М. Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество - Р. В. Иванов-Разумник

Все это как нельзя более типично для характеристики отношения Салтыкова к этой „эпохе великих реформ“. Впоследствии, и даже очень скоро, когда восторжествовала реакция, ему приходилось иной раз вспоминать о шестидесятых годах, как о светлом времени надежд, хотя бы и не осуществившихся; но самые эти годы он переживал как путаную эпоху „глуповского распутства“, не сулившую в будущем ничего кроме „дыры“. В конце очерка „Наш губернский день“ он характеризует эти реформы, как безобидную смену Ивана Петровича Петром Иванычем, подчеркивая, что смена лиц не является сменою систем. В этом месте сатирик несомненно имел в виду ту чехарду министров, которая происходила как раз в 1861–1862 гг.: в апреле 1861 года на место Ланского министром внутренних дел был назначен Валуев, в декабре на место гр. Путятина министром народного просвещения был назначен Головнин, в январе 1862 г. на место Княжевича министром финансов был назначен Рейтерн. Смена этих лиц, разумеется, ни в чем не изменяла системы управления, так что и Сидорычи и Трифонычи напрасно боялись реформ и напрасно провинциальная бюрократия стояла в растерянности перед ними. Такова тема первого из этих двух заключительных очерков глуповского цикла.

Последний очерк, „После обеда в гостях“, посвящен той же теме в более частном ее освещении. Автор приходит в гости к „доброму и милому приятелю, Семену Михайлычу Булановскому“, под именем которого несомненно скрывается тверской жандармский подполковник Симановский (донесение его о Салтыкове мы прочли в одной из предыдущих глав). Явно для читателей, но прикровенно для цензуры, в очерке этом жандармы называются „масонами“; Булановский сообщает о проекте новой реформы — упразднения этих „масонов“, к которому, однако, он относится вполне философски: „Мы возродимся — это верно. Потому, ненатурально!“. Слухи об упразднении жандармских отделений не оправдались — реформы шестидесятых годов не шли так далеко; но характерно, что последний очерк глуповского цикла посвящен именно этим российским „масонам“, на которых зиждилась вся глуповская система управления [170].

Механически разделенные, два последние очерка остались связанными между собой не только концом генерала Голубчикова, который и тут и там сходит с ума в ожидании уничтожения откупов (повторяя этим конец „Генерала Зубатова“), но и основной темой — бессилия всяких реформ на глуповской почве. Этим был завершен глуповский цикл, начатый двумя годами ранее „Скрежетом зубовным“.

Цикл этот представляет для Салтыкова громадный шаг вперед после „Губернских очерков“; но интересно, что восторги читающей публики перед новым появившимся талантом значительно поостыли, и очерки нового цикла были встречены довольно равнодушно. И причины этого, и развитие Салтыкова на новом пути хорошо вскрыл еще в 1861 г. один из второстепенных публицистов той эпохи, Аполлон Головачев (которого не надо смешивать с „тверским либералом“ Алексеем Головачевым) в своей статье 1861 года „Об обличительной литературе“. Головачев противопоставляет громадный успех „Губернских очерков“, толпу подражателей, восторги публики — раздающемуся теперь (1861 г.) вопросу: „не довольно ли?“. Да, „довольно“ — но почему? Потому, что старая художественная форма рассказа, повести, комедии — не отвечает задачам сатиры. Охлаждение публики к обличительной литературе объясняется разочарованием ее в действительности борьбы со злом такими путями, как рассказы или комедии, которые к тому же у последователей Салтыкова были не художественны. Но теперь намечается новый путь сатиры — в новых произведениях Щедрина, который, „создав обличительную литературу, выходит и теперь на новую дорогу“. Если иметь в виду, что Головачев напечатал эту статью еще до появления „Клеветы“, лишь в самом начале развертывавшегося глуповского цикла, то нельзя не отдать справедливости его верному взгляду на новые пути творчества Салтыкова. Столь же верна и вторая половина этой критической статьи, в которой Головачев подчеркивает, что понять Щедрина можно, лишь читая его произведения не в разбивку, „но в полном их составе и почти в той же самой последовательности, в какой они появились в печати“, ибо только тогда „вполне можно уяснить себе их истинный смысл и значение“. Тогда читатель увидит, что Щедрин, обрисовав чиновничество, обращается теперь „к современному нечиновному обществу и рассматривает составные, ныне действующие элементы его“. От обличительных очерков Щедрин переходит теперь к подлинной сатире, которая является путем обличения самого общества; Щедрин „кладет предел обличению и, переходя к сатире общественных нравов, тем самым дает литературе, которую он создал, иное направление“ [171]. Все это верно от слова и до слова, и удивительно, что лишь немногие в то время так поняли и оценили значение этого нового пути в творчестве Салтыкова. То, что было понятно Головачеву, осталось книгой за семью печатями для Писарева, который в своей статье 1864 года о Салтыкове (о ней у нас будет речь ниже) показал, что не только рядовые читатели того времени, но и сам он, не понимали разницы между крутогорским и глуповским циклами. А между тем, разница эта очень существенна. В „Губернских очерках“ мы имеем начало лишь „обличительной литературы“; глуповским циклом Салтыков впервые вступил на путь сатиры.

Широким фоном для этой сатиры послужило пресловутое „глуповское возрождение“ эпохи либеральных реформ, а основной темой сатиры была борьба Салтыкова против всяческого либерализма, — темой, варьяции на которую с этих пор прошли до конца творчества Салтыкова. Сам он ясно осознал, что именно этими своими очерками 1860–1862 гг. вступил он на путь подлинной сатиры; недаром значительную часть этих очерков он собрал в том, озаглавленный именно „Сатиры в прозе“.

Отказавшись в свое время от мысли дополнить „Губернские очерки“ четвертым томом, отказавшись позднее от намерения издать отдельно „Книгу об умирающих“, Салтыков в конце 1862 года собрал лучшие из произведений этих двух циклов, присоединив к ним почти все известные теперь нам сатирические фельетоны начала шестидесятых годов. Так составился том „Сатир в прозе“, вышедший в январе 1863 года (цензурное разрешение от 9 января). После этого у Салтыкова осталось из старого запаса четвертого тома „Губернских очерков“ и неосуществленной „Книги об умирающих“ еще несколько очерков, не включенных им в том „Сатир в прозе“. Он собрал их, прибавил к ним три очерка, напечатанные под заглавием „Невинные рассказы“ в № 1–2 „Современника“ за 1863 год, присоединил к этому очерк „После обеда в гостях“, напечатанный в мартовской книжке „Современника“ за тот же год, воскресил „Запутанное дело“, когдато послужившее причиной его вятской ссылки — и составил из всего этого сборный том „Невинных рассказов“, вышедший в свет в августе 1863 года (цензурное разрешение от 23 июля). Чтобы иметь понятие о составе этих двух сборников, надо привести содержание их по окончательному тексту третьих изданий обоих этих сборников, вышедших в последний раз при жизни Салтыкова в 1885 году (вторые издания их вышли тоже одновременно в 1881 году). Вот содержание сборника „Сатир в прозе“:

14. К читателю.

7. Госпожа Падейкова.

15. Недавние комедии.

1) Соглашение.

2) Погоня за счастьем.

8. Недовольные.

9. Скрежет зубовный.

16. Наш губернский день.

11. Литераторыобыватели.

12. Клевета.

13. Наши глуповские дела.

Тут же приведу и содержание сборника „Невинных рассказов“, который вместе с „Сатирами в прозе“ составляет почти полную совокупность напечатанного Салтыковым в 1857–1862 гг.:

6. Гегемониев.

4. Зубатов.

1. Приезд ревизора.

3. Утро у Хрептюгина.

18. Для детского возраста.

19. Миша и Ваня.

10. Наш дружеский хлам.

17. Деревенская тишь.

2. СвЯ-точный рассказ.

5. Развеселое житье.

20. После обеда в гостях.

— Запутанное дело.

Насколько Салтыков перетасовал порядок своих произведений — показывают цифры, поставленные выше в этих списках и отмечающие хронологический порядок напечатания этих произведений. Сравнение этого общего списка с теми двумя, которые были приведены выше в начале VII и настоящей главы, показывает, как причудливо расположились в этих двух сборниках 1863 года три салтыковские цикла предыдущих годов: продолжение „Губернских очерков“, „Книга об умирающих“ и глуповский цикл. Неудивительно поэтому, что по пестрому составу и „Сатиры в прозе“ и „Невинные рассказы“ оказались одними из наиболее неудачных сборников Салтыкова. Для понимания и оценки этих произведений читателям совершенно необходимо было производить ту работу, которая была проделана на предыдущих страницах: необходимо было разделить эти пестрые произведения хронологически на три разные цикла и изучить каждый из них в отдельности. Только при таком изучении становится ясным и развитие идей, и эволюция формы произведений Салтыкова этого пятилетия. В том же виде, в каком они даны Салтыковым в двух сборниках 1863 года, очерки эти представляют лишь membra disjecta сложного целого, делающегося совершенно непонятым в этой своей разорванности и разбросанности.