Блокадные будни одного района Ленинграда - Владимир Ходанович

8 мая 1942 г. заведующая районным отделом народного образования М.Н. Соколова направила докладную записку председателю райисполкома Н.В. Антонову[888]. По этому документу можно составить определенное представление о начале учебного года.

Помещения, при помощи шефствующих над школами предприятий, «за исключением пищевых блоков, были полностью подготовлены, остеклены; офанерены; вымыты». В пяти школах «отогреты фановые трубы», сами школы «оформлены».

Медицинский осмотр учащиеся прошли до 4 мая, за исключением школы 289-й, где неосмотренными остаются около 300 человек.

Педагогическими кадрами школы были обеспечены полностью к 28 апреля. Но «в связи с тем, что подготовка школ к открытию потребовала большого напряжения и от учителей, некоторые из них заболели до 4 мая». По школам района количество заболевших учителей насчитывается от 15 до 30 % (как, в 289-й школе).

В первый день учебы, 4 мая, из-за «полной неподготовленности» районного треста столовых «режим дня был сорван: завтраки вместо одного часа длились до шести часов». Например, в 289-й школе завтраки закончились в четвертом часу дня. 5–6 мая завтраки в 289-й и 277-й продолжались до 12 часов дня, обеды до 7 часов вечера – «это основной недочет работы школ».

Учебные занятия в первый день проводились во всех школах, кроме 268-й и 289-й, «где с учащимися частично проводились воспитательские беседы о задачах занятий, частично читались газеты и художественная литература».

«Второй недочет» работы школ, считала заведующая РОНО, тот, что «занятия проходят из-за болезни учителей не по расписанию, и учителя, замещающие больных, недостаточно подготовленными проводят занятия».

«Третий недочет – администрация школ ни во время подготовки, ни в первые дни занятий не использовала метод соцсоревнования.

Четвертый недочет – сбор денег 2 раза в день, выдача справок для больных детей <…> все это отнимает много времени не только воспитателей, но и у руководства школ.

Пятый недочет – отсутствие постоянных уборщиц (II категория и 83 руб. зарплата) не обеспечивает должного минимума чистоты в школах».

С 1 сентября 1941 по 20 июня 1942 г. в 289-й школе работала учителем русского языка и литературы Ираида Гавриловна Петрова. Ее перевели из школы с Обводного канала (д. № 154-а), «которая в блокаду сгорела»[889].

Родилась И.Г. Петрова в 1882 г. в Петербурге, в семье рыбака и крестьянки Петергофского уезда. Закончила Покровскую женскую гимназию и учительскую семинарию. Начала преподавать в 1902 г. Три года училась на

Высших курсах П.Ф. Лесгафта. В 1911 и 1914 гг. посетила Берлин, Вену, Италию и Англию («ездила с образовательными экскурсиями»). В 1932 г. окончила ЛГПИ имени А.И. Герцена. В партиях не состояла. С 1939 г. избиралась депутатом Ленгорсовета.

До августа 1944 г. И.Г. Петрова – завуч 14-го детского дома Ленинского района, располагавшегося в селе Дивеево Горковской области. После возвращения в Ленинград – учитель 288-й женской средней школы. В 1945 г. награждена медалью «За оборону Ленинграда» и в 1946 г. – «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг…». Жила в доме № 27на проспекте Газа.

В своей автобиографии Ираида Гавриловна написала: «Имела единственного сына, погибшего на Ленинградском фронте»[890].

На лето 1942 г. учащихся младших классов 289-й школы «перевели в школу на Девятой Красноармейской [891], но там нас только кормили во время каникул»[892].

В конце июня 1942 г. городской Исполком вынес решение «о мобилизации учащихся 6-10-х классов «на поливку, прополку посевов овощей и посадку рассады»[893].

По решению гороно, с 1 августа 1942 г. в Ленинском районе должны были начать работу 4 школы, в том числе 289-я на Нарвском проспекте[894]. Школы на Бумажной улице и Обводном канале (д. № 154-а) в этом решении не упоминались. В здании школы 289-й осенью 1942 г. разместились военные (об этом в следующей главе)[895].

Школа переехала на улицу Розенштейна (д. № 21). В докладной записке «О санитарном состоянии и мероприятиях по подготовке к зиме объектов района» начальника районной Государственной санитарной инспекции от 25 июля 1943 г. указывалось, что в здании «кубатура классов не соответствует количеству размещенных в них детей, крайне неблагоустроенный пищевой блок», поэтому школу № 289 необходимо обеспечить помещениями, «отвечающими санитарным нормам»[896].

Переехать в свое «родное» здание 289-й школе предстояло еще не скоро.

По «Плану работ частей МПВО в городском хозяйстве на I квартал 1944 года» предусмотрены ремонтные работы по 8 школам, в том числе по адресу: Нарвский пр., 6/8 [897]. Во II квартале окончательный срок ремонта здания был определен – к 1 июля. За десять дней до указанной даты констатировалось: «Столярные, водопроводные и канализационные работы не начаты. Не приступили к оборудованию пищевого блока. Задержка кровельных работ мешает выполнению отдельных штукатурных работ»[898].

Вернемся в май 1942 г.

14 мая Исполком принял решение по вопросу сохранности имущества временно законсервированных школ районных отделов народного образования. 23 июня Ленинский райисполком заслушал, как это решение выполняется на подведомственной ему территории. Свыше 1200 школьных парт сожжено, из стоящих «без надзора» на улице парт школы № 285 «сделан забор военным госпиталем для огорода», оставшиеся после пожара оборудование и учебные пособия школы № 9 «до сих пор не приведены в порядок и повергались расхищению». «Такое-же положение и в других законсервированных школах»[899].

«Стали записывать в школу. Пошла я в 16-ю школу, а меня не записали[900]. Очень я слабая, да еще очень голова распухла. Съели мы с мамой какой-то ядовитой травы и обе так распухли, что лицо сделалось очень большое и блестящее, кожа растянулась, глаза почти совсем закрылись. <…> Я рассказала, что меня не взяли в школу. Все знали, что школьники сразу поедут в одно из подсобных хозяйств, где будут давать рабочую карточку, это значило жить. <…>…Активистка пошла со мной в школу и уговорила, чтобы меня взяли. Она убедила, что только подсобное хозяйство спасет меня от смерти.

Мы поехали. <…> Поселили в пустых домах. Где жители этих домов, мы не знали [901].

Распорядок дня, как в настоящем лагере. Проводились линейки и подъем флага. Кормили нас в рабочей столовой, как взрослых. Работали наравне с взрослыми. Ведь и рабочие были истощены до предела. Помню, как сажали рассаду, как потом обрабатывали ее от тли, обрывали от нижних листочков. Мне жаль было эти листочки выбрасывать, я ела их. На обед давали какой-нибудь суп и кашу с тушенкой. Я за неделю, ближе к концу недели, накоплю каши немного, а в бутылочку от лекарств ложечкой солью жир с каши.

В воскресенье нас домой отпускали. Иногда ходили пешком 9-12 км, иногда на машинах. <…>

К осени стало полегче. Пошли овощи. Никто нам не говорил „нельзя брать“. Конечно, мы ели овощи и в выходной день, что-нибудь везли домой. <…>

…Помню, как привозила рябину и скорей давала ее маме. Собирала какие-то грибы на болоте, солила… <…>

Осенью начались занятия в школе. Нас уже перевели в 6-ю <…>»[902].

Трудовая книжка школьницы З. Кузнецовой. 1943 г. Публикуется впервые

В 1941/42 учебном году в школе № 6 (384) насчитывалось 32 основных и параллельных класса. Более всего было первых-четвертых классов, менее всего – восьмых и десятых.

Число учащихся на начало учебного года в этой школе составило 922 человека, на конец учебного года – 807. Сокращение учащихся по классам в течение учебного года в среднем составляло по 5-15 человек. Из общего числа учащихся на конец учебного года девочек – 485 человек, из них в первых-четвертых классах – 284, в 6-х классах – 65[903].

Здание 384-й школы Кировского района. Фото автора, 2015 г.

На 1 августа 1942 г. оставалось всего 250 учащихся, 28 педагогов и 11 человек технического персонала[904].

«Ходила я в школу с саквояжем. Такой был кожаный, как раньше у врачей. Я нашла его в развалинах дома. Выдали нам тетради, а книги где брали – не помню. Была у нас воспитательница – учительница географии Антонина Николаевна Крюкова. Чудный умный человек <…>.

Больше приходилось учиться в бомбоубежище. Чернила замерзали. Пуговицы на нашей одежде плавились. При любом удобном случае мы прилипали к буржуйке[905]. <…> Ложилась спать в чем ходила. Утром ногой, в окошко на земле, стучала девочка с верхнего этажа. Я вешала замок, прижимала дверь, так как ключа не было, и уходила учиться. <…> Однажды шла в школу и что-то засаднила нога. Был обстрел. Я разулась и схватила рукой узкий горячий осколок. Много я их накопила, тех, которые могли убить меня. Потом, после войны, выбросила[906]. <…>