Операция «Аврора» - Дарья Плещеева

— Где тут ближайшая кондитерская? Я там бы обождал.

— Зачем кондитерская? У нас поблизости хороший трактир, туда все мои агенты бегают. Вам там и свежие газеты подадут. Содержатель трактира — большая умница, иной раз хороший совет может дать. Да ему и выгодно — мы его кормильцы! Скажете, что от меня и что ждете Никишина, он и расстарается. — Кошко крепко пожал Денису руку. — Ступайте с богом, а я пока отправлю пару записочек своим людишкам. Они в моем поручении не увидят для себя беды и опасности, так что не станут кочевряжиться и плакаться, а все исполнят чин чином. Вот если бы кто-то из воровской аристократии мне потребовался — было бы сложнее. Тут они ножа промеж лопаток боятся. А то — присяжные поверенные, чиновники какие-то, богатеи… Думаю, все получится.

Шел Великий пост, самый что ни на есть строгий. Но не все агенты его блюли, а начальству было мало дела до этакого скоромного вольнодумства. Уразумев сие, трактирщик велел стряпать и рыбные блюда, но одно соблюдал свято: к чаю — никакого сахара, сахар — еда скоромная, его через говяжью кость перегоняют, а извольте-ка плошечку липового медка!

Давыдов взял к чаю два расстегая с налимьей печенкой, спросил «Московские ведомости» и вскоре дождался Никишина.

Агент был, по первому впечатлению, его ровесником — довольно высокий, худой и белокурый. Предупрежденный половой сразу подвел Никишина к столику Давыдова.

— Значит, господин Гольдовский?.. — задумался он. — Весьма сомнительный господин, смею заметить…

— А вы говорите прямо, — посоветовал Давыдов. Неудачливый агент почему-то был ему симпатичен.

— Коли прямо — зря тогда его в разработке прекратили, то есть… это у нас так говорится. Я и сейчас убежден, что в деле с портсигаром он не совсем чист. Но камушки нашлись — так и черт с ним! То есть, извините…

— Вы бы хотели довести это дело до победного конца?

— Хотел бы, да только где время и средства взять?

— Это теперь моя забота, господин Никишин. Если попрошу, на несколько дней вас отдадут в мое распоряжение.

Агент улыбнулся.

— Тогда вот что я вам скажу, господин Давыдов. Этот Гольдовский, помимо службы, промышляет тем, что переводит пьески с французского на русский. Театров в Москве множество, и все новые открываются. И есть любители, то бишь аматеры, ставят пьески для своего удовольствия. Да ведь на его жалованье и на грошовые переводы не проживешь, я узнавал. Имени у него нет — вот что, а на имя еще поработать надо. И, похоже, что его кто-то подкармливает. То он часы в заклад несет, обедать не на что, а то на лихаче, в дорогой паре, с визитами едет. Дворник там, Архип Степанович, его невзлюбил — так он мне все докладывает. И это не дама — Гольдовский к богатенькой не пристроился. У него амуры с кокоткой, Шуркой Еврионом. Её мы знаем, она бы никаких дам не потерпела. Так он эти амуры скрывает, скрывает, а потом вдруг — бац! — и выезжает куда-нибудь вместе с Шуркой.

— Сами, выходит, следствие продолжаете?

— Да какое следствие? Так, на всякий случай…

— Вот случай и приключился, — подытожил Денис. — Мне нужно встретиться с Гольдовским, как бы случайно.

Никишин задумался.

— Он в антикварной лавке бывает… Для Евриона покупает фигурки… такие — не для приличного общества.

— А сам ты видел, какие он фигурки покупал?

— А чего на них смотреть? — Никишин поморщился. — Одну, знаю, взял — так там дамочка в рубашечке и черных чулочках лежит на спине, ноги расставила, а на животе, чуть ли не промеж ног, петух. Вот такой величины!

Он обрисовал пальцами размеры статуэтки.

— Ясно, — кивнул, поднимаясь, Денис. — Ну, кажется, теперь я знаю, что делать…

Примерно через час Давыдов вошел в лавку на Кузнецком мосту. Она только что открылась. Еще толком не проснувшийся приказчик обмахивал метелкой из перьев выставленные на полках бронзы и фарфоры.

— Чего угодно-с? — неприветливо спросил он.

— А вот чего. Любезный, статуэтку я ищу, этакую… — Давыдов изобразил пальцами примерно то же, что Барсуков, описывающий в мужской компании силуэт хорошенькой балетной фигурантки. — Сказывали, у вас такое добро бывает. Не на виду, конечно… Плачу вдвое.

— Извольте пройти. — Приказчик указал на дверь, ведущую во внутренние помещения. — Выбор богатый-с… на любой возвышенный вкус!..

— А чего выбирать? Я знаю, что мне нужно. Вот такой величины «Леда и лебедь», только Леда чтобы в кружевной рубашечке и черных чулочках, лежа на спинке, а заместо лебедя — петух.

— Есть и в черных чулочках, и с поросеночком…

— Нет. С петухом!

— Извольте-с! Есть с петухом…

Через минуту приказчик вынес статуэтку формально соответствующую требованиям, вот только дама стояла на коленках и локотках, а петух сидел у нее на заду.

— Нет, не то! — делано возмутился Денис. — Я же ясно сказал: дама на спинке!.. Послушайте, мне препираться некогда, плачу вчетверо. Может, вы знаете, у кого такая фривольность имеется, так я за адресок заплачу, сам поеду договариваться?

Приказчик задумался.

— Хорошо заплачу, — добавил Давыдов. — Очень хорошо!..

— Я попробую-с… сегодня же…

— То есть статуэтка на примете имеется?.. Отлично! Заеду вечером.

Не прощаясь, Давыдов вышел и, остановив извозчика, умчался.

А Никишин, переодетый посыльным из «Мюра и Мерилиза» (в гардеробе полицейских агентов и не такие наряды водились), с огромной коробкой мыкался по улице, вызнавая у дворников про некую госпожу Шварцман, которая набрала товара, оплатила, но отчего-то дала неверный адрес. Он даже не подал виду, что знаком с господином, вышедшим из антикварной лавки.

Несколько минут спустя приказчик выглянул, подозвал дворника, пошептался с ним. Дворник постучал в полуподвальное окно и вызвал парнишку лет двенадцати. Тот вошел в лавку, выскочил через минуту и бегом понесся в сторону Петровки. Никишин, поймав «ваньку», поехал следом.

Давыдов полагал, что агент последует за гонцом с запиской до Большого Головина переулка, а там будет действовать по обстоятельствам. Может, высмотрит каких-то гостей Гольдовского, может, пойдет «топтуном» за самим хозяином. Если Гольдовский поедет за бесстыжей фигуркой к Шурке Евриону — тоже неплохо. Там можно присмотреть место для якобы случайной встречи. Поэтому, до поры не беспокоясь о его передвижениях, Давыдов отправился к Барсуковым.

Он спросил Алексея, не знаком ли тот с неким Гольдовским. Барсуков не мог вспомнить такую личность, зато вспомнила Катя. Оказалось, буквально на днях они этому господину перемывали кости в дамской компании.