Операция «Аврора» - Дарья Плещеева

— Черт бы их побрал…

— Денис Николаевич!

— Что, Федор Самуилович?

— Раз уж меня сюда прислали, так не наняться ли мне в этот «Эрмитаж» хоть истопником?

Нарсежак, как всегда, был готов к авантюрам.

— Нет, у меня для вас другое задание.

— Какое же?

— Не сейчас, потом… Я еще сам толком не обдумал…

А ведь одна только Старо-Екатерининская больница была на уме. Элис там или не Элис? Она вполне могла, скрываясь, избавиться от заветной подвески. Любовь любовью, а служба — прежде всего!

Неловко было звать на помощь Нарсежака. Он бы мигом до правды докопался, но его из Питера для других дел прислали. И опять же, если он узнает, что в больнице Элис, ее немедленно арестуют. Да, правду о ней Давыдов знает, да, умом все понимает, но… Но на внимательный взгляд Нарсежака отвечает какими-то словами о погоде, топтунах и Аркадии Францевиче Кошко.

Работая со списком, который действительно разбухал, как на дрожжах, Давыдов выделил двух не в меру активных масонов — Сергея Александровича Балавинского и Федора Александровича Головина.

Балавинский был бы обычным средней руки смутьяном, не пригрей его Головин. Он побывал в архангельской ссылке за хранение нелегальной литературы, вернулся, стал членом Московской присяжной адвокатуры и брался защищать бунтовщиков — то моряка с «Потемкина-Таврического», то печально известного лейтенанта Шмидта. С масонами же связался лет пять назад.

А вот Головин был птицей более высокого полета. Давыдов, получив папку с материалами об этом господине, сперва даже зауважал его — не всякого изберут председателем Государственной думы второго созыва. К тому же Головин был среди основателей кадетской партии и, кажется, пожизненно прописался в ее центральном комитете. Но чем больше Денис шуршал бумажками, тем громче вздыхал. Федор Александрович не смог примирить большие и мелкие думские фракции, не умел договариваться с правительством. Позже Головин состоял во множестве комиссий, подписывал разнообразные законопроекты, но в Третьей думе остался на правах рядового депутата. Судя по всему, он был очень честолюбив, и падение с высоты его разозлило. Тогда он принялся карабкаться вверх по другим лестницам. Участвуя во всевозможных обществах патриотического толка, Головин пробивался в окружение государя — и пробился! Потом не раз беседовал с Николаем Александровичем. При этом не забывал пополнять свои банковские счета, участвуя в крупных железнодорожных концессиях.

Последней его затеей была попытка стать городским головой аж в Баку. Слава богу, наместник Кавказа граф Воронцов— Дашков не допустил этого — будто бы из-за принадлежности Федора Александровича к кадетской партии. Но, возможно, граф немало знал о его масонской деятельности, и ему вовсе не улыбалось заиметь гадючье гнездо в собственных владениях.

Сейчас Головин жил в Москве, опять собирал какие-то общества, блистал в гостиных, а вот подлинные его цели как раз и предстояло выяснить. Неспроста же именно на квартирах Балавинского и Головина год назад состоялся первый — учредительный — съезд русских масонских лож и был провозглашен Великий восток народов России.

Топтуны, предоставленные Кошко, принесли Давыдову немало сведений, которые пока не складывались в общую картину. Они же донесли, что Балавинский с Головиным повадились в «Эрмитаж», куда топтунам, понятное дело, ходу не было.

Давыдову, кроме служебных обязанностей, нужно было решить еще один вопрос — о своем местожительстве. Когда в секретариате агентства ему заказывали номер в «Гранд-отеле», как-то не сообразили, что придется принимать очень подозрительных гостей, да еще в темное время суток. Потребовалась квартира, желательно в Китай-городе, и Давыдов, как будто иных хлопот было мало, принялся искать более подходящее жилье. Он не сразу догадался попросить помощи у «совят». Они и присмотрели двухкомнатную квартирку, хорошо меблированную, недалеко от своего московского отделения в Колпачном переулке. Особым преимуществом квартиры отметили наличие телефонного аппарата. Денису оставалось сходить туда, посмотреть и договориться с домохозяином о плате.

— Пойду-ка я, — сказал Давыдов. — Загляну в Колпачный. И если меня там все устроит, завтра же переберусь.

— Должно устроить, — поддержал его Нарсежак.

Поиски жилья и так заняли слишком много времени.

Выходили из трактира по очереди — сначала Денис, три минуты спустя — Нарсежак. Опытный разведчик хотел убедиться, что к Давыдову не приклеился «хвост». А сам Федор умел рубить «хвосты» мастерски. Однажды даже пристроился к крестному ходу и отшагал с покаянным видом версты четыре пока не нашел способа незаметно скрыться.

Трактир «Саратов», что у Сретенских ворот, был из тех старинных заведений, где хорошо кормили на русский лад. Давыдов, делая половому заказ, вспомнил гоголевского Собакевича с его знаменитым «Мне лягушку хоть сахаром облепи, не возьму ее в рот, и устрицы тоже не возьму: я знаю, на что устрица похожа». Кабы не пост, в полном соответствии с цитатой Денис потребовал бы то, чем Собакевич угощал Чичикова: бараний бок с кашей. Но и постная кухня тут была изобильна. Давыдов даже чувствовал, что перестарался. Немного рассердившись на себя за обжорство, он решил дойти до Колпачного пешком — в самом деле, если так чревоугодничать, через месяц в мундир не влезешь! А прогуляться по Чистопрудному бульвару — одно удовольствие.

Но прогулки не вышло. Едва Денис настроился на неспешный ритм этакого праздного променада, как ему заступил дорогу человек, которого Давыдов даже не сразу признал.

— Денис Николаевич, да это ж я, Герасим! — разулыбался тот во весь рот.

Давыдов пригляделся: точно, «спасеныш», официант Гераська, живет где-то тут поблизости, вроде бы возле Сухаревой башни!

— Ну, здравствуй, Герасим, — сказал он, крепко пожимая парню руку — Как дела?

Гераська вздохнул.

— Меня ведь в «Чепуху» вернули. Велено было слушать, не помянет ли кто из гостей того графа проклятого, Року. Ведь так и сгинул, черт немазаный! А потом меня хозяин велел оставить. На мне, говорит, фрак отменно сидит, и хожу я красиво, и считаю правильно. А ваше начальство решило, что в «Чепухе» от меня много пользы будет.

Давыдов припомнил: действительно, высокий и тонкий Гераська смотрелся почище иного светского щеголя, да и лицо у него было приятное.

— Там, стало быть, процветаешь. И как, нравится?

— Ох, и не спрашивайте!..

— А что такое?

— Женить меня хотят!

— Что ж плохого?

Давыдов знал, что парней в мещанском сословии стараются женить рано, чтобы не избегались, и двадцатилетний Гераська уже считался женихом в самой поре.