Загадка песков - Эрскин Чайлдерс

В случае необходимости я готовился укрепить их в этом мнении, намекнув на факт, что мундир фон Брюнинга наводит в отношении Меммерта на любопытные мысли, что мы с Дэвисом, энтузиастом военно-морских дел, подозреваем во всей этой экспедции по подъему сокровищ лишь прикрытие для строительства береговых укреплений. Если противники не успокоятся и заподозрят, что мы пытались сегодня попасть на Меммерт, наше положение станет скверным, но не отчаянным. Я просто отказывался допустить, что немцы дойдут до крайности и решат, что мы подслушали их разговор. В противном случае мы были бы уже за решеткой.

Нам никогда не узнать, насколько серьезна была опасность ареста, но у меня есть весомые основания полагать, что мы висели на самом краю. Мысли мои были заняты главным, и я лишь изредка улавливал бурлившие вокруг подводные течения. И все же, оглядываясь на ту сцену, я сомневаюсь, что во всей Европе нашлось бы сборище из семи персон, где исследователь человеческой натуры обрел бы более богатое поле для изучения таких черт, как благородство и подлые амбиции, низкий страх, искренняя тревога и жалкая агония духа. Хоть присутствующих и можно было грубо разделить на два лагеря, ни один из последних не являлся целостным. На каждом красовалась присвоенная им маска, за исключением, пожалуй, сидевшей слева от меня дамы. У нее, помимо собственного благополучия, имелся, насколько я мог судить, только один, причем не скрываемый предмет интереса: развитие тесных связей между фон Брюнингом и своей падчерицей.

Вряд ли даже Беме и коммандер действовали заодно, и нас с Дэвисом, если исходить из моральных принципов, разделяли многие лиги пути. Сидя между Долльманом и его дочерью, этими живыми воплощениями двух полярных страстей, боровшихся в нем, мой друг вынужден был поддерживать равновесие, которое я, хоть номинально наши цели и сходились, не мог разделить. Для меня главный интерес представлял предатель. Если уж заниматься, то только им: копаться, пусть с отвращением, в скрытых мотивах его действий; наблюдать свидетельства щедрой одаренности, растраченной зря; искать уязвимые места, понять, кого боится он сильнее, нас или своих соратников; улавливать, остались ли в нем угрызения совести или стыда, или он закоренел в преступлениях. Девушка играла роль второстепенную. После первоначального шока я понял, что она, как прочие, носит маску, но на самом деле слишком невинна для участия в коварном обмане, да и вчерашний наш разговор был свеж в моей памяти. Мне по-прежнему приходилось не сбрасывать ее роль со счетов, но было бы лицемерием заявлять, что мной в отношении сей юной особы руководили высокие душевные порывы – вино и возбуждение препятствовали проявлению лучших сторон моей натуры. Выглядела Клара, как мне показалось, прекраснее чем прежде, и с течением времени я впал в некое циничное равнодушие к ней. Отсвет домашнего ее уклада, твердое решение (принятое ею добровольно или по принуждению) дать Дэвису от ворот поворот не влияло так сильно, как могло бы, на принятое накануне решение: без шума и скандала припереть Долльмана к стенке, но помочь ему сбежать от союзников, которых он предал. Для Дэвиса изменник пусть был главным врагом, но представлялся лишь мерзким паразитом, которого надо обезопасить ради общего блага, тогда как именно девушка, попавшая в неприглядное окружение и обреченная на печальную судьбу, являлась истинным мотивом его действий.

Что до остальных игроков… Для меня роль главного врага выполнял Беме, вот крепость, бастионы которой нам предстоит штурмовать, вот воплощение систематизированного ума, составляющего силу немецкого народа. В отношении фон Брюнинга мной руководил личностный фактор. Как ни бесчувственен был я в тот вечер, но иногда, уловив обрывки его разговора с Кларой Долльман или смеха, мне не удавалось подавить стремление понять, что он, зная ее отца, на самом деле испытывает к ней. Не хотелось бы распространяться на эту тему, да и это, слава Богу, уже и не важно, но всякий раз, возвращаясь к тому вечеру и руководствуясь более полным и, надеюсь, зрелым суждением, я прихожу к одному и тому же, пусть нелогичному, но выводу: мне был симпатичен этот человек. И это до сего дня так.

Тем временем мы честно предоставили нашим противникам добрых два часа решать нашу судьбу. И только когда табачный дым и духота снова вызвали у меня приступ дурноты, а боль в измученных мышцах напомнила, что любой живой организм имеет пределы выносливости, я поднялся и сказал, что нам пора – мне надо рано вставать, чтобы успеть на пароход. Сцена прощания сохранилась в памяти смутно, но, думается, именно Долльман проявлял наибольшую сердечность, по крайней мере ко мне. Я счел это за добрый знак. Беме пообещал встретиться со мной завтра. Фон Брюнинг, которому тоже надо было в гавань, решил, что еще слишком рано уходить, поэтому пожал нам руки.

– Вы собираетесь обговорить нас со всех сторон, – помнится, сказал я, собрав в кулак остатки остроумия.

И вот снова улица, серебристая, безветренная ночь; головокружительный спуск по скользкой лестнице; наша каюта. Я упал на диван, не раздеваясь, и уснул так крепко, что команда матросов с «Блица» могла бы надеть на меня наручники и унести, а я бы даже не очнулся.

Глава XXV

Я запутываю след

– До свидания, старина! – прокричал Дэвис.

– До встречи!

Раздался гудок, и паром отвалил. Дэвис стоял на пирсе с непокрытой головой, в своем потертом норфолкском пиджаке и заляпанных серых штанах, точь-в-точь как ту первую нашу встречу на станции во Фленсбурге. Перевязанной руки теперь не было, но вид у моего друга был грустный и подавленный, вокруг глаз образовались синие круги. И снова я ощутил приступ невыразимого сочувствия к нему.

– Ваш товарищ не весел, – заметил Беме, который расположился на сиденье рядом со мной, хорошенько закутавшись от пробирающего до костей холода.

День выдался тихий и пасмурный.

– То же могу сказать и о себе, – буркнул я.

И то была чистая правда. Полусонный, я чувствовал себя немытым и несобранным, ощущал тяжесть в голове и теле. Но если бы не Дэвис, меня вообще бы тут не было. Он терпеливо растолкал меня, собрал чемодан, напоил чаем, накормил омлетом (к которому, думаю, испытывал особый пиетет). Короче, возился со мной, как нянька, до самого отправления. Пока я угощался второй чашкой, приятель отчистил от плесени и сора мою фетровую шляпу, на целый месяц погребенную в парусном ящике. Во всех его действиях угадывалась трогательная забота. Единственный вопрос, пробудивший во мне участие, касался дорожных вещей.

– Положи мне в чемодан морскую одежду, плащ и прочее, – попросил я друга. – Они могут мне понадобиться.

Нам нужно было все обсудить, но времени не оставалось. Дэвис не жаловался и спросил только, как будем мы поддерживать связь. У меня на этот счет не имелось ни единой идеи.

– Жди меня в районе двадцать шестого, – робко предложил я.

Прежде чем выйти из каюты, Дэвис сунул мне в карман клочок бумаги, на котором что-то было нацарапано карандашом.

– Прочтешь, когда сядешь в поезд, – сказал он.

Не в силах долго выносить общество Беме, я бесцельно мерял шагами палубу, пока мы выходили из Зее-Гат в Бузе-Тиф, и старался разглядеть места, которые мы вслепую миновали вчера. Но был прилив, и море залило все на мили вокруг, теряясь в дымке на горизонте. Вскоре я спустился в салон и, примостившись недалеко от печи, выудил из кармана бумажку. На помятом, перепачканном табачными пятнами листе я обнаружил сделанные мальчишеским почерком моего друга записи:

Твой маршрут[94]. Норддайх – 8.58; Эмден – 10.32; Леер – 11.16 (Беме пересаживается на Бремен); Райне – 13.08 (пересадка); Амстердам – 17.17. Отплывай снова через Хоок в 20.52; Лондон – 9.00.

Прибрежная станция – место той их встречи, – возможно, Норден. (Ты проедешь ее в 9.13.) Город стоит на приливной речке. 25-го высшая точка прилива там между 10.30 и 11.00. Это не может быть Норддайх – я выяснил, что к нему подходит углубленный земснарядом канал, пригодный для пароходов даже при отливе, так что для него «фаза» не имеет значения.

Другие добытые тобой ключи: буксиры, лоцманы, глубины, железная дорога, Эзенс, семь чего-то там. Вопрос: это касается морской или сухопутной обороны побережья Северного моря?

Море. Семь островов, семь проливов между ними (считая Западный Эмс); очень малые глубины в большинстве из них. Буксиры и лоцманы требуются для патрульной работы позади островов, о чем я всегда твердил. Вопрос: встреча для инспекции каналов и проливов?

Суша. Обрати внимание на железную дорогу (карта в кармане ольстера), которая петлей обегает всю Фрисландию в нескольких милях от побережья. Вопрос: может ли быть использована как линия коммуникации? Войска могут быстро перебрасываться в любую точку. Эзенс – как база? Он расположен в центре петли. Поездка фон Брюнинга из Бензерзиля говорит в пользу предположения.