Манифик - Тимур Александрович Темников

то, что он говорил, было абсолютно непонятным, в смысле того, что он хотел донести. Было много слов про «люблю, убью, ненавижу, умираю от тоски, шкафчик, ящик, мячик, сентябрь и вселенная» – но ничего понятного о том, что он видит, воспринимает, думает. Он был возбужден и готов был разметать всех вокруг. При поступлении его держали двое крепких мужчин, а говорить с ним стало возможно только после того, как в него вогнали лошадиную дозу аминазина, прямо в вену, перед этим скрутили его силой и привязали за «пять точек»: каждую ногу, руку и, протянув скрученную простыню под мышками, зафиксировали грудь.

Он проспал полчаса, но в его взгляде появилась хоть какая-то осмысленность происходящего. После Исай ответил, что его предали. А потом снова уснул. Елена знала из поступивших документов, что он нанес увечья собственной жене, разбив хрустальную вазу о ее голову, когда та мыла пол на кухне.

Дрозд переспросила:

– Он ударил ее вазой по голове с целью убить, а вы считали его сумасшедшим, которому требуется помощь?

– Конечно, – ответила Елена, – ведь им руководила болезнь!

– Вы сейчас серьезно?! – возмущенно спросила следователь.

– А вы? – спросила в ответ Елена. – Вы считаете, когда мышление и восприятие человека ломаются, он должен быть убит, расстрелян, истерзан и порван в клочья?

Дрозд чувствовала подвох в ее вопросе, потому остановилась. Она считала, что не должен быть, но до той поры, пока не вредит окружающим. Почти так, кстати, говорил и закон о психиатрической помощи. Она его тоже читала. Но забыла. А сейчас пыталась вспомнить.

– Вы правы, потому он и находился на принудительном лечении, – ответила Елена. – Очень долго. Да, его агрессия зашкаливала и он мог бы убить свою жену, но удар прошел вскользь, была рассечена только мягкая ткань головы.

– Это как-то умаляет действия преступника? – спросила следователь.

Елена посмотрела ей в глаза снова. Прямо и с каким-то сожалением внутри, как видела Дрозд. Зачем она так смотрела? Может, хотела показать свою значимость? Показать, что видит то, чего не видят другие? Виталина чувствовала, будто женщина напротив оправдывала поступки человека, который не просто нарушил закон, а убил. Или попытался убить. Для нее это было все равно. И она не понимала вызов во взгляде Елены.

– Я не оправдываю то, что он сделал, – сказала женщина, будто привыкла к таким невысказанным вопросам. – Он пришел в себя. Где-то через год. До этого он бредил. Помните про синдром Кандинского – Клерамбо?

– Кого? – переспросила Виталина.

– Да-да, того самого, – почти ухмыльнулась Елена. – Кандинского. Вы, вероятно, обратили внимание именно на эту фамилию. Так вот, синдром Кандинского включает в себя бредовые идеи отношений, псевдогаллюцинации и психические автоматизмы: это когда вы чувствуете, что вами овладевают чужие ощущения, мысли, действия и так далее. Повторюсь, вам не кажется, а вы чувствуете, потому уверены, а значит, до конца не можете им не подчиняться. – Елена горько ухмыльнулась, будто была сама не своя. – Я знаю, это трудно понять. Наверное, это похоже на то, когда голос вашей мамы внутри говорит, что вы должны выйти замуж, только в случае болезни он «говорит» в сотни раз сильнее, и вы выходите.

– Откуда вы знаете? – раздраженно спросила Дрозд.

Елена сложила ладони, закрыла ими нос, опершись локтями о стол, словно наблюдала за рыбками в аквариуме, и молчала.

– В смысле не обо мне, а… – осеклась Дрозд.

Женщина еще долго ничего не отвечала, а просто следила взглядом за движениями следователя. Виталина нервничала, она поняла, что выплеснула лишнее, почувствовала, как обычно, потому что приучена матерью, психологией и всеми богами, что основная ее проблема в ней самой. Но ее самогниение прервала Елена.

– Я не знаю, – сказала она, – мне кажется, все психические расстройства – это просто усмешка бога над нашими переживаниями. Он выводит обычные чувства, которые испытывает каждый из нас, в гротеск. Преувеличивает настолько, что мы выходим за рамки со своими общечеловеческими чувствами и мыслями. Начинаем их слышать, видеть и верить в них больше, чем в самого себя. Тогда мы выходим в болезнь. В то, что называется тем самым психическим расстройством.

Непонятная для Дрозд тишина повисла в допросной. Она посмотрела в зеркало, словно ожидая от него помощи. Знала, что за ним двое ее ребят. Ее. Которые не дадут ей погрузиться в переживания, которые смогут лишить ее трезвого взгляда на вещи. Но в зеркале она видела лишь свое отражение. А лейтенанты за стенкой пили кофе и ждали, наверное тоже мало понимая происходящее.

– Вы сказали, Кандинского? – взяла себя в руки и спросила следователь.

Елена откинулась на спинку стула, словно почувствовала, что вступила в настоящий диалог, а не допрос.

– Знакомая фамилия, правда? – спросила она. – Но это не тот Кандинский, о котором вы думаете. Вы же вспомнили художника? Этого «гения русского абстракционизма», о котором пела вся Европа, который уехал в Германию из нашей страны, как светоч, несущий русский мир, а потом с французским гражданством умер в тоске по Родине.

Дрозд с сомнением кивнула.

– Нет, – коротко ответила Елена.

И Дрозд узнала, что тот, нужный им Кандинский был врачом-психиатром, который страдал шизофренией и описал свои галлюцинации и явления воздействия с точки зрения науки. Как говорили в экспериментальной медицине, на собственном, малоценном организме, испытав несколько психозов с депрессивным началом.

– Он действительно был родственником знаменитого художника. Их деды были братьями. А они сами – троюродными братьями, – продолжала Елена. – У художника, судя по всему, тоже имелись определенные черты, свойственные заболеванию. Они просто не проявились так явно. Но его картины очень любят анализировать современные психиатры.

Дрозд вдруг отряхнулась, словно птица, намоченная дождем. Она поняла, что заслушалась лекцией о психических расстройствах в искусстве, а должна была допросить свидетеля убийства. Ну или человека, приближенного к убийце.

– Зачем мне про всех про них? – спросила следователь. – Я ведь задала вопрос о конкретном человеке?

Она услышала в ответ, что у Исая такая симптоматика проявлялась в вычурном, гротескном виде. Он был уверен, что убил человека, который спал с его женой. Был уверен, что последняя ему изменяла. Изменяла, потому что не видела в нем мужчину. Того, кто сможет быть достойным отцом их дочери. Ну и конечно же, вся трагедия происходила в голове Исая.

– У них была дочь? – удивилась Дрозд, снова погрузившись мыслями в семейные перипетии давно минувших лет.

– Ну, – пожала плечами Елена, – тогда никто не знал, дочь там или сын. Но был факт того, что Исай разбил вазу о голову беременной жены. Оказалось, что он видел, как та занимается любовью, а дословно «трахается как животное