Мечников - Семен Резник

«Никто из нас, ни софисты, ни поэты, ни ораторы, ни артисты, ни я, не знает, что такое истина, доброе и прекрасное. Но между нами то различие, что, хотя они все ничего этого не знают, тем не менее уверены, что знают „нечто“, между тем как я, если и не знаю, то, по крайней мере, нимало не сомневаюсь в том!»

Приведя эти слова Сократа, председатель съезда говорит, что в них сформулирована позиция, которую должен занять современный ученый. И дальше с особым нажимом, отчеканивая каждое слово:

«Теоретическая разработка вопросов естествознания (в самом широком смысле) одна только может дать правильный метод к познанию истины и вести к установлению законченного миросозерцания или, по крайней мере, по возможности приблизить к нему».

Председатель съезда верит в науку.

Он убежден, что торжество разума «уже не за горами» и что «в ожидании лучшего будущего обязанностью своей мы считаем отстаивать интересы теоретического знания у нас, несмотря на все препятствия, с какой бы стороны они к нам ни приходили».

О, как он был еще наивен — теперь уже 38-летний скептик и специалист по истории развития, а также создатель только что родившейся фагоцитарной теории!.. Впрочем, это не его только наивность; это наивность его времени, благополучного девятнадцатого века, когда верили в абсолютную причинную связь явлений, когда были убеждены, что наука может все. Но то, что нам сейчас кажется наивным, для тех, кто слушал Мечникова, прозвучало как откровение. «Чтобы понять необыкновенное действие, оказанное этим небольшим словом на всех участников съезда, — вспоминал Бардах, — нужно было быть в этом общем собрании, слышать глубоко проникновенные слова И[льи] И[льича], слышать его голос с его звенящим тембром, нужно было видеть его вдохновенное лицо. Это не была речь, а страстная, убежденная исповедь веры, исповедь искателя истины, со всей страстностью своей натуры стремящегося к разрешению вечных проблем жизни».

Да, удивительную речь произнес «от своего имени» председатель седьмого съезда российских естествоиспытателей и врачей, посягавший на решение «вечных проблем»! В ней две стихии, два мировоззрения. В ней лед и пламень; в ней, если хотите, глубоко укоренившиеся бациллы его прежнего пессимизма и уже вступившие в схватку с ними фагоцитарные клетки нового, еще философски не осмысленного взгляда на человеческое бытие.

…Сделанный им на том же съезде доклад «О целебных силах организма» уже позволяет предвидеть, чем окончится эта борьба.

Дисгармонии человеческой природы? Что ж, ничто не совершенно в этом мире. Но справедливо ли ополчаться на природу, когда она создала механизм самозащиты, благодаря которому и существует на земле все разнообразие форм жизни!

«Натуры — болезней врачи. Природа сама отыскивает пути без размышления; она достигает нужного без указания и учения», — цитирует Мечников Гиппократа и напоминает, что основатель медицинской науки требовал от врачей помогать природе или хотя бы не вредить ей. Илья Ильич напоминает, что таких же взглядов придерживался во II веке римлянин Гален, что их исповедовал в XVI веке Парацельс, в XVII — Сиденгам, в XVIII — Штале и Броун…

В успехах бактериологии Мечников видит новое доказательство этой мысли. Ведь установлено, что каждый день и час огромное число болезнетворных бактерий вместе с водой и пищей проникает в наш организм. А заболеваем мы крайне редко. Просто невероятно редко! И все оттого, что в организме нашем есть эти самые целебные силы, противодействующие микробам.

Вот о чем говорил недавний пессимист в своем докладе!.. И еще, конечно, о фагоцитах, которые и являют собой, по его мнению, эти целебные силы. О селезенке как «центральном органе целебной пищеварительной системы» (впоследствии это предположение им же будет подтверждено). О своей надежде дать объяснение природе иммунитета, природе предохранительного действия вакцин…

Доклад Мечникова стал главной сенсацией съезда.

Размышляя о значении съездов вообще и Одесского в особенности, известный в то время врач и публицист В. О. Португалов писал:

«Никто так не способен впасть в односторонность, в рутину, как человек науки, как человек мысли. Это доказывается тем раздражением и той обидчивостью, которые вызывает малейшее возражение. Мы говорим и толкуем о терпимости, но среди нас, интеллигенции, меньше всего, так сказать, интеллигентной терпимости. В этом отношении съезд имеет громадное значение: здесь развенчиваются авторитеты отживших теорий и озаряются более яркими лучами новые, освежающие учения. Здесь сталкиваются старые, выцветшие, морщинистые и лысые мировоззрения с нарождающимися, пробивающимися на свет божий новыми взглядами. Здесь мы иногда узнаем даже новые научные открытия. Таковым нельзя не признать сообщение, сделанное профессором Мечниковым».

Впрочем, Португалов осторожен. Он воздерживается от окончательного суждения до тех пор, когда Мечников «сделает известным свое открытие путем печати и когда оно будет проверено другими компетентными учеными». Он словно предвидит, что «компетентные ученые» восстанут против фагоцитарной теории и борьба за нее затянется на десятилетия.

Но другой участник съезда, академик Овсянников, не захочет ждать так долго. Он будет утверждать, что «своеобразный и новый взгляд на воспалительные процессы, опирающийся, однако, на целый ряд точных фактических данных, а также воззрение на роль фагоцитов при разрушительных эпидемических болезнях произвели глубокое впечатление на всех присутствующих, и после многих прений и разъяснений собрание приветствовало сообщение Мечникова, как новую эру в деле исследования патологических процессов».

Новая эра! Овсянников напишет это, представляя доктора зоологии И. И. Мечникова в члены-корреспонденты Академии наук, и вместе с ним представление подпишут академики Л. И. Шренк, А. А. Штраух, К. И. Максимович и А. С. Фаминцин. (Его изберут тогда же, осенью 1883 года.)

Между тем «точные фактические данные», которыми располагал Мечников, касались лишь медуз да морских звезд, инертных зерен кармина и занозы. В то, что организм человека борется с болезнетворными микробами точно таким же образом, — в это надо было просто поверить.

Ну конечно, он руководствовался аналогиями. Но аналогии хороши лишь тогда, когда доказаны. Провозгласившим «новую эру» докладам председатель съезда входил, следовательно, в отчаянное противоречие с тем, что сам же требовал от коллег во вступительном слове.

Так уж он был устроен, неустрашимый Илья Ильич. Он мыслил аналогиями. Он смело выдвигал рискованные гипотезы.