Четыре встречи. Жизнь и наследие Николая Морозова - Сергей Иванович Валянский

астрономом Камилем Фламмарионом. К моменту своего ареста я был в курсе основных открытий в области естествознания и точных наук и довольно свободно ориентировался в их проблематике.

Сразу после суда было несколько лет такого полного одиночества, что я почти разучился говорить и не узнавал своего собственного голоса. Вот в это-то первое время и сложилась у меня, в общих чертах, та теория, которой в основном я и занимался в Шлиссельбурге. Вероятно, только это счастливое обстоятельство, наполнившее пустоту моей жизни, и спасло меня от сумасшествия.

Вообще-то диапазон научных моих занятий в тюрьме был широк: я работал в области естествознания, математики, химии, физики, минералогии, геологии, астрономии, политической экономии, истории и ряда других наук. Вы могли уже это заметить, просмотрев мои тюремные тетради.

На первых порах я не имел возможности использовать научную литературу. Только в последние годы пребывания в крепости, когда условия содержания были несколько смягчены, мы стали получать некоторые печатные издания: «Журнал Русского физико — химического общества», мой самый любимый для чтения журнал, «Научное обозрение», «Климат», «Вестник Европы», «Нива», «Chemical News» и др.

Книги попадали в крепость полулегально — тюремный врач, доктор Н. С. Безродное, отдавал их в мастерскую «для переплета», и я имел возможность ими пользоваться. Он же приносил мне химические реактивы и лабораторную посуду, так что я мог даже проводить некоторые опыты. и обучать этому своих товарищей. Я имел возможность пользоваться довольно значительным количеством книг на русском, французском, английском и немецком языках. Всего я в то время владел десятью иностранными языками.

Здесь я несколько лет занимался астрономией, конечно, без телескопа, по одним книгам и атласу, но я настолько хорошо помнил наши северные созвездия, что по вечерам узнавал каждое из них вверху через окно. Года 2 или 3 я специально занимался здесь ботаникой, разводил цветы в крошечном садике, а для зимних занятий составил гербарий, в котором набралось более 300 видов растений. Кроме всего этого, я занимался постоянно теоретической физикой и химией, а через некоторое время даже имел в своем распоряжении хороший микроскоп.

Затем я почти все время посвящал работе над книгой «Строение вещества» — и чувствовал невыразимое удовольствие всякий раз, когда после долгих размышлений, вычислений, а иногда бессонных ночей мне удавалось найти порядок и правильность в таких явлениях природы, которые до этого казались загадочными.

Я настойчиво, день за днем, обдумывал и набрасывал на бумаге гипотезы и соображения, делал бесконечные вычисления, составлял таблицы и схемы. Впереди была — если вдуматься — одна безнадежность. И все-таки я работал.

Я каждый новый день ждал с нетерпением, так как каждый новый день позволял мне продвинуться вперед в разработке моих научных идей.

В чем была суть моей работы по химии?

Еще в 1816 году английский ученый В. Праут высказал гипотезу, согласно которой водород является первичной материей всех веществ и многообразие элементов может быть объяснено различными сочетаниями атомов этого вещества. Среди первых книг, которые разрешили передать мне в камеру, была книга А. Секки «Единство физических сил (опыт естественнонаучной философии)», опубликованная на русском языке в 1873 году. В этой книге мое внимание привлекло изложение работ французского химика Ж. Б. Дюма, который в 1857–1858 годах провел аналогию между изменениями эквивалентных весов в группах сходных химических элементов и изменениями молекулярных весов в гомологических рядах органических соединений.

Развивая идеи Праута и Дюма, я начал изучать основные органические вещества и сразу увидел, что можно из системы карбогидридов (углеводородов СхНу) составить периодическую систему по аналогии с периодической системой химических элементов Менделеева. Обе периодические системы оказались поразительно похожи. Различие их состояло лишь в одном: если у элементов изменения химических свойств наблюдались при возрастании «паевого веса», то у углеводородов те же изменения происходили при его убывании. Одна периодическая система являлась как бы зеркальным отражением другой.

Подобные представления привели меня к выводу, что такое сходство не может быть случайным и обе системы должны подчиняться некоторому общему структурному закону. Так я пришел к заключению, что атомы химических элементов не могут представлять собой нечто неделимое, а должны состоять из нескольких компонентов. Длительные размышления привели меня к выводу, что в образовании атома принимают участие протоводород h (вес атомикула 1), протогелий х (вес атомикула 2) и небулёзий или архоний Z (вес атомикула 4), анодий Ап и катодий Kt, которые несут в себе положительное и отрицательное электричество. Индивидуумы х, h и Z должны реально существовать в природе как последняя ступень осложненных первичных единиц, из которых построены атомы тех металлов и металлоидов, которые я определил именем археогелидов. Археогелидами я называл химические атомы элементов, образовавшиеся из более мелких частиц — архония и гелия. Архоний — газ небесных туманностей — частица Z с восемью электроотрицательными единицами сродства. Я предполагал, что неизвестный, или еще неузнанный, химический элемент Z, играющий роль углерода в периодической системе современных минеральных элементов, вероятно, является представителем совершенно особой системы архаических элементов, глубоко погребенных в недрах современной Земли.