзному телевидению, так что я знал их динамику – для Совка неслыханную. Лица я, однако, не запоминал – а потому, впервые увидев Цоюшу в жизни, никак и ни с кем не проассоциировал (проще – не узнал). Возможно, поэтому В.Ц. и подобрел ко мне довольно быстро, убедившись, что не буду я приставать про музтворчество, знаменитостей, билеты на концерты и пр.

Есть, правда, и другая сторона его отношений с публикой: не только терпимость, но и вежливость – уж не знаю, врожденная или благоприобретенная, а я скажу редко-благородная тогда, как и сейчас. Помню, как-то раз является в «небогатое наше село» Плинциемс хипповатый, но закрыто-неулыбчивый человек – из Питера, кажется… «Хочу говорить с Виктором Цоем… Нет, не знакомы… Очень надо…». В.Ц. то ли разбудили, то ли откуда-то призвали – и наедине проговорили они с гостем часов этак пять. После чего человек, явно помягчав лицом, отправился в неблизкий и недешевый (впрочем, кому как) вуаяж назад в бывшую столицу. А Цоюша только отвечал любоспрашивающим: «Ну, приезжал человек поговорить».

Что тоже говорит о человеке Цое: трепать не любил, в отличие от… (присоединяйте длинный список знаменитостей).

Днем мы ходили на мечтательно-пустынный пляж (я там даже спал часами под солнцем на песке, а ночью, наоборот, плавал в море по лунной дорожке). Или в перелеске над дюнами собирали чернику, а если отправлялись за шоссе в серьезный лес, была и малина, и забитое заборами заброшенное роскошное озеро… У Цоя с грибами проблем не было: в то время как другие, бродя по окрестности, с трудом находили сыроежку или две, В.Ц. спокойно садился на уютный бугорок и смотрел вокруг… потом негромко говорил: «Наташа, Дрюля (это один из моих ников), идите сюда…» – и вокруг можно было собирать, и не сыроежки, а «благородные» грибы – белые, подосиновики, подберезовики. Впечатление было, что грибы за пару минут просто произрастали вокруг него.

Алексей Макушинский:

С Цоем я познакомился через его последнюю подругу, мою старинную приятельницу Наташу Разлогову. Знакомство это было, в общем, дачное, прибалтийское. Мы все жили в той деревне, которая, кстати, довольно точно описана в моем романе «Макс». С Цоем связывала нас, смею думать, некая взаимная симпатия – поверх всех различий в происхождении, занятиях, интересах и т. д.

Цой любил фотографировать природу, мальчиков, Наташу – у них был «Полароид», кассеты для которого в латвийской глубинке