Знамение змиево - Елизавета Алексеевна Дворецкая

листьев, но лишь на краткий миг и стремился дальше. Он пролистал уже половину книги… как вдруг увидел совсем иное писание.

После окончания кафизмы немного места внизу страницы осталось свободным; прежде там был рисунок, теперь почти стёртый, и поверх неясных цветных пятен протянулись неровные цепочки других букв – славянских.

Воята замер. Пробило жаром и холодом. Точно, писано по-славянски. Чернила отличались по цвету, и рука – та же, что на первых двух страницах. Рука Панфирия.

От волнения в глазах плыло, и Воята никак не мог ухватить суть, угадать слова в сплошной веренице букв. Может, это молитва какая? Он заметил несколько слов под титлами – знакомые слова «Бог», «небеса», и «ангел». Сердце стучало, и как Воята ни пытался себя успокоить, напоминая, что по-славянски он прочесть сумеет, удалось ему это не сразу. Постепенно, переползая от слова к слову, как малец, только учащийся читать, он понемногу стал разбирать, не с первой попытки разделяя сплошную строку на слова так, чтобы в них был какой-то смысл.

«И-пребысть-аз-в-пещерах-30-лет-молясь-к-Богу-крепко-день-и-нощь…»

Кто этот «аз»? Сам Панфирий? Это он писал о самом себе?

«И-услышана-бысть-молитва-моя-глас-был-ко-мне-иноче-рабе-мой-молитва-твоя-вошедши-на-небеса-прията-бысть…»

Воята зажмурился, стараясь перевести дух. Сердце стучало, буквы прыгали перед глазами. Строки были неровными: писать в уже готовой книге очень неудобно, иные слова удавалось распознать не сразу. Встречались помарки, путаница букв – видно, инок Панфирий к письму был непривычен. Это сейчас в Новгороде даже многие бабы куда как бойко царапают писалами по бересте, посылая приглашения в гости кумам или поручения родичам. Двести лет назад во всей Руси разумеющих «болгарскую грамоту» можно было по пальцам счесть. То, что Панфирий сумел оставить какое-то писание, – само по себе чудо.

Но смысла Воята никак не мог ухватить. Молитва услышана… Такими словами в житиях предварялись описания чудес.

«Видех-аз-ангела-славна-он-же-рек-покажу-ти-видение-его-же-ради-послан-есмь-видех-аз-град-велий-светлый-из-вод-глубоких-извержен-бысть-и-в-славе-воссия-рек-ангел-ми-аще-обрящется-муж-честен-и-храбр-град-извержен-будет-внегда-отворит-ангел-вратник златых-ключей-небес…»

Последнее слово упиралось в край самой нижней строки: больше места на странице не было. Дрожащей рукой Воята перевернул страницу – и увидел рисунок расписного купола над колоннами, а ниже – ровные строки греческого псалма.

Как же так? Что дальше? Или это всё? Воята спешно пролистал ещё несколько страниц, но славянских надписей больше не нашёл. Мысли метались: не то обыскать дальше всю Псалтирь, не то попытаться понять уже прочитанное. Склоняясь к первому – уже найденное ведь никуда не уйдёт, – Воята медленно, смиряя нетерпение, пролистал всю Псалтирь до конца, но увы: ничего, кроме древнего греческого текста, не обрёл.

Это всё. Воята отошёл от стола, сел на лавку и откинулся к стене, переводя дух. Дева во сне открыла книгу только на одном месте и там читала – вот на этом самом, значит, других Панфириевых писаний в Псалтири нет.

Постепенно волнение улеглось, ему на смену пришло жгучее любопытство. Но надо было умыться и одеться – сейчас баба Параскева вернётся в избу, а он тут сидит в одном исподнем, нечёсаный, как леший, и книгу Божественную читает!

Когда баба Параскева вернулась, Воята, уже одетый, сидел, подпирая руками голову, и вглядывался в страницу. На полу валялись сброшенные с ларя шкуры и личины – будто кожурины поверженных святым Никитой бесов-обольстителей.

– Баба Параскева! – окликнул Воята хозяйку, подняв глаза от книги. – Сколько, у вас сказывают, старец Панфирий на озере жил?

– Сто лет ровнёшенько.

– А тут сказано, что тридцать! – сурово поправил Воята.

– Где – тут?

– А вот, его писание собственное. Тридцать лет, сказано, жил он в пещере, а потом услышал голос…

Но может, он после голоса прожил там ещё семьдесят лет? Но если его молитва была услышана всего через тридцать лет, то остальные семьдесят…

– И что голос? – полюбопытствовала баба Параскева. – Что это ты читаешь – по-гречески?

– Тут по-славянски, это сам Панфирий написал. Бог ему сказал: услышана твоя молитва! – Воята в воодушевлении возвысил голос, осознавая важность своего открытия. – Он же молился о спасении города – и Бог его услышал! Явилось ему видение – как город великий из пучин водных встаёт и в славе сияет! Значит, не навек он проклят был, оставил ему Бог надежду!

От восхищения закружилась голова. Самые мудрые люди – отец Касьян, старец Ефросин – уверяли, что Великославль погиб навек, населён бесами, не имеющими надежды на спасение. Но вот же – ещё более мудрый старец, сам Панфирий, подтвердил, что уже отмолил грехи Великославля – почти двести лет назад без малого.

– И когда же он всплывёт? – Широко раскрыв глаза от изумления, спросила баба Параскева.

– Об этом тут глухо сказано. – Воята снова опустил глаза к странице. – «Внегда отворит ангел-вратник златых ключей небес…» – и всё. Как это понимать? Марьица! – Он возвел глаза к кровле. – Ты здесь?

– Тута я! – отозвался тонкий девичий голос.

– Что это за ангел златых ключей?

– Райский вратник, – ответила невидимая Марьица. – У всего на свете, великого и малого, свой ангел есть, Богом приставлен. И у звёзд свои ангелы есть. Отворяют они по Божьему повелению врата небесные и звёздочки ясные на небо выпускают.

– Но звёзды же чуть не всякую ночь выходят, а город не всплывает.

– Стало быть, звезда здесь нужна особенная.

– Какая? – с надеждой спросил Воята.

– Не ведаю. – Марьица подумала и вздохнула. – Я ведь девчоночка махонькая…

– Среди прочих ангелов как букашечка, глазу невидимая, – с разочарованием и сочувствием подхватил Воята.

– Сам ты букашечка! Сам ищи, что за звезда такая – ты-то вон какой здоровенный.

Обидевшись, Марьица замолчала. Воята снова посмотрел на Панфириево писание. Тут есть и второе условие: «Аще обрящется муж честен и храбр…» Этот муж виделся ему кем-то вроде архангела Михаила на иконах – прекрасным, могучим и грозным, с золотым мечом в руках. А этого где взять?

Воята вздохнул, не зная, грустить ему или радоваться. Радость, пожалуй, была сильнее: Великославль может быть спасён! Он утонул не навсегда! Вот только условия для этого спасения пока оставались туманны. Но не просто же так Бог навёл его на эту дорогу, позволил узнать хоть что-то.

– Баба Параскева! – снова окликнул он хозяйку, во-зившуюся с горшками у печи. – А как бы мне само то озеро повидать? Пять вёрст всего, а я там ни разу и не был. Кто бы меня провёл? Или ты мне дорогу расскажи.

– Ты стариков наших попытай, – посоветовала ему баба Параскева, обернувшись. – Может, и сыщется тебе провожатый. Нынче самое время.

– Так это правда, что бесы… ну, насельники того города на Никольщины из озера выходят? – Воята вспомнил болтовню девок.

– Кому правда, кому и нет, – загадочно ответила баба Параскева. – Коли доверятся тебе люди… там увидишь, что будет.

На таких словах всегда