Бум! - Терри Пратчетт

- Ты как там? - спросила Живчик.

- Я только что выблевала маленький смешной бумажный зонтик…

- О, боже…

- И бенгальский огонь. - Это вы, сержант Ангва? – спросил голос из сумрака. Загорелся маленький фонарь и осветил лицо приближающегося констебля Посети[151]. Когда он подошел ближе, она разглядела толстую пачку брошюр у него под мышкой.

- Привет, Тазик – сказала она – что случилось?

- …похоже на лимонную шкурку - раздался из темноты мрачный голос.

- Мистер Ваймс отправил меня обыскивать беззаконные кабаки и всякие грешные местечки в поисках вас – сказал Посети.

- И брошюрки твои тоже отправил? – саркастически заметила Ангва – кстати, слова "ничего личного" запросто можно было бы добавить к твоей пламенной речи.

- Ну, раз уж я все равно отправился в поход по храмам Зла, сержант, я решил, что можно заодно и святые дела во имя Ома совершить – сказал Посети, чье неутомимое евангелическое рвение неизменно побеждало любые неблагоприятные обстоятельства[152]. Иногда посетители целых битком набитых кабаков бросались на пол, выключали свет и лежали очень тихо, только заслышав о его приближении.

В темноте кто-то явно блевал.

- "Горе, горе вкушающим вино без меры" – процитировал констебль Посети.

Он заметил выражение на лице Ангвы и поспешно добавил:

- Не в обиду будь сказано.

- Закончим с этим – простонала Салли.

- Что ему нужно, Тазик? – спросила Ангва.

- Опять эта долина Кум. Он хочет, чтобы вы вернулись в Ярд.

- Но мы и так вкалывали в этих подземельях, как шахтеры в шахте! – пожаловалась Салли.

- Сожалею – радостно сказал Посети – но, похоже, вам придется вернуться в забой.

- История моей жизни – сказала Живчик.

- О, ну что ж, наверное, надо идти – сказала Ангва, пытаясь скрыть облегчение в голосе.

- Когда я говорю "история моей жизни", я, конечно, не имею в виду полную историю – пробормотала себе под нос Живчик, направляясь за ними в благословенный мир без "отрыва".

Рамкины никогда ничего не выбрасывали. Что-то было странное в их чердаках, помимо запаха давно мертвых голубей.

Рамкины всегда все маркировали. Ваймсу доводилось посещать чердак дома на Лепешечной улице, чтобы вытащить оттуда лошадку-качалку, кроватку и целый ящик древних, но любимых мягких игрушек, пахнущих нафталином. Ничего, что могло бы пригодиться в будущем, никогда не выбрасывали. Его аккуратно маркировали и клали на чердак.

Одной рукой отмахиваясь от паутины, а другой поднимая повыше фонарь, Сибил вела их мимо ящиков с "Ботинками мужскими, разными", "Смешными куклами, на нитях и перчатках", "Игрушечным театром и декорациями".

Может, потому они и разбогатели: покупали долговечные вещи до тех пор, пока не оказалось, что теперь им покупать что-нибудь вообще не нужно – все уже есть. За исключением еды, конечно, и даже в этом случае Ваймс не очень удивился, когда обнаружил ящики с надписью "Яблочные огрызки, различные " и "Остатки, надо съесть"[153].

- А, вот оно – сказала Сибил, отодвигая в сторону чехлы из фольги и связки палок для лакросса.

Она выволокла на свет длинный толстый тубус.

- Конечно, я ее не раскрашивала – пояснила она, пока картину волокли вниз с чердака – это заняло бы целую вечность.

Спустить тяжелую картину вниз в столовую оказалось непросто, понадобилось немало усилий, но, в конце концов, ее взгромоздили на стол и вытащили из тубуса потрескивающие старые полотна.

Пока сэр Рейнольд с энтузиазмом разворачивал полотна по три квадратных метра, Ваймс достал изготовленную Сибил мелкомасштабную копию картины. Она как раз помещалась на столе; один край листа Ваймс придавил кружкой, а другой – солонкой.

Записи Плута были печальным чтением. И трудным, тоже, потому что многие из них наполовину сгорели, да и почерк у него был как у паука на трамплине во время землетрясения.

Парень явно съехал с катушек, когда писал записки в надежде скрыть их от цыпленка; иногда он прекращал писать на полуслове, если думал, что цыпленок подглядывает. Наверно, неважно он выглядел при жизни, но когда брал в руки кисть – преображался, работал быстро и тихо, лицо его озарялось странными отблесками. Вот это и была его настоящая жизнь: огромный кусок холста. Методия Плут: родился, нарисовал знаменитую картину, решил, что он цыпленок, умер.

Учитывая, что у парня окончательно крышу снесло, есть ли вообще смысл в его записях? Единственная короткая его записка, она же и самая ужасная, считается последней, потому что ее обнаружили прямо под его мертвым телом. В ней говорилось:

"Ко! Ко! Он идет! ОН ИДЕТ!"

Плут задохнулся, его горло было забито перьями. А на холсте еще не высох его последний мазок.

Внимание Ваймса привлекла записка произвольно пронумерованная как 39-я: "Я думал, это знак указующий, но оно кричит в ночи". Знак чего? И как насчет номера 143: "Тьма во тьме, как звезда в цепях"? Эту Ваймс взял себе на заметку. Многие другие, впрочем, тоже. Но хуже всего – или лучше всего, если вы любитель загадок – было то, что записки эти могли означать все что угодно. Что позволяло разработать любую собственную теорию. Написавший их человек был полужив от голода и к тому же смертельно боялся цыпленка, обитавшего в его собственной голове. С таким же успехом можно было искать разумное послание в следах дождевых капель.

Ваймс отодвинул записки в сторону и стал разглядывать аккуратно нарисованную карандашом копию картины. Даже такая небольшая копия вызывала замешательство. Лица фигур на преднем плане были такими большими, что можно было разглядеть поры на носу гнома. Зато тщательно скопированные Сибил отдаленные фигуры были не более полсантиметра высотой.

Повсюду размахивали дубинами, кололи копьями, там и тут были видны атаки, контратаки и одиночные поединки. По всей длине картины гномы и тролли рубили и колотили, сойдясь в жестокой битве …

Он подумал: "И кто же проигрывает?.."

- Сэр Рейнольд, вы мне поможете? – тихо спросил он, когда последняя возникшая было мысль взмахнула хвостом и счезла.

- Да, коммандер – ответил куратор и направился к нему – Разве не удивительную рабоуту проуделала леди Сибил…

- Она прекрасна, да – сказал Ваймс – Но скажите мне, откуда Плут узнал обо всем этом?

- Есть масса гномьих песен оу битве, и некоуторое коуличество тролльских легенд. О, и челоувеческие свидетельства тоуже есть.

- Значит, Плут мог обо всем прочитать в книгах?

- Оу, да. Он изоубразил все оучень точно, если не считать того факта, что на его картине битва проуисходит совсем не в той части доулины Кум, где оуна была на самоум деле.

Ваймс не отводил взгляда от нарисованной битвы.

- А кто-нибудь знает, почему он так сделал? – спросил он.

- Есть нескоулько теоурий. Соугласно оудной из них, его ввело в заблуждение то, что поугибшие гномы были кремированы не на поуле битвы, потому что бурей их тела смыло в другой конец долины. Тут же очень кстати оказалась масса дерева для поугребальных коустров. Но лично я считаю, что оун выбрал другой конец доулины просто из-за более красивого вида. Горы с этой точки выглядят оучень живописно.

Ваймс сел, по-прежнему глядя на рисунок и страстно желая, чтобы тот выдал свой секрет. Через несколько недель этот секрет станет известен всем, сказал мистер Сияющий. Почему?

- Сэр Рейнольд, а должно было что-нибудь произойти с картиной в ближайшую пару недель? – спросил он.

- Оу, да – ответил куратор – Мы соубирались поувесить ее в новом помещении.

- А что особенного в этом помещении?

- Я уже рассказывал вашему сержанту, коммандер – с легкой укоризной ответил куратор – Оно круглое. Картина Плута изначально была предназначена для того, чтобы на нее смотрели именно так. Зритель как будто оказывается в центре действия.

"Я тоже кажется уже близок к центру действия" – подумал Ваймс.

- Я думаю, куб сказал гномам что-то про долину Кум – далеким голосом проговрил Ваймс, который чувствовал себя так, как будто уже оказался в этой долине – Он сказал им, что место, где его нашли, имеет большое значение. Даже Плут считал, что оно имеет значение. Им была нужна карта, и Плут как раз нарисовал карту, возможно, сам не зная того. Фред?

- Дасэр?

- Гномы не беспокоились о том, что повредили низ картины, потому что там не было нарисовано ничего важного. Всего лишь бойцы. Бойцы на месте не стоят.

- Но, со всем уважением, коммандер, все эти камни тоуже не лежат неподвижно, их может сдвинуть навоуднение или оуползень – рискнул заметить сэр Рейнольд.

- Это неважно. Неважно, как изменилась долина, эта картина все равно сработает – сказал Ваймс.

В его мозгу засияла искорка понимания.

- Но ведь даже реки со временем меняют свои русла, а с гор в доулину могут скатиться камни в любом коуличестве – запротестовал сэр Рейнольд – Я хоучу сказать, сейчас все выглядит уже не так, как тоугда.