Загадка песков - Эрскин Чайлдерс

– В Лондон?!

Мы проходили в этот миг под фонарем, и, судя по отчаянию на лице моего друга, можно было подумать, что я собрался на Камчатку.

– Ну, в конечном счете, именно там мне полагается быть в этот самый момент, – заметил я.

– Ах, да. Совсем забыл. А как же я?

– Тебе без меня не обойтись на яхте, поэтому останешься здесь и будешь тянуть время.

– А тем временем ты?

– Наведу справки про Долльмана и живо вернусь под чужой личиной, чтобы расследовать добытые зацепки.

– Тебе придется поспешить, – рассеянно заметил Дэвис.

– Должен успеть в аккурат к двадцать пятому.

– Когда ты говоришь «навести справки», – продолжил мой товарищ, глядя прямо перед собой, – ты ведь не имеешь намерения навести на его след других людей?

– Он – законная добыча! – не удержался я.

Иногда мне не под силу было выносить ограничения, наложенные самими на себя.

– Он наша добыча, и ничья больше, – отрезал Дэвис.

– Хорошо, я сохраню наш секрет, – сдался я.

– А может, будем держаться вместе? – предложил мой друг. – Я тут без тебя таких дров наломаю. И как мы будем держать связь? Как встретимся?

– Как-нибудь. Потом решим. Я знаю, что это прыжок в темноту, но темнота сулит укрытие.

– Каррузерс, ты о чем? Если у немцев есть хотя бы тень подозрения о том, как провели мы день, ты выдашь нас с головой своим отъездом. Они решат, что мы выведали секрет и теперь пытаемся воспользоваться им. Это означает арест, если угодно!

– Пессимист! Разве доказательство порядочности не лежит у меня в кармане? Имеется в виду полученный мной сегодня отзыв из отпуска. Да и одним обманом меньше, кстати, потому как письма наши могли-таки вскрыть – специалист все сделает так, что ничего не заметишь. Когда сомневаешься, говори правду!

– Странно, как часто это правило применимо к такому делу, как шпионаж, – задумчиво проронил Дэвис.

Мы брели по залитым электрическим светом пустынным улицам: я – с налитыми свинцом ногами, он – целеустремленно пригнувшись и размахивая руками, чем всегда отличалась его походка на берегу.

– Ну так как? – спросил я. – А то вот уже и Шваналлее.

– Мне это не нравится, – ответил мой друг. – Но я доверяюсь твоему суждению.

Мы замедлили шаг и обсудили ключевые моменты, требующие взаимного согласия.

– Не связывай себя датами, – предупредил я товарища, когда мы оказались перед самыми воротами виллы. – Не говори ничего, что может помешать тебе простоять тут хотя бы неделю с яхтой, готовой отплыть.

Уже позвонив в дверь и ожидая, когда нам откроют, я снова повернулся к нему.

– Не обращай внимания на мои слова. Если дела обернутся плохо, мы можем оставить корабль.

– Оставить? – шепотом охнул Дэвис. – Надеюсь, до подобной ерунды не дойдет.

– А я надеюсь, что меня не сведет судорога, – пробормотал я сквозь зубы.

Стоит помнить, что Дэвису не приходилось бывать прежде на вилле.

Глава XXIV

Тонкая стратегия

Слуга распахнул перед нами дверь комнаты на первом этаже. Стоило нам войти, бренчание пианино смолкло. В ноздри ударила горячая волна из смеси духов с сигарным дымом. Первое, что я увидел, выглянув из-за плеча Дэвиса, была женская фигура – источник парфюма, надо полагать. Она отвернулась от инструмента и смерила моего друга взглядом, выражающим такую презрительную фамильярность, что я сразу проникся к ней пылкой ненавистью. На даме было вечернее платье, безупречное по цвету и фасону; угадывались в ней некая преувеличенная красота, которую нельзя было вполне приписать естественным причинам, и явный недостаток породы. Второй мой взгляд зацепил Долльмана, который ставил на стол бокал с коньяком и поднимался с низкого кресла с выражением некоторого замешательства на лице. Затем обнаружился и фон Брюнинг, вальяжно устроившийся в углу дивана с сигарой в зубах. Рядом с ним на том же самом диване сидела… Да-да, действительно Клара, но как обстоятельства меняют людей! Что до обстановки, то я отметил роскошную мебель и натопленность до духоты. Дэвис направился прямиком к хозяину дома и деловито пожал ему руку. Потом уселся на диван, оставив меня один на один с врагом.

– Мистер э-э…

– Каррузерс, – отчетливо выговорил я. – Мы находились вместе с Дэвисом в ялике, но он забыл меня представить. Как забыл и сейчас, – сухо добавил я, повернувшись к другу.

Тот, поздоровавшись с фройляйн Долльман, переводил глаза с нее на фон Брюнинга, являя собой картину косноязычного замешательства. Коммандер кивнул мне и потянулся, лениво зевнув.

– Фон Брюнинг говорил мне о вас, – заявил Долльман, проигнорировав мой намек. – Но я не был уверен, что правильно запомнил имя. Да и момент был не слишком подходящий для формальностей, не так ли?

Он рассмеялся резким, безрадостным смехом. Я ожидал найти его взвинченным и неуравновешенным, но при нормальном освещении наш хозяин приятно удивил меня – необычная форма головы производила впечатление недюжинного ума и беспокойной, почти нездоровой энергичности.

– Да и какая в них нужда? – ответил я. – Я столько слышал о вас от Дэвиса и от коммандера фон Брюнинга, что вы кажетесь мне старым другом.

Долльман пытливо посмотрел на меня, но тут со стороны пианино раздался голос.

– Бога ради, господа! – вскричала надушенная дама. – Не пора ли нам присоединиться к герру Беме за ужином?

– Позвольте представить вам мою жену, – проговорил Долльман.

Так вот она, та самая мачеха. Чистой воды немка, позволю себе добавить. Я поклонился и удостоился того же придирчивого взгляда с головы до ног, что и Дэвис, разве что он был несколько более благосклонным и завершился улыбкой напомаженных губ.

Последовали всеобщее движение и дальнейшие представления. Дэвиса подвели к мачехе, тогда как я, с участившимся пульсом и почти лишившись дара речи, оказался напротив падчерицы. Я решил, разумеется, делать вид, будто нашей встречи вчера не было, и исходил из того, что Клара будет действовать в том же духе. И не ошибся – мы встретились, как совершенно не знакомые люди. Я не отваживался сообщить ей что-либо глазами, потому как все смотрели на нас. Но в следующий миг меня встревожило: не ловушка ли это? Фройляйн обещала никому не говорить, но при каких обстоятельствах? Перед мысленным моим взором предстала вчерашняя сцена: окутанные дымкой отмели, изящная парусная лодочка и ее очаровательная хозяйка, чистая и свежая, как цветок, но бледная от дикого ужаса, честью заклинающая меня не допустить новой встречи нас троих, что равно в наших и ее интересах. И на это условие я пусть и уклончиво, но согласился. Теперь условие нарушено – не по нашей или ее вине, но нарушено. Клара вольна помочь отцу против нас. Станет ли она это делать? Что беспокоило меня сильнее всего, так это перемена в ней. Она – как бы выразить это помягче? – находилась в меньшем несоответствии с окружающей обстановкой, нежели ей стоило быть; своей одеждой, манерами и речью (мы обменялись парой тривиальностей) девушка вполне вписывалась в стиль мачехи. Мне показалось, что мое первое мнение о ней было ошибочно и что ее расположение к Дэвису, такое прямое и явное, – все это фальшь. В замешательстве от этого открытия я, боюсь, выглядел так же глупо, как и мой друг, если не хуже, потому как после спертой атмосферы зала внезапный глоток свежего воздуха вызвал слабость, которой пережитое потрясение мешало в должной мере противостоять. На лице фон Брюнинга расплылась улыбка, от которой по мне пробежала дрожь, а повернувшись, я оказался лицом к лицу с еще одной парой вперенных в меня глаз. Они принадлежали герру Беме, приземистая фигура которого появилась в раздвижных дверях, ведущих в соседнюю комнату. С салфеткой в руке, инженер озирал представшую ему сцену с ленивым благоволением, за которым скрывалась острая проницательность. Мне бросилась в глаза красная полоса поперек лысого черепа, я сразу определил причину ее возникновения, ибо сам частенько страдал от этой причины. Имеется в виду притолока нашей каюты.

– Вот, Беме, и второй наш юный исследователь, – произнес фон Брюнинг. – Герр Дэвис похитил этого несчастного месяц назад и обратил его в настоящее рабство. С тех пор они неразлучны. Полагаю, мучения молодого человека просто ужасны.

– Нет, беды его подошли к концу, – возразил я. – Я взбунтовался и решил дезертировать. Не правда ли, Дэвис?

Мой друг с сосредоточенной gaucherie[93] пялился на мисс Долльман.

– А? Что? – залепетал он. Я перевел разговор на английский. – Ну да, Каррузерс едет домой, – заявил мой друг со своим ужасным акцентом.

Несколько секунд все молчали, даже у фон Брюнинга не нашлось наготове остроты.

– Неужели мы так и не приступим к ужину? – нетерпеливо вмешалась мадам.

Повинуясь приглашению, компания направилась к раздвижным дверям. Если и раньше формальности особо не соблюдались, то за столом их стало еще меньше. Беме с аппетитом вернулся к начатому блюду, остальные же расселись, как придется, хотя определенный метод прослеживался. Долльман оказался на одной стороне небольшого стола между Дэвисом и инженером; фрау Долльман уселась на противоположной, со мной по правую руку и с фон Брюнингом по левую. Седьмой персонаж, фройляйн Долльман, поместилась меж коммандером и Дэвисом, напротив меня. Слуг не было, накладывал каждый сам себе. Мне вспоминаются разнообразие роскошных блюд и явный избыток вина. Кто-то налил мне шампанского, и я, признаюсь, с жадностью осушил бокал, благословляя умельца, изготовившего напиток, плод, из которого оно произошло, и солнце, сей плод согревшее.